В ответ — тихий такой голосок — как у вши:
— Не представляет научного интереса. Никого не посылал.
Тот, виноватый, похоже, охранник, бурчит, как в животе:
— А номер-то вашего сектора, Шфепп! И пропуск ваш с вашей подписью!
И Шфепп снова шелестит еле-еле:
— Ну как же, позвольте? Я ж никого не посылал. Я ж уже объяснил — не представляет…
А Тшанч совсем вышел из себя. Тут уже не карандаш — целое бревно ломается:
— Варвары! — трещит с привизгом. — Украли ценную особь! Как раз вовремя! Ведь сожрали небось?! Ну точно, сожрали! Вам что, паёк не выдают, учёные?! Хуже уголовников, честное слово…
Но я не Тшанч, слава богу. Я смекнул кое-что. Только поверить боюсь. Но мне интуиция подсказывает, шестое чувство — аж дух захватило. Ну думаю, настал психологический момент для появления меня.
Захожу в зал. Свет убрали, только от мониторов цветной сумрак стоит. И в этом сумраке тени снуют, суетятся, грабками машут — проблемы у гадов.
— Тшанч, — говорю, негромко так, спокойно, — что случилось, а?
И все разом заткнулись и замерли — как по команде.
Тшанч говорит:
— Рекомендую, господа, тот самый теплокровный, о котором я рассказывал.
— Это да, — говорю. — Но случилось-то что?
Трёт верхними ладошками нижние.
— Да небольшое недоразумение, — говорит. — Тут кто-то из загона по ошибке твою самку забрал. Но она найдётся…
— Ты ж, — говорю, — вроде бы кричал, что её того… съели? Или мне показалось спросонок?
Так трёт, что вот-вот до дыр протрёт. Что-то его хорошо прижало, какие-то левые обстоятельства. Интересненько.
— Да я так, — говорит. Уже без всяких карандашей, без всякого визга — жужжит, как пчёлка. — Я так, понимаешь, для красного словца… Но если что, мы тебе другую самку подберём, какую захочешь, у нас полно, ты не переживай…
Всё правильно. Я так и думал. Но закатить бучу мне сам бог велел. И я как рявкну:
— Как это "не отыщется"?! — они аж присели, поджимают свои лопухи, их-то голосочки против моего слабовато выглядят. — Да ты соображай, что говоришь! Что ж ты из себя специалиста строил по нашей психологии, если не понимаешь ни рожна?! У нас же комфортные условия для размножения, знаешь, как фигово достигаются?! Мне что, объяснять надо, что другая самка не подходит?! У меня узкий спектр приемлемости! Мне, может, из-за вашего бардака будет вообще не размножиться — что ты тогда скажешь?!
Какие они стоят виноватые — сердце радуется. И я дожимаю.
— Сволочи вы, сволочи, — говорю трагически. — У нас, у теплокровных, от таких вещей запросто помирают. А иногда и окружающих душат — от темперамента зависит. Я, может, теперь смысл жизни потерял. Депрессия. Видеть никого не охота.
Он меня хватает за шею, а я его грабку скидываю. Видимо, страшное оскорбление — потому что морда у него вытягивается.
— Прости, — говорит, — не ожидал я, что так выйдет… Ну попробовать-то можно, правда? Может, ещё та отыщется… а может, у тебя дома какая-нибудь подойдёт… утрясётся как-нибудь… Ты уж, пожалуйста, сейчас не раскисай. Сейчас сил нет, как твоя помощь нужна. Мы оборотня в наружном тоннеле видали. Значит, он может и в подземелье просочиться — представь?
— У-тю-тю, — говорю, — какие вы добрые! Сейчас, пока я нужен. А когда тварь поймаем, под каким соусом меня сожрёте, а?!
Ух, и лебезили же они! И уговаривали, и рассыпались в извинениях: как я вообще мог подумать, что меня могут съесть?! Они вообще теплокровных не едят! Они вообще — только травку. А тот урод, который Аду забрал без спроса — он просто отдельно взятый выродок, позор и поношение всему роду подземных хозяев.
Ишь ты, думаю, поджали хвостики. Ну я вам на них насыплю соли, мои дорогие! Как у вас всё хорошо, так бедного теплокровного шантажировать можно, в подопытные кролики записывать, угрожать, а как припекло — "прости, что так вышло"!? Фигушки.
— Ладно, — говорю. — Я гуманист. Я обещал. Так и быть. Но с утра. Сейчас у меня душа болит, и потом, я спать хочу. Заторможенный я вам всё равно ни к чему.
Согласились. Тем более, что оборотни, видать, тоже спят по ночам. В смысле они так думали. Ну, отвели меня в операторскую, всех оттуда разогнали и прикрыли дверь. Деликатные…
А сна у меня ни в одном глазу. Я лежал и ждал событий — а сердце у меня билось так, будто вот-вот выскочит.
Как умудрился заснуть — чёрт его знает.
Проснулся оттого, что когтистой грабкой за плечо тряхнули.
— Вставай, — говорят, — Снайк. Охотничий сезон уже открыт.
Глазюки горят в темноте, как те самые карманные фонарики.
Спросонья подумалось: какой-нибудь патрульный пошустрее. И вдруг меня как ударит: откуда гад знает, как меня звать!? Никто ж из них не интересовался!
И тогда я его глажу по шее. Нежно-нежно.
— Конечно, — говорю, — пойдем, дружок. Пойдём, малыш. Я уж заждался тебя.
И только одну малую минуточку слышу тёплый смешок. Ни один подземный житель на такой звук не способен — разве если только запишет каким-нибудь механическим способом. Но такой ангельский хихикс разве запишешь точно!
А он щёлкает и шипит, как и полагается хозяину:
— Не годится на охоту с пустыми руками идти.
И я чувствую под руками приклад бластера. Этакая магия светлейшая!
— Солнышко моё! — говорю.
Хрустит карандашом сердито:
— Ну ты выдумаешь! Горячее пятно на холодном фоне… Зрение у нас тепловое, Снайк. Знаешь, что такое инфракрасные очки?
Я не знал, пока их на меня не надели. Всё вокруг контуры обрело, не идеально, но ориентироваться можно. И я понял, что бежим мы к ангару, где эти местные подземные танки стоят.
Я этот ангар разглядел. Стальные гусеницы блестят в потёмках — борта, видать, чуть теплее камня. Пол — камень полированный, стены — грубо тёсаный известняк. Мы уже около машины были, как вдруг слышу Тшанчев голос:
— В сторону, тёплый! — и меня швыряет в сторону и впечатывает в стену.
Силовое поле.
И я ещё от стенки не отлепился — увидел. Мерцание такое бледное и радужное, как мыльный пузырь из шампуня для волос. Купол небольшой — высотой со среднего подземного жителя, значит, генератор не шибко-то мощный. Хотя, может, они специально энергию экономят… А мы так глупо влипли!
Стало вроде как посветлее, и я осмотрелся вокруг.
Мати моя женщина! Гадов — так и кишат! Тшанч с довольным рылом, эти его охранники, какие-то типы в скафандрах, ещё какие-то — белых хламидах, гад с генератором поля и парочка обслуги для генератора… Вся толпа — вокруг силовой ловушки. А внутри — хоть и смутно, но видно — лешак при полном параде. Брюлики блестят, цветы в волосах, выпрямился, лицо бледное, злое, гордое…
Мой Ори…
Тшанч чирикает и трёт правые ладошки о левые.
— Класс, — говорит, — теплокровный, нельзя похаять. Чистейшая работа. Ну теперь давай клади оружие и присоединяйся: переместим его в лабораторию вместе с клеткой.
А Ори сквозь купол светится, как блуждающий огонёк: и кудри, и кожа, и глазища — чтоб мне было повиднее. И вид у него напряжённый и вопросительный: " Какого чёрта, Снайк, неужели ты меня продал?" — ножом по сердцу.
А Тшанч уже щёлкает нетерпеливо:
— Ну что ты встал со стволом, как дурень с писаной торбой!? Положи на пол и иди!
А у меня нервы — как струны. Я понимаю — они двоих поймали: один — оборотень, а второй — идиот-союзник.
— Ага, — говорю, — родной. Уже иду. Сию секунду.
Я бластер скинул с плеча за ремень, как рюкзак. И перехватил так быстро, как сумел — а всего-то и нужно было успеть один раз выстрелить.
И я успел. Я неплохо стреляю. Врезал тройной импульс в генератор поля.
Шарахнуло так — я только и успел подумать: Ори-то жив? Я ослеп от вспышки и оглох от грохота, а волной энергии меня так задвинуло обо что-то твёрдое, что я даже вырубился на секундочку: и позвоночником, и локтем, самой костью, будто иголку вогнали в нервный узел.
А в чувство привели вполне по-нашему — горячей ладонью по морде. От души. И крикнули звонко в самое ухо:
— Рвём когти, Снайк! Дёру, дёру!
Как он у машины люк открывал, а я отстреливался — не помню, хоть убейте. Вроде жарко было очень, камни сыпались, верещал кто-то — противно — даже, кажется, стреляли. Но пулями — грохоту много, а толку чуть. А вообще, если бывает ад, и он под землёй, и там жарко, темно, всё горит и ужасно больно, то это была та самая картина.
В кабину танка Ори меня втащил за шиворот.
Я в гамак плюхнулся и соображаю: хоть у меня и имеются известные пальцы на ногах, но ведь не такие же, как у гадов. Как же я буду держаться ногами за эти штуки?!
А Ори тормошит меня и кричит:
— Ну, ты что, заснул, герой!? Давай, шевели мозгами, пока они не опомнились!
— Ты, — ору, — не наезжай, что ты понимаешь! Это ж тебе не авиетка!
А сам судорожно пытаюсь сообразить, как хотя бы с места сдвинуть эту штуку. Как там гады-то делали… Вот это, блестящее, от себя, большую клавишу — вниз… И вдруг чёртова машина ка-ак рванёт!
