– Точно, – подтвердил корриган – Я был вместе с ними.
– В королевстве Клаодига? – изумилась секретарша – Но как получилось, что ты, повелитель корриганов, вместе с ними отправился…
– Фиг бы мы чего без него достали! – убежденно заявил боцман и с дружеской нежностью похлопал корригана пальцем по плечу – Он у нас был главный.
Маленькая фея так улыбнулась боцману, в глазах ее засверкала такая признательность и благодарность, что боцман Гангрена даже несколько смутился.
Ксения решила, что пора бы и ей вмешаться в разговор. Хотя бы ради того, чтобы поскорей взяться за кормежку коня волшебными колокольчиками.
– Какая милая чашечка! – сказала она фее. – Я только раз в жизни пила из такой изящной штучки.
– Это когда ж ты из нее пила? – вдруг насторожился боцман – Путаешь ты что-то!
– Ничего не путаю, ты разве забыл? Нас угощала королева корриганов! Помнишь эти крошечные кубки?
– Старая королева? Угощала? Вас? – удивилась фея. И вдруг по тому, как опустил глаза корриган, Ксения поняла, что сморозила непоправимое.
– Разве старая королева у корриганов угощает гостей короля? – продолжала недоумевать фея – Это же не принято! Или у корриганов теперь есть новая королева?..
Повелитель корриганов ничего не ответил.
– Значит, у корриганов есть и молодая королева! – воскликнула маленькая секретарша.
– Да у них что молодая, что старая, один хрен! – воскликнул боцман, спасая друга-корригана – Все ходят завернутые до бровей! И все страшны, как смертный грех!
Повелитель корриганов яростно сверкнул глазами на боцмана.
– Ну что же, повелитель корриганов… – странным голосом сказала маленькая фея, – ну, вот и все…
Она сорвала цветок. Лиловый колокольчик в ее руке распустился и превратился в лиловую звездочку. Фея откусила кусочек лепестка и стала торопливо жевать. Одновременно из ее глаз хлынули слезы.
Следующий лепесток уже целиком поместился в ее ротике. То, что оставалось от лиловой звездочки, она просто проглотила. Слезы текли, не переставая. В полной тишине фея всхлипывала, давилась слезами и звездочками и росла, росла, росла с непостижимой быстротой. Корриган в отчаянии закрыл лицо руками. Фея отбросила недоеденный пучок травы и сверху посмотрела на корригана, боцмана Гангрену и Ксению.
– Ну, вот и все… – как можно высокомернее сказала она, но голос дрогнул. И тогда секретарша, громко зарыдав, вылетела из сада.
– Вот чертова девка… – пробормотал боцман – Ну, ты друг, не того… ну ее…
– …в трон, в закон, в полторы тыщи икон, в божью бабушку и в загробное рыдание! – тоже с каким-то странным всхлипом отвечал корриган. И тут же он вскочил верхом на белого коня, поднял его в свечу и исчез вместе с ним в высокой траве.
– А все ты, дура… – укоризненно сказал боцман – Язык-то без костей… Ладно, никуда эта кляча не денется. И пускай они сами ее ловят.
Из-за поворота аллеи вышел Паутинка с гитарой в руке.
– Повелительница просит вас подготовиться, – сказал он и вручил гитару Ксении. – Сейчас я приду за вами.
В самой нарядной гостиной феи Дверинды собрался самый изысканный круг Авалона. Гости сидели на низких диванах, пили легкое вино, а фея перелетала от одной группы к другой и выслушивала поздравления. Имя жениха назвать она, однако, отказалась.
А боцман Гангрена сердито настраивал гитару, вполуха слушая причитания Ксении.
Она справедливо беспокоилась насчет боцманского репертуара. Нетрудно было представить себе, какой эффект он произведет на прекрасных фей. Но боцману вожжа под хвост попала, он крутил колки, дергал струны и огрызался.
– Собаку перешагнули, хвост остался! – говорил он – Платье мы ей сшили? Связали! Лошадь нашли? В кармане принесли! Осталась мелочь. Не дребезжи, обойдется. И пацана твоего вернем.
Но именно теперь на Ксению и накатил девятый вал ужаса. Она свято верила в свою неудачливость. Если до сих пор неимоверными усилиями боцмана Гангрены дело двигалось успешно, то тем больше шансов было, что в последнюю секунду все сорвется к чертовой бабушке!
– Ты пацана своего любишь?! – неожиданно и яростно вопросил боцман. Ксения закивала и разревелась.
– Тогда – заткнись и не мешай.
В складках портьер возникло точеное лицо Горчичного Зернышка.
– Следуйте за мной, – сказал эльф – Госпожа ждет.
Он привел боцмана Гангрену и Ксению в гостиную.
– Ну, дама, – обратилась к ней Дверинда, – платье оказалось к лицу, коня уже кормят травкой. Осталось последнее – песня. Помнишь ли ты условие? Песня, которая вызовет улыбку на устах и слезы на глазах! Все мы ждем этой песни!
Гости негромко зааплодировали.
– И тогда ты вернешь мне сына?
– Верну. Немедленно.
Вперед вышел боцман с гитарой.
– Я спою, – сказал он.
– Опять твой слуга… – поморщилась фея – Неужели ты сама не в состоянии спеть песню?
– Я за нее, – отрубил боцман – Она споет в другой раз. У нее голоса нет. Сегодня то есть. А вообще – навалом.
Он взял два аккорда и, пока фея не опомнилась, запел. Причем хриплый и совершенно не поставленный голос немедленно вызвал требуемые улыбки.
– Мой фрегат давно уже на рейде борется с прибрежною волною, – с чувством пел боцман – Эй, налейте, сволочи, налейте! – Феи шарахнулись от певца, а он, довольный произведенным эффектом, закончил куплет: – Или вы поссоритесь со мною!
Это была замечательная песня, которую наверняка горланил в часы безделья десант, стуча кулаками по столу. И боцман увлекся ею, как увлекался там, в кают-компании десанта, тем более что были в ней и два лирических куплета. Наконец дошло и до них.
– Эй, хозяйка! Что ж ты, хозяйка! – пел боцман, уставившись на Дверинду. – Выпей с нами, мы сегодня платим! Отчего же вечером, хозяйка, на тебе особенное платье? Не гляди так долго и тревожно, не буди в душе моей усталость… Все равно ведь это невозможно!..
Фея резко встала и взмахнула рукой, приказывая оборвать песню.
– До рассвета даже не останусь! – И, завершив куплет, боцман шваркнул гитару об пол.
Их глаза встретились. Фея первой опустила взгляд. Возможно, потому, что смотреть ей мешали слезы.
– Хорошо, – сказала она, справившись с волнением – Твой слуга действительно спел такую песню… Третье задание выполнено… Но!!!
Она вытерла длинным рукавом слезы и выпрямилась, и вскинула гордую голову, увенчанную колпачком и облаком вуалей, и топнула ножкой.
– Слушай меня, дама. Ты ровно ничего не сделала, чтобы вернуть себе сына! Все сделал этот вот твой слуга! Я знаю, ты только путешествовала вместе с ним и мешала ему, как могла. И поэтому слушай мое решение! Мальчика получит он! А ты останешься здесь и будешь служить мне семь лет. И ты научишься шить! И ты научишься петь! И будешь ухаживать за белым конем короля Клаодига! Это будет справедливо. А через семь лет я посмотрю на тебя и решу – возвращать тебя к сыну или оставить здесь еще на семь лет. Все! Я сказала!
Гости молча зааплодировали.
– Дудки! – рявкнул боцман Гангрена – Мало ли, что я все сделал! Так и должно быть!
– Как это должно быть?! – упершись кулачками в бока, повернулась к нему фея.
– А так! Чтобы женщина делала глупости, а мужчина их исправлял! Нешто это женское дело – за лошадьми ездить? Я обещал командиру, что вызволю ее пацаненка – и я это сделал. Разве я, мужик, могу позволить, чтобы эта растяпа сама бралась за мужское дело? А? Странные у вас тут порядки! Бабы у вас верховодят, а мужики хвосты за ними носят!
Боцман ткнул пальцем в Паутинку и Горчичное Зернышко.
– А как дойдет до дела, что могут эти ваши сопляки? Не-ет! Бабе стоять у корыта, а мужику – за нее жизнью рисковать, вот как я понимаю. А иначе – грош цена и бабе, и мужику!
Фея зажала пальчиками уши, чтобы не слышать грубых слов «баба» и «мужик».
– Что? Не по нраву? – не унимался боцман – В общем, дело ясно. Отдавай пацана нам обоим. И я его мужиком воспитаю. Увидишь! Цыц!
Это уже относилось ко Ксении. Она, опомнившись после монолога Дверинды, опять ошалела – уже от боцманского монолога, и попыталась встрять.
Вдруг фея, яростное лицо которой не предвещало оратору ничего хорошего, замерла, прислушиваясь, и остальные, повинуясь ее жесту, тоже замерли.
Что-то приближалось издалека, и с приближением этой загадки злость на лице феи таяла, губы раскрывались в трепетной улыбке. Дверные парчовые портьеры, как от дуновения ветра, разошлись в разные стороны и застыли в воздухе. А на пороге возник командир десанта Мишель. Он молча обвел взглядом гостиную.
Его явно не узнавали. Гости молча переглядывались. Он был слишком стар для этой моложавой компании – единственный, чье лицо было в острых морщинах, единственный, на чей лоб падали седые кудри.
Лишь Дверинда глядела на него говорящими глазами, но губы ее уже не улыбались, а дрожали.
– Мотылек!.. Зачем ты ушел к людям, Мотылек? – прошептала она – Что с тобой стало?!
