– Иногда, – буркнул Витя. – Проверь билетики. Они там, на телевизоре, – и продолжил снимать пену с лица станком.
Витек как раз приступил к водным процедурам, когда в ванную влетела Ольга и прыгнула к нему под душ:
– Гений! Бинго! В яблочко! Все шесть!
– Да? – немного удивился Витек и осел под струей холодной воды. Что-то ноги ослабли.
…Дни летели чередой. Витя ходил на работу, решал деловые вопросы; встречался с клиентами, бывал с ними в ресторанах после заключения сделок. Но, однако, жил теперь в каком-то стеклянном мире, странном и зыбком. Все стало нереально, кроме телефона на его журнальном столике дома. Ровно в шесть Витя уже был дома и волком ходил по квартире кругами, ожидая нечаянного звонка. Он то садился в кресло и сверлил телефон взглядом, то на полную катушку включал музыку, чтобы не слышать вообще никаких звонков.
Однажды Витя попробовал позвонить по памятным восьмеркам и никуда не попал. Вообще. То есть вышел на междугородку, потом еще куда-то, а потом строгий женский голос в записи сообщил стандартное: «Неправильно набран номер!». И так раз пять или шесть…
Девушки по привычке приходили к нему и зачастую уходили обиженными – Витя обходился с ними холодно, порой даже грубо. Деньги по выигрышу, кстати, Витек получил. Весьма приличную сумму. И Анечка ему, оказывается, лгала. Случайно выяснилось. Но эти события шли мимо Витиного сознания. Нет-нет, он обрадовался выигрышу! Положено было радоваться. Он обиделся на Анну и все ей высказал – ведь так положено, а то бы его никто не понял, и Аня в том числе.
Другое нынче волновало Витю. Что-то такое, чему он не мог дать определения. Вот ведь как бывает – шел себе человек ровной дорогой, не спотыкался, все видел до горизонта, знал наверняка, что может быть, а чего не может. И на тебе! Все, оказывается, относительно. И будущее может быть таким, а может быть и эдаким. Смотря куда и какие жизненные «стрелки» твоего пути будут переведены, и смотря кем…
Однажды телефон зазвонил снова. Витек секунд пять тупо смотрел на него, потом сообразил («Дзинь-бряк, дзинь-дзинь-бряк!»), рванул трубку:
– Да!
– Это библиотека? – собеседник отчаянно хрипел, голос был как у хронического алкаша или застуженного курильщика.
– Нет. – Витя раздраженно положил трубку. Телефон зазвонил снова.
– Я же сказал, это квартира! – рявкнул Витек.
– Не кипятись, – миролюбиво прогудело в трубке, – свои.
– Митя? – задохнулся Витек.
– Ага. Ну как жизнь? Маешься?
– Да – не удивился вопросу Витя. – Странно мне. Зачем ты свалился на мою голову? Неправильно это все как-то… Не должно так быть, ты слышишь!
– Не обращай внимания, – добродушно посоветовал Митя, – мало ли чего в жизни не должно быть, а оно есть. Такое, парень, есть, что кабы ты знал, чего, то плюнул бы на все и кровь себе из вены пустил. Но жить-то надо. Худо-бедно, но надо.
Витя немного помолчал. В затихшей трубке пульсировало электричество и в мембранном далеке еле слышимый радиодиктор рассказывал об очередном заказном убийстве.
– …Ты …Бог? – с трудом, совсем тихо спросил Витя.
В трубке расхохотались густо, сочно, от души.
– Да не-ет, куда мне! Знаешь, кто я? Я псих. Да-да, обычный псих – и сижу в психбольнице. В хорошей такой психбольнице, элитной. Здесь все есть. Веришь – все! У меня даже ночная сестра есть, персональная, дежурит рядом. Думаешь, уколы ставит? Нет, для этого санитар есть, дюжий такой, волосатый. А она… Мигну – сразу ко мне в кровать влезет, чтобы мне комфортно было. А я не мигаю. А она все ждет, работа у нее такая. Заодно подглядывает, стерва, когда и кому я звоню. Так что все у меня есть, грех жаловаться, – тут Митин голос перешел на шепот, – …кроме телефона. Телефон я сам, тайком из картона вырезал. Знаешь, как сложно тут ножницы достать! Так я ногтем, ногтем все… Позвонишь иногда кому-нибудь из выдуманных, ну, вроде тебя, поможешь кому, посоветуешь чего. Вот душе и отдых.
Витек молчал. Рука его вспотела и трубка плавала в мягких пальцах.
– А мне уколы все делают, – пожаловался бас, – болючие! И звонить потом трудно, срывается телефон, хоть тресни.
Витек молчал.
– Слушай, вот что. Тут к тебе… А-а! – страшно закричали в трубке. Витя вздрогнул и прижал плотнее ухо. Голос то исчезал, то появлялся:
– А-а! Отпустите, гады, не рвите! Витя, завтра… Ты, главное… Смерть… завтра!..
В трубке треснул картонный рваный звук и телефон замолчал. Вообще. Витек подул в микрофон, расцепил белые пальцы и уронил трубку на стол; трубка мокро блестела потом.
В дверь требовательно постучали. Не позвонили, а именно постучали. Три раза. Витя положил трубку на аппарат, прошел в прихожую и открыл дверь. На пороге стояли двое: высокий длинноволосый здоровяк в джинсовом костюме и зеркальных очках, и маленький толстяк в парусиновом костюмчике с пузатым портфелем под мышкой.
– День добрый, – кивнул джинсовый, – разрешите войти? – и вошел, не дожидаясь разрешения.
– Да, – запоздало сказал Витя и начал пятиться от них. Джинсовый в упор смотрел на Витька, гипнотизируя его блеском стекол. Маленький, судя по звукам, запер дверь, вошел в комнату и встал рядом с джинсовым.
– Петя, – джинсовый рывком сунул руку в сторону Витиного живота.
– Вик-ктор Павлович, – ответил Витя, не пожав протянутой руки. – Вы грабители?
Толстяк горлово рассмеялся.
– Успокойтесь, успокойтесь, – прохрипел он, – мы по делу, по очень щекотливому делу. Давайте присядем, хорошо? – толстяк уже сидел в витином кресле, положив на столик портфель.
Петя утвердился за спинкой кресла и угрюмо глядел зеркальцами стекол куда-то. Казалось, что за очками вообще нет глаз. «Выброшу свои очки к черту», – мимоходом подумал Витя, садясь на диван.
– Меня зовут Иван Иванович, – как можно ласковей заговорил толстяк. – Я врач, занимаюсь некоторыми видами психических заболеваний. Вы меня понимаете?
Витя согласно кивнул, потом отрицательно замотал головой.
– Ты! – сказал Петя. Равнодушно так сказал, просто отметил.
– Товарищ ассистент! – недовольно повысил голос Иван Иванович, – не мешайте. Видите ли, дорогой Виктор Павлович, – толстяк доверительно положил руку на колено Вите, – у нас… в нашей клинике, я имею в виду… есть некоторые больные, которые, ну-у… в некотором смысле изолированы от общества из-за их опасности. Буйные, тихие. Разные. Поведение их непредсказуемо, чревато неприятностями и для них и для окружающих. Вы меня слышите?
Витя кивнул. Потом на всякий случай кивнул еще раз.
– Во-от, – удовлетворенно вздохнул Иван Иванович. – На днях один из них, бывший работник АТС, больной манией величия – он считает себя мессией, xa-xa! – подключился к линии… мнэ-э… нашей больницы и начал обзванивать кого придется, нести ахинею, угрожать, предсказывать…. В общем, пугать мирных жителей начал. Мы, к сожалению, поздно спохватились: пока разобрались что к чему, пока проследили звонки… Короче, я пришел внести ясность в то, что с вами произошло и закрыть дело. Так что приносим вам от нашего спецучреждения свои официальные извинения. Вот так.
Витя откашлялся.
– Что? – отрывисто спросил Петя. Витя пожал плечами:
– Ничего.
В портфеле толстяка тихо щелкнуло.
– Кстати, – громко сказал Иван Иванович, – что вам говорил больной? Я интересуюсь для истории болезни, сами понимаете.
– Ничего. Бред. Ахинею. Вздор, – еще громче ответил Витя, покосившись на портфель. – Не помню точно.
– Я так и думал, – непонятно чему согласился толстяк, – да-с…
Он резко поднялся, привычно ухватил портфель под мышку.
– Вы, Виктор Павлович, подумайте хорошенько, повспоминайте, лады? Может, что особое и всплывет. Память, она ведь… – толстяк неопределенно пошевелил пальцами, после засунул руку в карман; Витя побледнел. Иван Иванович вынул платок, высморкался. Вдвоем с Петей они прошли в прихожую, сами отперли дверь. Витя сидел на диване и смотрел на телефон.
– На днях… Завтра, скорее всего, Петенька зайдет к вам, так вы уж расскажите ему, если чего припомните! – крикнул толстяк от порога. – Важно для истории болезни! Так ведь, Петенька?
– Так, – лязгнул голос Пети и дверь захлопнулась.
…Виктор Павлович курил сигарету за сигаретой и бессмысленно смотрел на телефон. Телефон не звонил. За окном чернела ночь.
– Завтра! – билось в его голове, – завтра, завтра, завтра, завтра…
До завтра оставалось несколько часов.
ВОТ КОНЕЦ ЭТОЙ ИСТОРИИ.
…Каталку быстро везли по больничному коридору. Дежурный санитар старался не глядеть на существо, спеленутое в смирительную рубашку и пристегнутое ремнями к самой каталке; существо, бывшее когда-то человеком разумным. Синее от натужного бессмысленного крика лицо, вытаращенные безумные глаза, пена вокруг рта, мокрые рыжие волосы. Это уже не было человеком, хотя имело человеческий облик. Оно вообще теперь никем не было. Пустышка с рефлексами.
