— И-и-э-э-х! — рвалось из горла немца.
— Не, не заметят! Зашью, приодену, ничё. В первый раз что ли!
Фридрих, сфокусировав внимание на лице сотрапезника, икнул.
— Я теперь есть — людоед?
— А как же! — жизнерадостно ответил Вася. — Прямо как в кино. Правда, здорово?
Из груди Фридриха вырвалось неразборчивое рычание.
— Я знал, что тебе понравится, — говорил Вася, приобняв гостя за плечи и провожая его к выходу из морга.
— Вона, эти, как их, самураи! Рубанут шашкой напополам, и давай жрать печёнку!
— Мы есть самураи? — наивно спрашивал Фридрих.
— Не-а! — гордо отвечал Вася. — Они сырое жрут, а мы — жареное!
— Жареное — лучше?
— Спрашиваешь! — отвечал Вася и раскатисто хохотал.
Оставив Васю мочиться на стену морга, Фридрих, опираясь на ту же стену обеими руками по очереди, направился дальше. Безумие хмеля наложилось на осознание факта каннибализма. Возносимое парами выпитого спиртного, порождало в мозгу неясные желания. Так, например, ни с того, ни с сего Фридриху внезапно захотелось немедленно остановиться, поднять голову и завыть, как американский оборотень в Париже. Что он и сделал.
Звёздное небо, услышав раскатистый вой, недоумённо замерло. И ответило леденящим душу, протяжным, как зубная боль, скрипом.
Фридрих, поматывая головой, сквозь сливающиеся и разбегающиеся картины окружающего вдруг увидел, что он стоит прямо под той самой странной конструкцией на крыше. И с неё, издавая тот самый скрип, опускается верёвка, на конце которой раскачивается гигантское ведро. Фридрих недоумённо проводил глазами ведро, мягко опустившееся дном на траву у стены морга прямо перед его ногами, и снова поднял лицо на звук голоса, громыхающего словами, как грозовая туча молниями:
— ОНО — КЛАДЁТ — ШАМПУНЬ — ОБРАТНО!
Фридрих откачнулся назад, взмахнул руками для равновесия, и, подаваясь вперёд, нагнулся, раскинул руки и «выкрикнул съеденное», пользуясь запавшим в память термином, прямо в подставленное ведро. Вытаращив глаза и согнувшись, как поперечина виселицы дядюшки Линча, Фридрих самозабвенно кричал съеденным и выпитым. Непрожёванные куски мяса вперемешку с красными ленточками помидоров лились струёй из брандспойта. Создавая на земле полную картину поля битвы, усыпанного трупами лилипутов…
Открыв глаза, Фридрих понял, что голова его просто раскалывается на части. Но этого мало, — он не знал, где он находится. Пока было только ясно, что лежит на твёрдой и ровной поверхности, а где-то рядом разговаривают по-русски несколько человек. Пребывая в полу сомнамбулическом состоянии, немец сел, выпрямившись по пояс, и повернул голову по сторонам, пытаясь определить, где он.
В морге. Внутри. На одном из оцинкованных столов для трупов. Поверх аккуратно постеленной газетки бесплатных рекламных объявлений. Шум голосов производили несколько молодых людей в белых халатах, укладывающие на рядом находящие столы свежие, порой даже кровоточащие трупы с явными следами насильственной смерти. Судя по оторванным конечностям, разорванным грудным клеткам и сплющенным головам, где-то произошло нечто вроде крушения поезда или падения в пропасть автобуса.
Трупов было много. Наконец, каталка с очередным остановилась прямо у стола, на котором ночевал Фридрих. Один из разгружающих махнул рукой, слезай, мол, со стола. Немец автоматически слез. Посмотрел, как на не остывшее ещё место укладывают синее от татуировок тело мужчины без рубашки и почти без головы.
Перекладывая голову то на одно плечо, то на другое, стал рассматривать татуировки. Потом это занятие надоело и он направился к выходу. Внимания на него никто не обращал. У самого выхода увидел под стулом свою сумку. Вытащил, вынул последнюю оставшуюся бутылку пива Миллер, вздохнул, поискал глазами открывалку, не нашёл, увидел на пальце одного из трупов большой перстень. Автоматически, пользуясь кистью трупа как открывалкой, снял пробку с горлышка бутылки. Потом протёр стекло выбившимся из-за пояса брюк краем рубашки, сел на стул и начал меланхолично тянуть из горлышка пиво.
Из внутренней двери появился помятый, как лист газеты под трамваем, ночной санитар Вася. Подошёл к Фридриху, взял из его рук пиво, присел рядом со стулом на корточки и приложился к бутылке. Допив, со вздохом посмотрел на пустую посуду, вздохнул ещё раз, махнул рукой и потянул немца за рукав.
— Пошли, пивка хлебнём…
— Найн, — ответил тот. — Я ехать дом…
— На машине?
— Такси…
Вася протяжно вздохнул.
— Ну ладно. Заезжай, если чего….
Фридрих махнул рукой. Получилось совсем по-русски. Стихийно.
Дома, то есть на снятой квартире, распахнул дверцу холодильника. Стройные ряды бутылок пива Миллер заставили его невольно улыбнуться. Вынул одну. Опять нет открывалки! Посмотрел на свою руку. Перстень! Дениц показал ему, для чего в России носят на пальце перстень. Надо будет купить… Нашёл открывалку, открыл. Подошёл с бутылкой в руке к окну. Распахнул занавески, облокотился о подоконник. Машинально взял в руку стоящий рядом театральный бинокль, поднёс к глазам. Пошарил по улице. Наткнулся на здание МВД. Вспомнил про полковника с очень русской фамилией Мороз, поискал по стене здания его кабинет. И наткнулся на человека, смотрящего в бинокль из окна. Человек встретился глазами с Ингером, улыбнулся и оторвал от лица свой бинокль. Полковник Мороз! Потом снова поднёс бинокль к глазам и помахал рукой, приветствуя. Ингер автоматически помахал в ответ. Потом, очевидно, кто-то внутри позвал полковника и господин Мороз, махнув на прощание, исчез в недрах кабинета. Фридрих поставил бинокль на подоконник, меланхолично допил пиво, вздохнул и пошёл за новой бутылкой. Захватив сразу три, поставил их на журнальный столик, бросил рядом открывалку и сел, точнее, просто-таки рухнул в кресло. Открыл пиво, вздохнул, пригубил. Поставил на столик и, повинуясь некоему внутреннему чувству, повернул голову в направлении кровати. Там, прямо на покрывале, прислонившись спиной к стене, сидела Хильда. Поднял руку, приветствуя её.
— Тебе помогла Россия, Ганс?
Фридрих пожал плечами. Русский жест задумчивого незнания.
— Я не знаю… Это очень странная страна. То, что там, на Западе, и то, что здесь, это совсем другое. Здесь всё другое. Я словно попал на чужую планету.
— Но ты уехал сюда, чтобы сбежать от себя. Ты добился того, что ты хотел?
— Не знаю… Не знаю. Тот я, который уехал и тот я, который здесь, это совсем разные я. И я не знаю, кто из этих я есть я настоящий.
— И что ты чувствуешь сейчас?
Фридрих пожал плечами.
— Давно… В прошлой жизни… Там, в Фатерланде… В кабинете добрейшего психоаналитика Вольфдитриха я говорил, что чувствую себя людоедом, потому что тот запах, там, на месте вашей смерти, показался мне запахом вины. Моей вины. Вчера я ел мясо человека. Но я ничего не чувствую — сейчас. У меня только очень болит голова. Это потому, что я выпил слишком много водки. И эти видения. То ли это галлюцинации, то ли переселение душ… ты не знаешь, Хильда, я не стал верить в переселение душ? Говорят, у вас там, на том свете, знают многое из того, что не доступно нам. Ты следишь за мной, правда?
— Всё меняется, Ганс. Ты теперь Фридрих. Я не знаю этого человека.
— Хильда, когда я собирался ехать в Россию, я читал книги о тех, кто был в России. Я читал книги о России. Но то, что я встретил здесь, это совсем другое. Что это? Там, в вашем мире, знают ответ?
— Ты отделяешься от нас стеной, Ганс. Нет, ты не забыл нас. Но ты изменился.
Фридрих усмехнулся. Поднял голову. Затылок к стене, взгляд в потолок.
— Да, я изменился. Я помню, что я любил вас. Ты и по-прежнему здесь, в моём сердце. Но теперь ты там немного по-другому. Я даже сам не знаю, как. Я говорил правду, когда говорил, что готов умереть, чтобы встретиться с вами. И тогда, когда меня били по почкам и душили в пакете, я искренне был готов уйти к вам. И так же искренне радовался, что остался жив. Я не знаю, что со мной. Я не знаю, зачем я уехал сюда. Может быть, я считал, что эта страна по ту сторону добра и зла и я смогу встретить вас здесь, живыми? Не знаю…
— Если встретишь нашу дочь, не обижай её, Ганс.
Фридрих повернул голову.
— Я был прав? Вы здесь? Хильда!..
Но на кровати уже никого не было. Только лёгкая дымка, напоминающая клубы сигаретного дыма на сквозняке, медленно рассеивались в воздухе.
Оставив пиво, Фридрих рывком поднялся с кресла, подошёл к кровати и упал лицом вниз, на то место, где минуту назад сидела его жена. Целуя холодное покрывало, шептал:
— Прости, Хильда, я по-прежнему люблю тебя…
И не заметил, как провалился в сон.
Вечерняя дискотека в России, пожалуй что, ничем не отличается от той, которую показывают, в виде фона действия, в голливудских боевиках. Очевидно, правила поведения на такого рода мероприятиях были скопированы русскими прямо с экрана. Наивные люди.
