Фантастические рассказы
Автор считает своим долгом предупредить: все события, описанные в его рассказах, вымышлены. Ответственность за случайные совпадения географических названий, дат, имен, фамилий, явок, паролей, кличек домашних животных, марок вин и автомобилей и пр. полностью лежит на читателях этих рассказов.
Я знаю Льва Гурского уже лет пятнадцать, однако до недавних пор, признаюсь, считал его не фантастом, а достаточно профессиональным детективщиком. Разумеется, в его книгах про президентов-ниндзя или атомную бомбу, спрятанную Сталиным в Мавзолее, наблюдался некий фантастический флер сродни легкому безумию, однако в целом эти сочинения вполне и основательно укладывались в рамки испытанного жанра криминально-политического романа.
Это мое представление заметно поколебали два новых его произведения: роман о кремлевском чиновнике, пытавшемся обрести мировое господство с помощью кулинарного наследия Парацельса, и повесть про молдавского гастарбайтера, который возомнил себя Ван Хельсингом. Затем появилась биография Романа Арбитмана, второго президента России (по версии Гурского), и я понял, что детективный жанр для Льва Аркадьевича смещается куда-то на периферию, а фантастика, пусть и с привычным для этого автора политическим акцентом, наоборот, выдвигается на первый план. Подтверждение тому — вот эти одиннадцать рассказов, которые составили его авторский сборник. Два рассказа, кстати говоря, были впервые опубликованы в нашем альманахе фантастики «Полдень, XXI век».
Рад ли я теперь тому, что умелого детективщика Гурского аккуратно и бережно потеснил незаурядный Гурский-фантаст? Не знаю. Бывают времена, когда окружающая нас суконная реальность оказывается доступна адекватному отображению только средствами фантастики, иногда же действительность становится настолько фантастичной сама по себе, что возникает острая необходимость приправить ее вполне кондовым реализмом, чтобы избежать чрезмерного уже перебора. И тогда самые крутые фантасты становятся вдруг записными реалистами к вящему изумлению опытного читателя. Трансформация жанровой направленности писателя вопрос тонкий и многозначительный одновременно. Солома показывает, куда дует ветер, ветер настоящего несет нас к землям будущего, среди громады событий, сопровождающих этот титанический процесс, малой искоркой возникает вдруг неожиданная трансформация искателя острых ситуаций в открывателя новых миров и идей, и нам не дано знать, свидетельством каких перемен это является, — да нам особенно и не хочется вдаваться в эти материи: МЫ ЧИТАЕМ.
Борис СТРУГАЦКИЙХмурым и ветреным октябрьским утром одна тысяча девятьсот семнадцатого года от рождества Христова и за семь дней до известных событий возникла на набережной города Петрограда (бывшего, а также и будущего Санкт-Петербурга) довольно странная группа людей. Высокий безукоризненно одетый господин в черном пальто прекрасного английского твида и в черном же котелке от Баренбойма предводительствовал весьма разношерстной компанией, состоящей из вульгарной девицы в открытом вечернем туалете, с ужасным шрамом поперек горла, рыжего атлета в матросском бушлате, вертлявого субъекта в мятом клетчатом костюмчике и разбитом пенснишке, жирного кота с лорнетом в когтистой лапе, а также удивительного создания, лишенного всех и всяческих примет, чье тело время от времени начинало мерцать, двоиться, колебаться и пропадать, словно отражение в воде при дуновении ветра.
— Определенно хорошая погода сегодня, — с почтительной наглостью в голосе проговорил кот, обозревая в лорнет золотой купол Исаакиевского собора. — Не правда ли, мессир?
Господин в английском твиде ничего не ответил, а просто показал коту кулак, обтянутый замечательной лайковой перчаткой.
— Понял, понял, — бодро сказал кот, — это я в том смысле, что плохая погода удивительно хороша для нашего общего дела… Эй, чего ты на меня так смотришь, Ази? Я тебе не курица!
Здоровяк в бушлате, которого кот назвал Ази, вытащил из наружного кармана виолончельную струну и кровожадно спросил у твидового:
— Мессир, ну можно я его, наконец, удавлю? Его непрерывная болтовня меня уже с ума сводит…
— Предлагаю лучший вариант, — немедленно встрял в разговор клетчатый. — Раз уж мы находимся на берегу водоема, то глупо не испытать способ казни американской Коза Ностры: все четыре лапы — в тазик с цементом, и на дно.
— Именно, именно! — внезапно воодушевился кот. — Убери свою струну, ты, Ростропович! Ненавижу когда кровь, кишки и все такое. Раз уж у вас фантазии не хватает сжечь меня, как Орлеанскую девственницу, то желаю быть утопленным, как Бо Вайнберг в Гудзоне. Фагот, сыграешь в Голландца Шульца, да? Тащи тазик, а я пока попрощаюсь с белым светом…
— Приказываю вам сменить тему, — названный мессиром подал, наконец, голос. — Ваши садистские шуточки мне просто осточертели.
— Слушаюсь-с, — кивнул здоровяк Ази, и струна исчезла.
— Так точно, мессир, — поддакнул Фагот. Тазик, который он уже начал доставать из кармана своего клетчатого пиджака, превратился в воробья, сделал попытку клюнуть Фагота в палец, промахнулся, злобно чирикнул и полетел через Неву куда-то в сторону Гельсингфорса.
— Который теперь час, Фагот? — внезапно поинтересовался кот, следя за полетом маленькой, но гордой птички.
— Без одной полдень, дружище, — ответил клетчатый, мельком глянув на наручный брегет.
— Спорим, что не долетит до середины реки? — предложил кот. — Ставлю свой правый ус против куриной ножки, которую Ази заначил во внутреннем кармане.
— Долетит, если не будешь жульничать, — спокойно ответил здоровяк в бушлате. — Нева — это тебе не Днепр, а ты не в Киеве, обормот.
Как только он произнес «обормот», со стороны Петропавловки ударила пушка. Бедняга воробей, застигнутый врасплох взрывной волной, не смог удержаться в воздухе и камнем упал в реку.
— Питер — отличный город, — объявил кот. — Точный. Это тебе не Рим, где даже часы на Пьяцца дель Пополо после обеда врут. Мне прямо жалко, что здесь начнется эта заваруха. Бежит матрос, бежит солдат, стреляет на ходу… Пакость! Гони ножку, Ази.
— На, жри, — здоровяк одарил кота куском курятины. — Доволен, что воробышек утонул?
— Птичку жалко, — вздохнула девица, глядя на реку.
— Скоро здесь очень многих будет жалко. И мертвые будут счастливее живых, — сумрачно обронил черный господин в твиде и, наконец, обратился к самому молчаливому участнику их компании: — Ну, ты готов? Бист ду фертихь?
— Яволь, — тихо прошелестел туманный. — Ихь фанге ан. Я натшинаю.
— Эй, чего он сказал? — кот выплюнул косточку и лапою вцепился в рукав тужурки здоровяка. — Чего вякнула эта тень отца Гамлета?
— Тень отца Гамлета тут ни при чем, — строго поправил Ази, отцепляя кота. — Это другой призрак. Прямо из Европы. Сам призрак коммунизма. Сколько тебе можно объяснять, кошачье ты отродье?
— Товарищи! Рабочая и крестьянская революция, о необходимости которой все время говорили большевики, свершилась!
Громкий голос Ленина сначала взмыл к потолку, отразился от капителей бело-серых коринфских колонн и похожих на огромные аптекарские весы желтых люстр, а уж затем с торжественной неторопливостью опустился на толпу вооруженных людей в солдатских шинелях и матросских бушлатах. Еще мгновение — и зал Смольного взорвался бы продолжительными аплодисментами…
— Э, нет, так не годится!
Грациозно переступая через ноги в солдатских обмотках и матросских клешах, по узкому проходу к трибуне шел невысокий, гладко выбритый господин в отлично пошитой черной фрачной паре. За ним деловитой грачиной походкой следовали еще двое фрачников с увесистыми кожаными портфелями в руках.
По залу пробежал ропот — еще не столько гневный, сколько удивленный: так реагирует медведь на атаку ежика-самоубийцы.
— Вы еще кто такие? — спросил у гостей матрос с забинтованным ухом. — Здесь чего забыли? Или, может, дверь перепутали?
Гладко выбритый остановился на полпути к трибуне, раскланялся во все стороны и, слегка грассируя, отрекомендовался:
— К вашим услугам, Морис Палеолог, посол Французской республики в России. Со мною мсье Жанвье и мсье Лапуэнт, из протокольного отдела. — Оба грача с портфелями кивнули в унисон. — А дельце у меня пустяковое, на пять минут. Я лишь хотел предупредить мсье Ульянова, что сейчас он нарушает международное право…
Зал угрожающе взрыкнул, по углам защелкали затворы, однако Ленин жестом опытного дирижера за пару секунд восстановил тишину.
