Крэг Гарднер - Плохой день для Али-Бабы

Ах! Многие пришли снова послушать нас.

Тем из вас, кто уже бывал здесь, ведома история моего соотечественника про двух Синдбадов, исполненная чудес и опасностей, но с хорошим концом. Да, да, дорогой друг, за исключением, разумеется, того досадного происшествия с королевой обезьян. Но теперь все это уже в прошлом, во всяком случае, все мы на это горячо надеемся. Сказать по чести, судя по твоему виду, ты уже вполне оправился.

Но вернемся к делу, ради которого все мы собрались здесь. Сегодня я расскажу вам вторую сказку, исполненную таких чудес и опасностей, что по сравнению с ней история храброго Синдбада покажется лепетом тишайшего ветерка.

Итак, я тоже вернусь к тем стародавним временам, когда Багдад, чьи башни, кажется, созданы из света неба и красок утренней зари, а вовсе не из обыкновенного ила и глины, был величайшим городом на свете. Но этот рассказ и о других землях тоже, с мрачными непроходимыми лесами, столь обширными, что деревьев в них в тысячу раз больше, чем людей во всей Персии, о пространствах таких огромных, что в них могут таиться и лучшие, и худшие из людей и животных.

И еще дальше поведет вас мой рассказ, к великим опаленным пустыням, где рыщут дикие существа, изгнанные из человеческих поселений, и где люди и звери сходят с ума от зноя и жажды.

Но повествование мое больше чем просто перечень чудес и опасностей. Это рассказ о конкретном человеке, скромном и занятом непритязательным трудом, по имени Али-Баба и о том, как случайная встреча привела его к великому богатству и еще более великим опасностям.

Ага! Я слышу ваши восклицания. Это история про Сорок Разбойников! И таки да, это в самом деле история про Тех Самых Сорок Разбойников и про то, как они попали впросак со своей Великой Программой Рефинансирования Караванов. Вы спрашиваете, что я имею в виду под «теми самыми»? И что разбойники делали с этими самыми караванами?

Значит, вы все-таки не знаете подлинной истории про Сорок Разбойников, включая вмешательство некоего джинна и необыкновенных магических предметов. Пожалуй, для вас же лучше было бы прекратить болтовню и начать слушать. Возможно, вы уже догадываетесь, что меня и в самом деле зовут Али-Баба, и — особенно вон те, самые шумные, в задних рядах — вы, наверное, позабыли, что я был некогда одним из самых искусных дровосеков и до сих пор с легкостью управляюсь с весьма острыми инструментами.

Вот так-то лучше. Рассказчик должен слышать собственный голос. Я начинаю.

И пожалуйста, на этот раз не хихикайте в самых драматических моментах.

Говорят, у каждого человека своя судьба, и воистину мудр принимающий то, что ему предначертано. Ах, но в том-то вся и загвоздка, ибо кто может отыскать тот клочок пергамента, на котором записана его собственная судьба?

Итак, один бедный дровосек кое-как сводил концы с концами в некоем городе в самом дальнем уголке Персии, не подозревая о великих событиях, которым суждено было вскоре изменить его жизнь самым неожиданным и даже совершенно нежелательным образом. И звали этого скромного, но работящего дровосека Али-Баба.

Али-Баба этот был младшим из двух сыновей, и когда старик-отец его покидал этот мир, то завещал все свое имущество старшему из братьев, по имени Касим. Разумеется, таков был обычай в тех местах в эту пору, и таким же он остается и поныне. И младший сын правильно сделал, согласившись с этим, ибо отец его был человеком небогатым и нужда его не стала бы менее горькой, обратись обычай против них.

Но Касиму этого новообретенного богатства было мало, и старший брат безрассудно расточал эти монеты, подобно человеку, льющему воду в песок пустыни, до тех пор, пока ему тоже не пришлось приискивать себе работу. И даже тут он был крайне неблагоразумен, ибо связался с некой дурной компанией и начал выполнять определенные поручения и оказывать всяческие услуги одному дому с чрезвычайно дурной репутацией. Но все же Али-Баба продолжал молчать и без жалоб трудиться за гроши.

И вот Али-Баба, чтобы хоть как-то поддерживать свое столь жалкое существование, изо дня в день рубил деревья, непосильным трудом заготавливая огромное количество дров в чаще вдали от города, зарабатывая мозоли на ладонях и занозы в пальцах, постоянно рискуя столкнуться со свирепыми разбойниками и еще более свирепыми зверями. А Касим, который, казалось, бывал занят делами недолго и лишь по ночам, целые дни напролет сидел дома и требовал от многочисленных слуг ароматической воды, чтобы освежить свое чело. Но Али-Баба не слишком задумывался над судьбой брата, несмотря на то что брату этому случилось жить прямо по соседству с его бедной лачугой и что земли у того было куда больше, чем те жалкие несколько футов, на которых теснились Али-Баба, его жена и единственная служанка, которую они могли себе позволить, и даже на то, что Касим устраивал у себя шумные и многочисленные сборища, затягивавшиеся далеко за полночь и лишавшие Али-Бабу столь необходимого ему сна.

И все же скромный дровосек не протестовал. Воистину столь смиренным и работящим был этот человек, что едва замечал он многие и многие мелкие обиды и вечное недовольство со стороны своего далеко не идеального брата, которые могли бы вызвать в нем протест. Разумеется, если уж затрагивать эту неприятную тему, то на память мне приходит один небольшой пример. Это некий инцидент, приключившийся вечером, приятным во всех отношениях. По крайней мере, он был приятным сначала, до появления черных как смоль жеребцов хозяина Касима (чье настоящее имя было Гоха, но все звали его Беспалым, потому что на левой руке у него не было большого пальца, прежде красовавшегося там и отсеченного от прочего туловища кривым и в высшей степени острым ятаганом во время особенно горячего спора насчет поведения неких женщин из дома, где он был повелителем), которые убежали со двора за ворота. И случилось так, что жеребцы эти просунули головы свои между жердей изгороди Али-Бабы, и там они полакомились лучшими молодыми овощами с его маленького, но обихоженного огорода. Вдобавок к тому они, по обычаю всех лошадей, где ели, там и испражнялись, так что остатками их жизнедеятельности была загажена обычно безукоризненно чистая каменная дорожка, что вела к воротам Али-Бабы. Таким образом, когда на следующее утро Али-Баба поднялся, еще до рассвета, чтобы успеть отвести своих мулов далеко-далеко, в ту часть опасного леса, где можно было отыскать самую лучшую древесину, он обнаружил эту двойную напасть.

Был ли славный лесоруб огорчен потерей урожая овощей, без которых ему затруднительно было обеспечить своим домочадцам сбалансированную, пусть и неоспоримо скудную, диету? Исполнился ли смиренный дровосек горечи оттого, что дорожка перед его домом стала теперь грязной и вонючей?

Пожалуй, оставим эти вопросы мудрецам, поскольку в этот самый миг наш скромный Али-Баба, воистину принц среди нищих, вдруг заметил брата Касима, направляющегося к своим воротам по соседству. И столь кротким был наш дровосек, что он не пожелал привлекать излишнего внимания к столь огорчительным вещам, как мог бы сделать кто-нибудь другой.

— Любезный брат! — сказал он вместо этого.

— Ну что еще? — грубо отозвался Касим. — Ты что, не видишь, что я занят?

И впрямь Али-Баба не был уверен, хочется ли ему занимать своего брата еще больше. Однако дровосек полагал, что такие дела, если уж начал, лучше доводить до конца. Поэтому он сказал:

— Я тут заметил две вещи. — И с этими словами он указал на огород — клочок голой земли, на которой не росли больше овощи.

Его брат мельком взглянул на разоренные грядки.

— Судя по виду этого огорода, хорошо, что твое основное занятие — рубка леса, — был насмешливый ответ Касима.

Готов ли был кроткий Али-Баба пассивно стоять и безмолвно выслушивать глупые шутки своего брата? Видимо, нет, ибо дальше дровосек заявил:

— Но это натворили лошади Гохи. — И в доказательство своих слов он указал на благоухающие кучки, в изобилии усеявшие дорожку.

Тут Касим нахмурился и сморщил свой большой некрасивый нос.

— Почему это еще не убрано? Как скверно, что нам приходится жить в такой тесноте. Тебе следовало бы в дальнейшем быть поосторожнее, дабы не докучать соседям своими дурными манерами. — И с этим его брат развернулся и направился прочь, на тот надменный манер, как любят вести себя богатеи.

Вывели ли из себя простодушного Али-Бабу, который в столь многих отношениях был куда чище духом, нежели его братец, эти эгоизм и непонимание? Готов ли был благочестивый Али-Баба схватить ту самую глиняную чашу, что теперь у него в руках, и разбить ее вдребезги о ближайший столб? Был ли всегда учтивый Али-Баба на волосок от того, чтобы схватить этот пергамент, что теперь перед ним, и разорвать его на мелкие клочки, желая при этом, чтобы каждый клочок был частицей его брата?..