- Ну вот, Полифем, теперь ты должен дать клятву, что больше не будешь влюбляться в нереид, - потребовал Гермес, всё больше входя в роль воспитателя. - А то, знаешь, такие замечательные новые глаза на дороге не валяются. Понял?
Полифем инстинктивно прикрыл глаз ладонями:
- Ага! - согласился он с Гермесом и заковылял к огромнейшему камню на берегу моря, из-под которого бил прозрачный родник. Как перышко поднял Полифем камень, родник высоко всплеснулся, и из воды вышел молодой, гибкий, как тростник, юноша. Это воскрес Акид, которого Полифем, влюблённый в нереиду Галатею, в припадке ревности пристукнул обломком скалы весом в пару тонн. И не успел Акид сообразить, где он оказался, как из волн морских выпорхнула прекрасная Галатея, и влюблённые, обнявшись, побрели поберегу.
- Ах… - исторг из своей глыбообразной груди горестный вздох Полифем и… чуть было не схватился за дубину.
- Но-но! - предостерег его Гермес. - Руби дерево по себе, приятель. Мало тебе циклопих, да? Глянь, какой ты красавец у нас!
- Ага… - Полифем печально повесил голову на волосатую грудь: и впрямь любовь - не картошка.
Между играми и пирами Зевс иногда вспоминал об обязанностях властелина мира и начинал вселенский «шмон», как называл Гермес бурную деятельность своего папаши в такие дни по утверждению на земле порядка.
В руках Зевса - судьба всех людей. Их счастье и несчастье, добро и зло, жизнь и смерть. Всё в его руках. Но надо сказать, что вершил Зевс дела на земле довольно небрежно: брал, не глядя, свои дары из двух сосудов, что стояли возле входа во дворец, и сыпал их, походя, на землю. И получалось, что кому-то счастье выпадало полной мерой, а кому-то - малой толикой, зато зла - полная горсть. Но вершителя людских судеб не очень заботила чужая жизнь, зато Зевс был весьма озабочен своей. Хоть и бессмертен, однако предсказал ему однажды оракул, что грозит ему смерть от руки неведомой. Чьей руки? То знал лишь один титан Прометей, прикованный к скале по велению Зевса.
Вот в такой беспокойный день на трезвую голову и вспомнил Зевс, маясь от похмелья, вновь о Прометее, который терпел страшные мучения, однако тайну свою хранил до сих пор невысказанной.
- Как бы узнать сию тайну? - забегал Зевс по дворцу, обеспокоенный предсказанием оракула. - О, да ведь к нему надо подослать верного человека, ведь ради смертных всё терпит Прометей, неужели не откроет человеку великую тайну? Ерофей! Где Ерофей, этот строптивый юнец?!
Боги, слуги, даже само солнце-Гелиос принялись искать Ерофея, но того нигде не было.
- Гермес! Где Гермес? Где этот бездельник и плут? - топал ногами в гневе Зевс, пока не догадался, что эта парочка наверняка где-нибудь шатается вместе, и потому засвистел оглушительно, не соблюдая никаких приличий, перепугав всех во дворце, ведь никто доселе не знал, как Зевс призывает к себе самого шалапутного сына.
А Ерофей с Гермесом в это время гостили у Посейдона, который чествовал героев у себя во дворце по поводу чудесного исцеления Полифема, своего сына, он даже простил окончательно парням усмирение критского быка и проигранный спор с Зевсом. Друзья вели светскую беседу о тайнах Бермудского треугольника и не забывали при том налегать на еду, особенно старался Ерофей, которому до чёртиков надоела амврозия на Олимпе, а тут - обилие всевозможных морских даров, так что с едой Ерофей справлялся даже лучше Гермеса. И только взялся за осетрину, как приятель беспардонно дёрнул его за руку, и Ерофей оказался перед Зевсом с раздутыми до безобразия щеками, тщетно пытаясь прожевать кусман, который он, пожадничав, отхватил.
- Ну? - громыхнул Зевс сердито. - Где это вас носило, голуби мои сизокрылые?
Он был весьма раздражён, так и сыпал по сторонам искрами, от чего даже волосы у него на голове стояли дыбом, а во дворце пахло озоном, словно после хорошей грозы. Он был краток:
- Немедленно отправляйтесь к Прометею и узнайте великую страшную тайну!
Ерофей часто беседовал на Олимпе с богиней истории Клио и потому отлично знал, кто такой Прометей, и какую тайну, даже под пытками, не выдал он тирану-Зевсу. Ерофей подумал: «Грязная история». И уловил подтверждение Гермеса: «Совершенно верно».
Гермес не одобрял отца в жестоком обращении с Прометеем, который, вопреки запрету громовержца, научил людей владеть ремеслами и дал огонь. Для богов-олимпийцев была в том великая польза: люди научились строить храмы, а в честь богов приносили богатые и щедрые жертвоприношения. Однако Зевс был упрям и желал, чтобы титан раскаялся в содеянном, и сам попросил о прощении. Но и Прометей был не менее упрям. Словом, нашла коса на камень.
Гермес молча выслушал Зевса без возражений: страшен и необуздан, неразумен в гневе громовержец, его ссора с Прометеем - тому пример. Он даже Геру однажды выпорол за то, что осмелилась перечить ему не к месту.
- Вы слышали? - громыхнул Зевс. - Немедленно марш к Прометею!
- Б-б-ли-н-нн! - раскрыл, наконец, рот Гермес. - Позволено ли нам будет хотя бы отобедать, да будет на то воля твоя, великий громовержец, и прошу не гневаться, - он это выговорил с ледяным спокойствием.
- Ладно, - сразу остыл Зевс. - Можете отправиться и завтра. И прочь с глаз моих, нерадивые! - Зевс всегда пасовал перед Гермесом, когда тот начинал говорить официально и язвительно.
Ерофей с Гермесом поспешно удалились.
Наутро, едва проснувшись, Ерофей растолкал Гермеса, который сей раз ночевал в его комнате:
- Герка, поскакали скорее в эту забытую богами землю скифов, а то я уже зрить ваш Олимп не могу, - собираться в путь ему было всё одно, что подпоясаться: рюкзак с вещами остался во дворце Посейдона - так спешно они оттуда исчезли.
Однако Гермес не торопился. Он прекрасно знал, что Зевс грозен, да отходчив, и сам, наверное, жалеет уже, что накричал на них накануне. Зевс любил Гермеса и ценил, потому балованный сыночек позволял себе иногда и пофилонить. И потому Гермес с Ерофеем сначала искупались в бассейне, потом велели принести еду, а уж затем, когда оба наелись и развалились, отдыхая, на ложе, Гермес провозгласил:
- Поскакали, мой юный всадник, но сперва к Посейдону, не то разобидится могучий мореволнитель за вчерашнее наше внезапное исчезновение.
- Да уж, мы Посейдона вчера покинули чисто по-английски, не прощаясь, - поддакнул Ерофей. Но Гермеса, оказывается, волновало совсем другое, поэтому он продолжал:
- Да и не могу я бросить без присмотра мой любимый телек, не зря же я его волок сюда.
Ерофей усмехнулся:
- Вот сядут батарейки, что будешь делать?
- Я за лампочкой сгоняю к тебе, включу её в телевизор, - ответствовал солидно Гермес, весьма довольный своими познаниями в технике.
- Ой, Герка, - схватился Ерофей за живот от смеха, - ты - как чукча.
- Какой-такой чукча? - насторожился приятель.
- Ну, понимаешь, есть у нас народ такой простецкий - чукчи, наивный по-детски. Живут чукчи в тундре. Вот, говорят, чукча привёз в свой чум, дом, значит, телевизор, а вокруг на сотни километров пусто - тундра. Одни олени там бродят. Его и спрашивают, мол, как смотреть будешь телевизор, если в чуме электричества нет. А тот и говорит: «Чукча - не дурак, чукча розетку тоже привёз».
Гермес надулся:
- Ну и ладно, если ты такой жмот, что тебе для друга лампочку жалко…
Ерофей, чуть не икая от смеха, еле втолковал приятелю, что лампочка - это не всё электричество, его добыть надо, да в дом провести.
- А! - уразумел Гермес. - Скажу Гефесту, он тебе такую электростанцию построит - закачаешься.
Но к Посейдону друзья попали не сразу.
Едва собрались стартовать, как явилась к ним Афина-Паллада и поведала, что Персея, их брата по отцу, коварный царь Серифа, Полидект, посылает на верную гибель: он велит Персею принести голову горгоны Медузы, от взгляда на которую даже боги в камень обращаются, не то, что смертные.
- Ах, презренный интриган! - вскипел Гермес, готовый тотчас ринуться в Сериф и покарать Полидекта - юный Персей ему был по душе.
Но Афина обладала немалой выдержкой и разумом, потому остановила Гермеса:
- О, торопыга! Мы лучше поможем брату победить Медузу, и тем он прославится на века. Мне нужны твои крылатые сандалии, меч, ибо только он может отсечь Медузе голову. Я же дам ему свой щит сверкающий, и он, глядя в этот щит, сумеет победить горгону и останется живым. Ну, а ещё Аид мне дал свой шлем-невидимку, нимфы сшили волшебную сумку, в которую можно потом спрятать голову горгоны Медузы.
- А мне можно с вами? - спросил Ерофей.
Афина воззрилась на дерзкого смертного, стоит ли, мол, с ним связываться, и тут Гермес, верный товарищ, выдал себя - доселе никто из богов не догадывался о его телепатических способностях:
- Стоит, Афина. Он сообразительный и смелый.
Но воительница даже и внимания не обратила на то, что Гермес вслух ответил на её молчаливый вопрос, кивнула согласно и велела запрячь в свою колесницу крылатых коней из Зевсовой конюшни - быстрых и надёжных. И вскоре они втроём оказались на Серифе, где мать Персея, Даная, пребывала в неутешном горе, понимая, что сын может и не возвратиться из своего опасного похода. Но не зря же боги взялись помогать Персею.
