— Вот,вот!- Клапауций поднял палец укоризненным жестом.-«Немного жаль»,не так ли?Жаль,что нельзя возноситься,вмешиваться, мудрить, требовать, ругать, обласкивать, приводить в исполнение, рога обламывать,поливать серой и при этом петь себе дифирамбы устами сотворенных!Конечно,можно кое-что понять и в таком мире,как этот мир в ящике,но это возможное понимание ни к чему не обязывает, оставаясь чем-то вроде частного мнения, votum separatum Творца, записанного на полях его Творения…
— Ну что ж,покажи, покажи,любезный,нам свой мир,- вздохнул Ипполип и поудобней уселся на троне,а Клапауций, не обращая внимания на угрюмо молчавшего Трурля, пустил сноп света на алебастровую стену.
И снова они увидели Крентлина-зорянина,его духовные метания и заблуждения, закончившиеся появлением на свет гермафродитного потомства. Цевинна совсем не изменилась,а муж на этот раз оказался полтораком,потому что на него пошло меньше аматерии и он появился как по туловищу перевязанный Марлин Подпонций.
А так как присутствующие это уже раз видели, картина показалась им вполне доступной для понимания,а кое в чем даже ясной. Каждый созданный был понемножку везде,каждый,общаясь с другими отдельными своими частями, присутствовал по желанию в братних и сестринских душах, посещая ближних изнутри с умеренностью,происходящей от поверхностного натяжения и хороших манер. Видимо,желая доказать бесполезность артикулированной речи для понимания событий,Клапауций включил звук, и этот немой до сих пор мир взорвался многоголосым говором.
Сразу же донеслись до них отзвуки трюмления.Это муж, Марлин,раздувал себе приятные минуты в Цевинне,блуждая в ее размышлениях.Потом что-то между ними испортилось. Подпонций удалился, слегка затуманенный сзади, а Крентлин стал напирать на нее.Цевинна не пропускала его вовсе, будто аппретированная.
— Ну, дай мне хотя бы один трюм! Соснимся! Затуманы устроим!
— Сам затуманься! Прошу в меня не вмешиваться!Это моя клокоть!
— Осмотическая прелестница, зоревая сгустница! Пустим Понтяка на клейстер!
— Вы забываетесь!- донеслось неразборчиво.
— Что тебе,полторант милее? Я тебе вмою, втрою, замстру!
Не совсем было ясно,кто,о чем и в каком смысле кричит. Посреди морены из отвалов философского камня тут и там торчали аккуратно покрытые навесами пересущницы.Цевинна от взъяренного Крентлина стянулась к ближайшей из них, где сидел на страже превратник,непроницаемый, будто весь затянутый бельмом, этакий молокосос. Между ними произошел краткий обмен мыслями:
— Дай мне сплав,дай отпуст,хоть на один трюм,а то съюхчу!Шансуй мне забыт, во как нужно! На мучильский всос!
— Отоймись,смотри, перебытую! Не балуй, не еленься, ты!
Пользуясь замешательством,Цевинна уже диффундировала сквозь превратника к рычагам,но в этот момент Крентлин,выйдя из себя,окружил ее сгустки,внедрился в нее,захватив по дороге молокососа,и начал ее ожесточенно трюмить: «Засущимся здесь, тут!…»
А уж Марлин рвался к ним так,что лопнула перемычка и муж вместе с отделившимся побочным Подпонцким влетели в Крентлина с намысленной стороны, распучили его,вышла куча мала. Цевинна выскочила оттуда растормошенная и стала иннеть.Каждую минуту меняется:евится,мариолизуется,наконец,слюдмилась — что это,болезнь или вид мимикрии? По некоторой относительной близости наеленилась,но стала скорее Елендой,чем Еленой, может, от волнения, а может быть, второпях.
Тем временем над пересущницей Марлин и Подпонций с Крентлином превратились в клубок кипящего киселя,размазывая во взаимных турбуленциях превратника, который напрасно старался сосредоточиться,потому что его рассеивали с подмысленной стороны.
— Чтоб ты лопнул, чужеловская диффузия!- вопят как один мужья.
— Сами лопайтесь!Впитывайтесь в мертвячий чух,а не то я вас сам впитаю! — отвечал им любовник, хотя и неудачливый, но уж близкий к цели.
— Ты, растворяк, черт с тобой! Вали в онтику!
Крентлин в один миг вымыслился из пересущницы и уж был рядом с Цевинной, наполнил собою ее всю, хотя и в фазе Еленды. Муж тут дернулся сразу в обе стороны — к жене и к рычагам:
— Пересущаюсь,чтоб Крентляк впитался!Цева не изменится? Мигом мне шансуй, беляк!
А превратник совсем выцвел и сипит:
— Пусти,радикал лощеный! Или по нулям, или трансфинально. Компромисс не советую- трюма не выйдет!
— Уточни! Кто занулится? Влезун?
— Гы! Может,твоя четверть,а может,Понцкая, а может, и оба пропадете. Я не пророк, а шансер.
— Шанса тебе в трюм! Затьмись! Пересущаюсь!
Подскочил Марлин к пересущнице, Подпонций с ним вместе тянет.
Тут блыснуло,заничевело, но через мгновение опять они тут, но не те же самые,ибо онтика стала совсем другая. Понция нет и следа, Крентлин уже не Крентлин, а Гренслич, и к тому же карликовый, как будто его таким индуктировала экономная Цевинна,которая сама ничуть не изменилась,по крайней мере на первый взгляд.Пресуществление вызвало всеобщую панику.Кто мог,сразу нырнул в кого попало,то ли чтобы спрятаться, то ли от утробного рефлекса — неизвестно.Каждому хотелось быть в самой середине.Цевинне тоже, поэтому она двинулась в посторонние неясницы,но попала как раз в область таких отдаленных интересов,что ее там вообще почти не было,тогда она прояснилась на вылет и выпала на морену.Она еще дрожала, а тут- что за постоянство чувств!- Марлин пополам с Гренсличем к ней.Тут она смешалась,а они с нею.Она хотела уйти прочь,стряхнуть их, выйти из этого бедлама, в котором уже никто собственных мыслей не узнавал и тянул к себе чужие, принимая их за свои в психическом замешательстве, почти что помешательстве. Цевинна развеялась оболочками,а те с трудом опомнились, полные чужих чувств, и направились к пересущнице.Теперь Марлин дал другое бытие. Из хаоса воплей можно было заключить, что теперь уже никто ничего не понимает.
Дым повалил, как от ста пожаров без огня.Казалось,что каждый, по-прежнему вездедействуя, кроме того, выпускал из себя будёх,то есть планы на будущее, неисполненные намерения,и тем обильнее, чем отчаяннее старался сосредоточиться.
Возможно,это была лишь форма экстернализации мыслей, или же в конце концов (так потом утверждал Трурль) дело дошло до панпсихической аннигиляции, и упомянутые дымы были вывороченными наизнанку интеллектуальными потрохами жителей этой версии бытия.
Глядь,а тут Гренслич разлетается во все стороны, вместо мировоззренческой морены какие-то тумбы, до самого горизонта умозаключается тихая мыслительность,мир в этом варианте как бы более доодушевленный,но в высшей степени официальный,потому что повсюду какие-то гербы и печати.Муж не муж, а уж и сползает к Цевинне с довольно сильной прецессией. Сила Кориолиса, Мопертюи или привычки- не разберешь. Вдобавок ко всему исчезло деление по родам.Неизвестно стало,что предпринимать,потому что пропал смысл конфликта. Секс тут уже из области преданий- не секс, а экс. Муж-уж,не разобравшись в этом вследствие сильного аффекта,кинулся было в глубь Некароля Гренслицкого, шипя: «Я ж тебя заклокочу,я тебе покажу этрусское бытие!» — но остолбенел, увидев,что перед ним не любовник,а любовно: сникакала Гренслича эта онтология.
А тут еще вмешался молокосос,вдруг отпихнул ужа,а сам шасть в пересущницу и- полный назад,чтобы вернуть нечто предыдущее,но либо попал в дурной трюм, либо хватка у него соскользнула с онтоятки.Охнули все координаты, континуум ужасно застонал,как будто с ним выкидыш случился, посыпался град философских камней, и сверкнул новый мир, но какой!
Из мужа-ужа получилась растопырка,явно женственная, как будто этого женского начала чуть-чуть оставалось на самом дне,превратник, весь в батистовых оболочках, как вьюнок обвился вокруг пересущницы и расцвел над рукояткой радужным цветком — ни дать ни взять папоротник в ночь на Ивана Купала!
А где же Цевинна? Какие-то раздутые вспученности, пузыристые завитушки, баллонеты-монгольфьеры в небесах- она ли это? Растопырка из ужа влезла в соседник,где пелегриб с недодуткой разглагольствует,стоя на одной ноге, а со ста сторон, дрожа от усилий, ложноножки тянутся к онтоятке…
Король уже минуту как требовал прекратить проекцию, немедленно закончить. Клапауций наконец неохотно повиновался.Он выключил аппаратуру,ворча,что можно было бы обождать еще несколько пересуществлений,что в конце концов все это должно как-то отдистиллироваться, разъясниться,это они так, по неопытности,с непривычки, из-за спешки, но никто его не слушал. Король сунул скипетр в карман и чистил державу рукавом,а Трурль, став на четвереньки, с трех сторон осматривал ящик со вселенной,зажмурив то один, то другой глаз, заглядывал внутрь через щели,постукивал в дно, потом решительно поднялся и сказал,стряхивая колени: «Значит,так.Выбравшись из классической антиномии, уважаемый коллега влез в неклассическую».Пятидостойные выборы онтологии — не так ли? Смешно!Они же в этом ящике ничего не выбирают,а только скачут, как рыбы на сковородке, бедняжки.Открытие,несомненно,налицо: падучая многосущая, или ontolepsia progressiva — новый вид экзистенциальных страданий. Ведь они тем только и заняты,что от холеры бегут к чуме,от чумы к проказе,и как можно при этом утверждать, что, убегая от одной заразы в другую, сотворенные таким образом приближаются к идеалу?
