Терри Пратчетт
Вертушки ночи
Чего я не понимаю, констебль, так это – неужели ему интересен блюз? Потому что жизнь Вайна – это блюз и есть. Такая пластинка с одной-единственной песней на сторону. Я к тому, что если бы люди были музыкой, Вайн был бы одной из этих, знаете, старых пиленых записей, перезаписанных сто раз с какого-нибудь фонографа или как его, где кто-нибудь по имени, скажем, Глухой Рыжий Робинсон, стоит по колено в Миссиссиппи и гундит чего-то себе под нос.
Я бы скорее ждал от него интереса к, скажем, Тяжелому Металлу, или к Панку. Хотя, конечно, он всеми интересуется. В конце концов.
Что? А, да. Да, это мой фургон, который с «Диско Адское Пламя» на боку. Вайн, понимаете, не водит. Никогда ничем таким не интересовался. Я помню как мы поехали отдохнуть в самой моей первой машине – я вел, ну и ремонтировал ее тоже. А у Вайна была задача – держать радио настроенным на пиратские радиостанции. Ему было все равно куда ехать, лишь бы по холмам, чтобы он мог ловить Кэролайн или там Лондон. Ну а мне было все равно куда ехать, лишь бы ехать.
Я-то всегда больше машинами интересовался, чем музыкой. До сегодня. Не знаю, наверное, больше никогда не буду водить. А то буду сидеть и дергаться – вдруг кто-то появится на пассажирском сидении…
Да-да, извините. Да. Так вот – дискотека. Идея была такая – фургон мой, записи – Вайна, остальные расходы – пополам. Это я предложил. Тогда казалось, что хорошая идея. Вайн живет вместе с мамой, но у них теперь только и есть для жизни две комнаты, все остальное забито его коллекцией пластов. Пластинки-то много кто собирает, но, я думаю, Вайн хочет – хотел – собрать их все, все, что были отштампованы. Он всегда думал, что хорошо провести время – это в каком-нибудь старом городке перерыть все в какой-нибудь старой лавке и выйти оттуда, купив что-то с названием типа «Сид Спутник и Космонавты» или как он там. И что странно – купит он это дело, доберется до своей комнаты, раздвинет пласты на полке – а там уже стоит такой аккуратный коричневый конверт с названием группы и датой записи и что там еще – дожидается.
Или попросит меня отвезти его аж в Престон или еще куда, чтобы найти какого-то водопроводчика по вызову, который в 1961 назывался Ронни Блестка и поднялся до 152 места в рейтинге – чтобы спросить, нет ли у того его же собственной записи лишней. И запись при этом такое старое барахло, что ее нигде больше не найдешь, даже в специализированных магазинах.
Вайн был из тех коллекционеров, которые не терпят пропусков в своей коллекции. Это, знаете, почти как религия. Он и вообще-то мог переговорить Джона Пила, но записи о которых он знал больше всего – это те, которых у него не было. Он ждал годами своего шанса заполучить какой-нибудь такой демо-диск, записанный панк-группой, давно перемершей от столбняка, подхваченного с английских булавок. Но зато к тому моменту, когда он его получал, он мог рассказать о записи все – вплоть до имени тетки, которая убирала после них студию. Я говорю – коллекционер.
Ну вот я и подумал – чего еще надо для дискотеки?
Ну, надо-то было еще много чего, и как раз того, чего у Вайна не было – наружности подходящей, тряпок, здравого смысла, малейшей идеи о том, как железо работает. Да и трепаться не переставая, как полный идиот, он не мог тоже. Но тогда мы на это по-другому смотрели, так что свою тачку я загнал, купил фургон и перекрасили мне его профессионально почти. Только если точно знаешь, куда смотреть, можно различить надпись «Мидланд Электрисити». Мне хотелось, чтобы выглядел он, как фургон «Ей-тим». Только те могут перепрыгнуть через четыре машины и упылить вдаль, а мой через водопроводный люк перебирается приставным шагом.
Да, да, со мной уже поговорили – и про дорожный налог, и про техосмотр, и про страховку. Извиняюсь. Не волнуйтесь, я вообще больше водить не собираюсь. Никогда.
Ну, мы купили гору усилителей у Яна Куртиса из Вайрклиффа, он как раз жениться собирался и Трэйси хотела, чтобы по ночам он был дома. Развесили объявления и стали ждать.
Нельзя сказать, чтобы поднялась большая давка, потому что люди просто не понимали стиля Вайна. Чтобы быть ди-джеем, не надо быть гением слова, народ ждет простых реплик, типа «Хэй!» или «Ого-го!» или «Танцуют все!», и все в таком роде. Неважно, что это звучит по-идиотски, главное – клиенты чувствуют свое превосходство. А вот чего они не хотят, так это чтобы кто-то, сверкая глазами, что твоя цветомузыка, им говорил: «А вот эта запись интересна следующим…», как раз когда все так мило напиваются на свадебном приеме.
Странно, но факт – через некоторое время мы-таки стали приобретать популярность. Кто-то кому-то что-то про нас рассказывал. Я так думаю, началось все с годовщины свадьбы моей сестры Берил. Старшей сестры. Вайн притащил практически все записи, что были выпущены примерно за год до ее свадьбы. Не только десяток самых популярных, понимаете? А гости все были примерно одного возраста и скоро в комнате было не продохнуть от ностальгии. Вайн просто-таки взял их прокатиться по дороге воспоминаний. С ветерком.
После этого мы и начали получать заказы от людей постарше, то есть, скажем так, клиенты наши были не дети, но и на глазах не рассыпались на составные части. То есть у нас появилась своя специальность. В перерывах к Вайну подходили и говорили: «А вот еще была запись в те времена (или еще раньше)…», и каждый раз оказывалось, что эта запись у него тоже есть, там, в фургоне. То есть они могли знать о записи только понаслышке – а у Вайна она была. Скорее всего, у него было и то, о чем никто даже и понаслышке не знал. Потому что о Вайне можно было одно сказать с уверенностью – он был настоящий коллекционер. Его не волновало, хорошая это музыка или плохая – достаточно того, чтобы она существовала.
Сам-то он, конечно, так бы не сказал. Он бы сказал, что в каждой записи есть что-то уникальное. Вам может казаться, что эта запись полное дерьмо, но вот перед вами человек, у которого есть почти все, что записали за последние сорок лет, и этот человек верит, что в каждой записи что-то есть. Он просто любил свои записи. Он просиживал ночи напролет в своей комнатке, заполненной коричневыми конвертами, и проигрывал их одну за другой. Записи, забытые исполнителями. Я вам клянусь – он их все любил.
Да-да, конечно. Но вам же нужно знать про него что-то, чтобы понять, что случилось.
Нас наняли провести танцы на Халлоуин. На улице было негде ступить от этих мелких гадов, которые носились, клянчили подарки и угрожали всем молочными бутылками.
Вайн приготовил кучу записей типа «Монстер Мэш». Выглядел он ужасно, но я тогда не обратил на это внимания. Он вообще-то всегда ужасно выглядел. Для него это было нормой – выглядеть ужасно. Это все от сидения годами в помещении, слушания музыки, да еще у него с сердцем не все было в порядке, и астма, и вообще.
Танцы должны были быть… да, конечно, это вы уже знаете. Они хотели собрать деньги на постройку церковного холла, вот и устроили эти танцы. Вайн сказал, что это смешно. Правда, не сказал – почему. Наверое, какая-то заморочка. Он вообще в этом смыле был ничего, знал много такого, чего другие не знали. Его из-за этого в школе били часто, если меня поблизости не было. Он был таким щуплым мальчишкой, и очки у него были склеены пластырем. По-моему, сам он ни разу ни с кем не дрался, только однажды, когда Грибо Гривс разбил пластинку, которую Вайн принес на школьную дискотеку, и тогда нас понадобилось четверо, чтобы оттащить Вайна, отнять у него железный прут и тут уж и полиция понаехала, и скорая, и все такое.
Ладно.
Я оставил Вайна устанавливать оборудование – не надо было этого делать, но он сам хотел – а сам пошел и присел у бара. Это они так называли – бар, а вообще-то это была пара переносных столиков, накрытых тряпкой.
Нет, я не пил ничего. Ну хорошо – стакан пунша, но это был практически компот. Ну хорошо – два стакана.
Но что я слышал – то слышал, и что видел – то видел.
Я так думаю.
Ну на такие мероприятия всегда ходит народ определенного типа. Огранизатор, несколько человек из церковного комитета, какие-то ребята из деревни, которые и остались бы дома, да по ящику сплошной снукер. У всех были маски, но про настоящие костюмы никто не побеспокоился, так что выглядело это так, будто Франкенштейн и его команда затариваются у Маркса и Спенсера. На стенах – бойскаутские плакаты, батареи, как во всех деревенских клубах, не греют, а наоборот – забирают последнее тепло. Пахло спиртом. Ну, и чтобы окончательно поместить эту дыру в список центров мировой цивилизации, на одной из балок вращался зеркальный шарик. Половины зеркал не было.
Да, может быть, три стакана. Но там были кусочки яблок. В серьезных напитках не бывает яблок.
Вайн начал с нескольких быстрых танцев, чтобы их подрастрясти. Ну это я немного преувеличиваю, никто до упаду не танцевал. Было прямо слышно, что все тут не так молоды, как когда-то.
