В общем, хвала всем богам (языческим, скандинавским, древнерусским и до кучи половине индусского пантеона), взбудораженный видениями дьяк ничего толком не помнил, щедро смешивая реальность с отсебятиной. Его можно было понять: от одного вида нашего весёлого Гороха с бородой и в пеньюаре серьёзные проблемы с психикой обеспечены на годы. У меня и то шок был...
- А тока меня ить ещё любопытство мучит, - вновь начал дьяк, видя, что Баба-яга несколько призадумалась, ища выход из некрасивой ситуации. - Гроб в сенях стоит, венки люди понатаскали, а где ж у вас сам покойничек? Глянуть бы...
- Тебе зачем?
- Дык хоронить-то на третий день положено, а чегой-то никто и не чешется.
- Милиционеров, не как нормальных людей, на четвёртый день хоронят, - сквозь зубы процедила бабка, максимально драматизируя сцену. - Да в закрытом гробу, в полночь, за церковной оградой, в неосвящённой земле, тока при своих. А всех свидетелей в погребальный костёр кидают и пляшут голыми вкруг огня...
- Ох ты ж срамотень какая-а, прости мя, Господи, грешного, - искренне, с придыханием, вдохновился старый скандалист. - А посмотреть-то можно? Ну хоть одним глазком, из кустов ракитовых, я опосля никому ничего не скажу...
- Ясное дело, коли подсмотришь, так уже не скажешь. - В голосе Яги проявились опасные нотки, и дьяк сразу всё понял.
- Убивают! Спаситя-а! Милиция экспертизная загрызает, аки хищники нероновские первых великомучени-ко-о-ов!!!
- Пошёл вон.
- Иду, - мигом прекратил орать гражданин Груздев.
- И чтоб у меня...
- Молчу, как петух в архиерейской ухе на Великий пост, - тишайше поклялся Филимон Мит-рофанович и, судя по хлопку воздуха, просто испарился из отделения.
На деле он, естественно, просто слинял с похвальной скоростью оповещать весь город о том, что милиционеров-де не по-христиански хоронят, а стало быть, милиция та не от Бога-а-а...
Мне даже показалось, что я это реально слышу, но, видимо, так, слуховая галлюцинация. Кто-то из дежурных стрельцов постучал в оконце, жестами докладывая, что банька готова. Моя домохозяйка, погружённая в мысли свои девичьи, так же молча принесла мне пару нижнего белья и большое расшитое полотенце. Со мной опять ни слова...
Надеюсь, её молчание не затянется слишком надолго, потому что я уже начинал нервничать. Вдруг бабка за что-то на меня крепко обиделась и теперь будет играть в молчанку аж до Нового года? С неё-то станется, но вся работа отделения насмарку!
Ладно, схожу в баню, размякну, приведу голову в порядок, а потом на всякий случай торжественно извинюсь перед старушкой пару раз, с меня не убудет. С этим и пошёл мыться...
- Митя, как парок? - с улыбкой спросил я, прикрывая за собой дверь и входя в предбанник.
Мой двухметровый напарник, голый, как Геракл, и красный, как конь Петрова-Водкина, встретил меня с шайкой кипятка в руках и подозрительно смущённым взглядом...
- Дык... ничё вроде парок. Заходите уже, Никита Иванович, всю баню выстудите.
- Это что?!! - едва не самым девчоночьим фальцетом взвизгнул я, замирая на пороге.
-Где?
- У тебя!
- У меня?! - Он зачем-то посмотрел на свою задницу слева и справа. - На чей-то вы тут намекаете, нет у меня ничего такого...
- Не у тебя, естественно, а рядом с тобой! - наконец-то овладев нормальным голосом, прорычал я, тыча пальцем. - Вот это что?!
Митя обвёл невинным взором семь мёртвых кур, рядочком лежавших на лавке для мытья. Мокрые, грязные, с высунутыми язычками, вытаращенными глазками и в таких мудрёных позах, что любой сингапурский йог от зависти все ногти сгрызёт.
- Эти, что ли?
- Да, Митя, эти! Я именно эту домашнюю птицу и имею в виду. Что здесь произошло? Откуда цыпочки в бане? С каких пор ты стал маньяком-некрофилом-извращенцем-куроцапом, а?!
- Последние четыре слова повторите, Христа ради, ничё не понял... - попросил он.
- Что ты делаешь в бане с дохлыми курями?! - взвыл я, поражаясь его трогательному тупоумию.
Митяй сообразил, что сейчас словит от меня тем же тазиком по лбу, и перестал прикидываться шлангом.
- Всё по слову вашему исполнял же! Как только вы приказали баньку топить, так я и приступил к исполнению задания служебного со всем моим рвением! Дровец наколол, печь затопил, за водицей с вёдрами пошёл, да вдруг вижу, у колодезя курица на спине лежит, лапкой вздрагивает. Подошёл поближе, носком сапога в бок пнул аккуратненько, так она возьми да на пузо перевернись и сдохни! Думаю, вот уж Бабуленька-ягуленька огорчится, когда проведает. Глядь-поглядь по сторонам, а у забора-то, под вашим окошечком, энтих курей видимо-невидимо! И ведь все как есть дохлые...
- Хм, задачка, - призадумался я. - Одновременная скоропостижная смерть сразу семи кур. Кому оно надо? Может, их мор какой накрыл или массовое самоубийство? Ну там на почве обоюдной ревности к нашему петуху...
- Вот это запросто, - поддержал меня голый Митька. - Я самолично не раз видел, как он на соседний курятник заглядывался. А потом ещё на ворон посматривал, эдак из-под гребешка, многозначительно. Они уже и бояться его стали, летят с нашей крыши от греха подальше...
- Но вернёмся к теме. Ты на фига ж эту дохлятину в баню-то притащить додумался?
- Спрятать. Вдруг бабуля из терема выйдет да углядит, что куры её любимые нехорошей смертью померли, и ведь что подозрительно, аккурат под вашими окнами, а?
- Разговор был бы серьёзный, - кусая губу, признал я. - Но сам петух, зараза, цел?
- Цел, зараза!
- Нет в жизни гармонии.
- Увы и ах...
- Ладно, Мить, быстренько вынеси все трупы во двор, пусть за банькой полежат. А то устроил тут какой-то птичий морг. Я, между прочим, помыться хотел.
- Да за-ради вас в единую минуточку! - радостно подскочил он и, сгребя дохлых хохлаток в одну кучу, кинулся исполнять.
Конечно, мыться и париться в такой бане меня бы никто уже не заставил. Так, поплескал слегка на плечи горячей водичкой, кое-как вытерся полотенцем, надел чистое бельё и вышел из бани как раз в тот момент, когда четверо стрельцов заносили в терем распростёртое тело бабки.
- Что случилось?!
- А это ты у своего напарника спроси! - зло бросил мне Фома Еремеев. - Довёл, дурачина, пожилую женщину, вот она и откинулась...
- Умерла? - ахнул я.
- Да типун тебе на язык, участковый! Жива! В обмороке только. Беги в дом, помаши над ней платочком, глядишь, и оживёт. А парня твоего пороть бы надо!
- Мы порем, - бессильно соврал я, ища взглядом Митю.
- Мало порете, - уверенно подчеркнул начальник стрелецкой охраны. - Хозяйка твоя, потягиваясь, из терему вышла освежиться, к уборной прошла да вдруг как заорёт! Мы к ней, а она уже лежит на земле сырой, руки в стороны, пятки врозь, а из-за уборной эта коломенская верста зубы скалит. Главное, сам голый, а в обеих руках по дохлой курице.
- Да-да, я в курсе. Но их вроде должно было быть семь.
- Дак остальных он уже в уборной утопил! Ты б, Никита Иванович, ещё разок подумал, кого в отделении держишь? А ну как он с кур безвинных на людей перейдёт?! В общем, задержали мы его до выяснения...
Я от всего сердца поблагодарил за совет и участие, попросил доставить Митю ко мне в горницу и бегом кинулся выяснять, как себя чувствует наша впечатлительная эксперт-криминалистка. Какой-то сегодня нервный денёк, не находите?..
Яга, видимо, пришла в сознание быстро, поскольку, пока я сбегал к себе наверх, переоделся и вернулся в горницу, она уже сидела у окна, скорбно вытирая слёзы платочком. Чёрный кот Васька героически подливал ей валерьянку в кружку и утешающе гладил по плечу. Бабка подняла на меня слезливый взгляд.
- Вот за что он со мной так, Никитушка, а?
- Бабуль, вы не... - попытался ответить я, но кот показал мне кулак и сделал страшные глаза - молчи, мол, дай пожилой женщине выговориться.
- Я ить их с цыпляток взрастила, всех по имени звала: Хохлатушка, Марфочка, Репка, Соп-люшка, Кокетница, Поганка, Софочка. А он их... убивец... за что?! И кормила его, и поила, и спать в
сенях укладывала, и плюшками баловала, а уж коли когда и заколдовывала под горячую руку (мой грех!), дак ить и расколдовывала сразу же. Часок-другой спустя... но ить не по злобе! А тока в воспитательных целях, его же блага ради...
- Бабуль, - второй раз попытался вклиниться я.
- Вот что, Никита, судить мы его будем, - твёрдо сказала Яга, обращаясь даже скорее к самой себе, чем ко мне. - Щас стрельцов во свидетели кликну да и расстреляем подлеца у ворот. Я ему смерти моих курочек нипочём не спущу.
- Хорошо, - сдался я. - Суд так суд. Зовите Еремеева, будет у нас судьёй. Вы - обвинителем, я - защитником.
- Ты... так ты его ещё и защищать будешь?! - вспылила легковоспламеняющаяся бабка, но я стоял на своём.
- У каждого преступника должен быть защитник. Если своего адвоката нет, значит, предоставит государство. Государство у нас - царь, считайте, что он назначил меня.
