Антон Твердов - Нет жизни никакой

Когда-то в молодости Степан Михайлович писал стихи и носил длинные волосы, поскольку был вполне по-пушкински кучеряв. Но как военная кафедра, введенная в университете, и ранняя лысина, поселившаяся на макушке, отняли у него его шевелюру, так и модные в среде местных поэтов веяния отбили у него всякую охоту творить. Лучшие из тогдашних полупризнанных авторов на всех поэтических вечерах умело оперировали терминами «постмодернизм» и «киберпанк» и зачитывали дрожащими от страсти голоса-Ми длинные колонки стихов, почти целиком состоящие из Малопонятных даже искушенному слушателю иностранных слов и ненормативной лексики. Юный Степан Михайлович, писавший в духе романтизма девятнадцатого столетия, долгое время пытался сопротивляться, всюду пропагандируя правила традиционного чистого стиха, и даже сделал на груди татуировку в виде надписи готическими буквами «Жуковский-forever», но ничего не добился. И будучи повсеместно осмеян, стихи писать бросил, решив посвятить свою жизнь журналистике и стать в будущем главным редактором какого-нибудь солидного журнала. И своего достиг.

Правда, юношеские поэтические упражнения не прошли даром для зрелого теперь Степана Михайловича. Он до сих пор — в одиночестве и на людях — любил делать отрешенное лицо и, прервавшись посреди разговора, круто отворачиваться к темной, загадочной и романтической заоконной дали. Сохранилась у него также и привычка думать о себе в третьем лице. Например, выгуливая по вечерам собаку Джему, Степан Михайлович при виде симпатичной прохожей супил брови и закатывал глаза, придавая тем самым лицу необходимую отрешенно-романтическую привлекательность, — и думал при этом.

«Вот и она, юная женщина, только что вышедшая из гимназических стен и не познавшая еще биения истинной жизни, не могла не понять печати вечного страдания на его бледном лице и углей давно погасшей страсти в его черных — цвета самой ночи — глазах», — так мысленно говорил Степан Михайлович, забывая, что глаза у него на самом деле вовсе не черные, а голубенькие, с какой-то даже совсем не романтической серенькой окантовкой у зрачков. Заметка называлась «По Саратову гуляют зомби?», и даже смущенно ссутулившийся в конце заголовка вопросительный знак не смягчал явного дебилизма этого самого заголовка; а вернее, автора, который заметку и написал. Под текстом статьи имелась подпись — Роман Багдадский.

Главный редактор журнала «Саратовский Арарат» Степан Михайлович Турусов поморщился и раздраженно ткнул пальцем в клавишу на компьютерной клавиатуре — будто раздавил отвратительное надоедливое насекомое. Экран монитора погас.

«Никуда не годная статья, — подумал Турусов, разгребая на своем рабочем столе напластования бумаг, которым надо было придать вид аккуратного и упорядоченного финансового отчета с пронумерованными страничками, — стиль бездарный, редактура тупая, а содержание — дерьмо беспрецедентное. Гнать надо автора к чертовой матери…»

Тут главный редактор снова поморщился — и вздохнул. Внештатного корреспондента журнала «Саратовский Арарат» и многих других региональных и центральных изданий Виталия Дрыгайло, прикрывавшегося псевдонимом Роман Багдадский, Турусов знал лично. Дрыгайло был молодым человеком маленького роста и неопределенной наружности, с подвижным лицом цвета ливерной колбасы и всегда влажными руками. Недостатки внешнего вида, впрочем, в достаточной степени компенсировались неуемной фантазией, сумасшедшей энергичностью и совершенно чудовищным честолюбием. В общем, Дрыгайло обладал комплексом качеств, позволявшим ему стать либо коррумпированным олигархом, либо умеренно выпивающим художником-иллюстратором журнала «Веселые картинки».

Но ни тем, ни другим Виталий не стал по причине имеющегося у него на редкость причудливого и извращенного взгляда на мир. Неизвестно почему, он со школьной скамьи решил, что журналистика — его призвание, и до сей поры исправно морочил головы редакторам различных журналов и газет, впихивая на страницы прессы свои опусы, состоявшие из удивительно пестрой мешанины жизненных фактов и собственных — дрыгайловских — измышлений, неизменно страдавших полным отсутствием здравого смысла.

Впрочем, корреспонденции Виталия Дрыгайло, то есть Романа Багдадского, довольно часто публиковали, наверное, по причине того, что дрыгайловский извращенный взгляд на мир если не понимали, то разделяли многие… Какой мир, как говорится, такой и взгляд на него…

Таким образом, читатели периодической прессы по всей стране могли видеть очерки и заметки, подписанные «Роман Багдадский», с заголовками вроде: «В городе Луганске находится перевалочная база инопланетян-лейбористов?» Или — «Костромские строители обнаружили подземный ход Ивана Грозного на Аляску?» Или — «Филипп Киркоров является внебрачным внуком Черномырдина?» Но больше всего шуму наделала статья Багдадского, опубликованная в газете «Комсомольская правда» и занимавшая целый разворот. Статья называлась «Владимир Путин усыновил клона Билла Клинтона?»

В общем, Дрыгайло-Багдадский писал на разные темы. Неизменным в его творчестве оставался только мотив клинического идиотизма, впрочем, достаточно характерный для некоторых изданий, где Багдадский публиковался, да еще горбатый вопросительный знак, постоянно возникавший в конце заголовка — словно автор статьи оставлял читателям право верить или не верить и к тому же сам изумлялся тому, что написал.

Степан Михайлович Турусов с шумом отодвинул стул и поднялся из-за стола. Подошел к окну, вытаскивая из кармана сигареты.

Прежде чем закурить, он посмотрел на часы.

Половина десятого вечера.

Все сотрудники журнала уже давно разошлись. Не было даже секретаря Турусова Ниночки — не по-городскому объемной девушки с вечными пудельными кудерышками на круглой головке.

Степан Михайлович вздохнул. Полгода назад он, будучи, как и подобает истинному романтику, до сих пор холостым и одиноким, пытался подкатывать к Ниночке со вполне

определенными намерениями. Ниночка, как выяснилось, особой скромностью не отличалась и была уже почти не против, но Степан Михайлович сам все испортил, сводив как-то раз Ниночку не в ресторан, а в краеведческий музей, где под чучелом степной лисицы прочитал ей два своих юношеских стихотворения. С того самого вечера Ниночка на все заигрывания Турусова стала отвечать бледной отсутствующей улыбкой и провожала его долгим изумленным взглядом, пока главный редактор следовал через ее предбанничек в свой рабочий кабинет.

Сунув в рот сигарету, Степан Михайлович щелкнул зажигалкой, на конце которой тотчас вспыхнул крохотный желтый огонечек. Турусов прикурил и выпустил первый клуб синего дыма.

— Н-да… — неопределенно проговорил он. В темном стекле отражалась его вытянутая, тщательно выбритая физиономия, а за окном не было видно ничего, кроме кружащихся хлопьев снега. Поднимался ветер, и струи его вдруг так сильно ударили в окно, что дрогнули стекла. Вздрогнул и Степан Михайлович. Но тут же пожал плечами и снова затянулся сигаретой. Окна его кабинета выходили на пустынный редакционный двор, где уже не было ни одной машины. Сам Степан Михайлович индивидуального средства передвижения не имел, так как жил буквально в двух шагах от редакции, а кроме работы, никуда больше ездить ему не требовалось. Следы от машин и тропинку от подворотни к проходной замело, а кто-то, должно быть, та самая Ниночка, уходя последней, погасила фонарь над крыльцом, отчего редакционный двор потерял всякие очертания и казался бескрайним заснеженным пространством. Была середина декабря.

«Полярный круг сжимался жестокими тисками. Этот бесстрашный человек один оставался против бешеной стихии и сумасшедшего холода. И угли давно погасшей страсти еще пылали в его глазах…» — привычно вспыхнула на мгновение в голове Турусова мысль — и тут же угасла, задавленная грузом повседневных забот.

Надо было еще решить — что делать с заметкой Багдадского. Журнал «Саратовский Арарат» последнее время страдал хронической нехваткой материала, и, принимая во внимание эту проблему, совсем неразумно было бы отказываться от заметки господина Багдадского, тем более что даже в сильно сжатом виде «По Саратову гуляют зомби?» заполнила бы недостающий объем. Но ведь как опубликуешь эту чушь?

Степан Михайлович даже покривился, припоминая содержание заметки.