– В частности, поэтому.
– Ладно, хватит. Опять начали. Что вы за… гоблины!
– Просто поддерживаем беседу.
– Да, я так и понял. – Джон Рэд проследил полет чего-то вроде маленькой совы, обработанной Виза-Током и совершенно не испытывающей по этому поводу никакой радости, – до сегодняшнего дня он понятия не имел, что в здешних лесах водятся совы размером с воробья, – и продолжил: – Так значит, гоблина можно свести с ума только телесной мукой, ибо разум его защищен?
– Любую защиту можно пробить, – вздыхает Акут-Аргал. – Было проделано, не раз. С гоблином сложнее, но, вообще говоря, можно с кем угодно.
– Никто не совершенен, – философски замечает барон.
– Потом, есть гоблины без памяти…
– О?
– Редко, но этот механизм все же дает сбои. Тогда гоблин рождается, как принято говорить, в первый раз. Они уязвимее, они хуже учатся… Но из них часто вырастают мастера своего дела, ибо их упорство, в конце концов, может принести лучшие плоды, да и чужие знания не давят на них грузом.
– Интересно.
– Впрочем, обычно они принимают память одного из родов – знаешь, часто бывает, что в роду остается мало народу, и свежая кровь…
Генора-Зита и Акут-Аргал обмениваются быстрыми взглядами.
– Просто – принимает? Как?
– Смешивает кровь и говорит: «Я твоей крови». Этого достаточно, чтобы память рода вошла в него… А дальше… Все равно начинаются проблемы, поскольку принять память можно, лишь будучи уже взрослым, а значит – часть времени потеряна, и надо учиться жить с этой памятью.
– Был пекарем и вдруг получил память дюжины поколений палачей?
– Да. Дюжины… дюжин… дюжин. Так вернее.
– Бедный пекарь!
– Бедные палачи. Впрочем… Видишь этот кинжал? Его изобрел как раз такой… пекарь. Страшнее оружие, конечно, встречается, но редко.
– И чем он страшен?
– Это кинжал рода. В чужих руках он обернется против владельца. Он живой. Он – сила сам по себе. Прости, мне не объяснить – слов не хватит.
– Опять магия?
– Как ни смешно, почти нет. Просто – знания пекаря, точнее, в данном случае, мясника – к которым добавились знания кузнеца… ну и мага тоже.
– Мясника… Звучит многообещающе.
– Так и вышло…
– Простите, что перебиваю, – подает голос Виза-Ток, – но я узнал направление. Два дня идем на север, потом снова остановка. Все, грузите меня на телегу, я буду спать.
– А кто за дорогой следить будет? – возмущается Джон Рэд. Воистину, к хорошему привыкаешь быстро. Гоблины использовали птиц в качестве передового дозора, что уберегало отряд от нежелательных встреч. Сейчас, когда Ланкастеры и Йорки стягивали в эти края свои силы – ВСЕ свои силы, – это было отнюдь не лишней предосторожностью. Отряд барона был, конечно, силен, но сейчас здесь формировались АРМИИ, и полтораста человек были на этом фоне каплей в море. Последнее, чего хотелось бы им сейчас, это отстаивать свою свободу перемещений в споре с более крупным воинским формированием – дело могло дойти до выкупа, если не хуже, а уж времени бы было потеряно…
– Я прослежу, – горестно вздыхает Генора-Зита. – Я уже отдохнула.
—Мор, – задумчиво произносит Акут-Аргал, глядя на очередную разоренную деревню. – Глад и саранча.
По деревне прошлись солдаты – неважно, чьей армии. Ни скота, ни птицы, ни зерна… И все мужчины со следами побоев на лице. Да и молодежи не видно – не иначе, мобилизовали. Вряд ли воевать – никакого толку в бою от необученного крестьянина нет. Но, может, копать что-то, или лес валить…
Джон Рэд качает головой.
– Не в первый раз я замечаю, что пришельцы из другого мира знакомы со священным писанием, – говорит он. – Откуда?
– От Повелителя, – просто отвечает гоблин. – До отправления сюда у нас была неделя. Он притащил все книги по вашему миру, которые могли бы быть хоть немножко полезны, и заставил нас их изучать.
– Интересный, наверное, человек…
– Да. Интересный. Кстати, еще был язык.
– Язык?
– Наш общий очень похож на ваш английский, но если ты думаешь, что мы бы поняли друг друга…
– Вы за неделю выучили новый язык? Не верится.
– Не новый. Я же говорю – похож. И потом, Повелитель нас лично учил… запретил общаться на чем-нибудь, кроме английского, и… эх!
– Тяжело было?
– Не то слово. Ну и возвращаясь к твоему вопросу – Ветхий Завет, Новый Завет – чуть не наизусть зубрить заставил. Чтобы понимали вас лучше. И конечно, на случай, если нас соберутся жечь на костре, – гоблин кивает в сторону францисканца, бодрой трусцой следующего за обозом.
– Но в нашего бога вы не верите? – уточняет сэр Томас.
Гоблин пожимает плечами:
– Сложно сказать. Как можно поверить за неделю чтения книг на языке, от которого болит голова, а в глазах все плывет и двоится? Бог… хороший бог, лучше наших, но чтобы поверить, нужно время, и все такое.
– Лучше ваших? Ты так спокойно ругаешь своих богов?
Едущая рядом с говорящими Генора-Зита громко усмехается:
– А мы их всех перебили.
– ЧТО?!
Этой репликой сэр Томас, безусловно, подставляется под очередную шпильку, но уж больно неожиданный поворот принимает разговор. Однако, вопреки ожиданиям, девушка воздерживается от острот. Непривычно злым голосом она продолжает, словно читая лекцию:
– Если тебе говорят, что делать, а ты не согласен… Если тебя считают собственностью… Если кто-то помыкает тобой, просто потому, что он сильнее…
– Поставь его на место, – заканчивает за нее Акут-Аргал. – Да. Так и было. Злые боги – плохие боги.
– Если бога можно убить, какой же он тогда бог? – удивляется сэр Томас.
– Мертвый, – просто отвечает девушка.
– То есть, ваши боги… – Джон Рэд вздыхает, глядит в сторону не подозревающего о происходящем рядом религиозном диспуте францисканца. – Мы верим, что бог – один. И мне, наверное, даже обсуждать не следует ваших мертвых богов…
– Отчего же, – возражает Акут-Аргал. – Обсуждай. Можешь назвать их языческими… Или еще как-нибудь…
– Все равно они ненастоящие, – мрачно бросает Генора-Зита, и гоблин умолкает.
– Не настоящие? – удивляется сэр Томас. – То есть… вы в них не верите?
– Как можно не верить в то, что помнишь? – удивляется в ответ Акут-Аргал. – Хотя, конечно, можно… Все так запутано…
– Ты… ты помнишь, как твои предки воевали с богами?! – вот теперь становится ясно видно, что сэр Томас все-таки мальчишка.
– Помню. Мы все помним. – Акут-Аргал вопросительно смотрит на Генору-Зиту (та кивает), затем на спящего в телеге Виза-Тока. Пожимает плечами. – Что, впрочем, не мешает нашим богам быть ненастоящими. Вот так живешь, живешь…
– Знаешь, сэр гоблин, – подает голос Джон Рэд, – мне кажется, эта тема тебе неприятна. Если так, оставь ее. И прими мои извинения за то, что я ее затронул.
– Да я сам не знаю еще, как ко всему этому относиться, – вздыхает Акут-Аргал. – Недавно узнал, еще не осмыслил по-настоящему… Видишь ли, наш мир, в отличие от вашего… он тоже ненастоящий.
После этого заявления рыцари на некоторое время погружаются в молчание. Трудно принять, что рядом с тобой в седле покачивается настоящий гоблин из ненастоящего мира.
– Я не понял, – просто говорит барон, чем вызывает у Акут-Аргала усмешку.
– Представь себе кукольный театр, – говорит он. – Вот эту штуку, которую возят с собой бродячие актеры. Представил?
– Да, представил, – кивает Джон Рэд, которому не раз и не два доводилось пинками провожать упомянутых деятелей искусства до границы своих владений. – И что?
– Теперь представь себе, что его делают не кое-как, а поручают работу мастерам – лучшим из лучших. Так, что куклы получаются, как живые.
– Ты не кукла, – категорически возражает Джон Рэд. – Что я – куклу не отличу?
– Наш мир был кукольным театром, – пожимает плечами Акут-Аргал. – То есть, конечно, никто там за ниточки не дергал, куклы двигались сами собой, так, что порой и не отличить было, но… это было игрушкой.
– И чьей же?
– Людей. Людей из вашего мира.
– Ничего себе. И… дай я угадаю. Опять магия?
– Не угадал. – Акут-Аргал провожает взглядом покосившийся забор у обочины дороги, из-за которого за отрядом с интересом наблюдает чумазая малышня. – Не было магии. Было чудо.
– Чудо? Ты хочешь сказать, что Бог…
– Не знаю. Может, и Бог, может даже, ваш, почему бы нет? Посмотрел, увидел, что это – хорошо, вдохнул душу, и наш мир в одночасье стал настоящим.
Некоторое время все едут молча. Сэр Томас пытается представить себе превращение кукольного театра в настоящий мир (картина у него, само собой, складывается совершенно фантастическая), а барон просто покачивается в седле, вдыхая запахи весеннего леса (и лошадиного пота, и всего прочего, что отличает настоящий мир от того, с которым имеют дело бродячие артисты). Барону все совершенно ясно.
