И вот на этих самых ОБАнатах я и иссяк. Иссяк уже окончательно, в чем не преминул тут же жене признаться – это она мне, к слову, ту книжку подсунула. С самыми благими намерениями. А потом обиделась. Жанна ведь этого Дон-Скорчевского обожает. В смысле, читать. А я, по ее словам, просто «мужлан бесчувственный» и ни черта в современной литературе не разбираюсь. «Ну совершенно» не разбираюсь! Увы.
Состроив скорбную мину, я еще немного поразмышлял о наличии-отсутствии таланта у нашей пишущей братии, вздохнул и… не стал грузить товарища подполковника проблемами книготворчества. Впрочем, он и не настаивал. Пишут, и ладно. Глядишь, со временем и нарисуется какой-нибудь классик, которого потом в школе на стенку повесят. В виде портрета, естественно.
Окинув меня взглядом, Пётр Сергеевич ухмыльнулся, почесал за ухом и элегантно закруглил разговор на литературную тему:
– А вообще, ну их к дьяволу, этих писак. Будто других забот не хватает?
– Согласен, товарищ подполковник.
– Ну и отлично, – подытожил «дядя Миша», вновь беря в руки бутыль с коньяком.
Заметив стоящую передо мной так и не выпитую стопку, он неодобрительно покачал головой и, наполнив свою, произнес со вздохом:
– Эх, молодежь, молодежь. Совсем старших уважать перестали.
Я покраснел.
– Простите, товарищ подполковник. Больше не повторится.
И тут же исправил свою оплошность. Стоя. Почти по-гусарски. Пётр Сергеевич тоже встал. И тоже выпил, пояснив:
– Это на посошок.
Затем спрятал коньяк под стол и протянул для пожатия руку, давая понять, что на сей раз действительно всё – «аудиенция завершена, всех лишних попрошу удалиться».
– Просьбу мою не забудь. Если что узнаешь про книгу, вернешься – дай знать, – напутствовал он меня напоследок.
Пожав жесткую ладонь подполковника, я развернулся и, уже было собравшись промаршировать к выходу, в самый последний момент вспомнил еще об одном исключительно важном деле.
– Пётр Сергеевич, а…
– А Жанне Викторовне мы еще месяц назад выезд оформили, – предвосхитил мой вопрос подполковник, довольно ухмыляясь, усаживаясь обратно в кресло. – Она ведь тоже сюда приходила. На беседу.
– А… э… но…
– Что?! Неужто ничего не сказала? – всплеснул руками Пётр Сергеевич. – Ну надо же, какой сюрприз!
– Блин, бли-и-ин! – с чувством произнес я, обретая наконец дар речи.
– Это точно. Уж блин, так блин! – расхохотался «дядя Миша», с удовольствием разглядывая мою вытянувшуюся физиономию. – А вообще, Андрей, жена у тебя ух! Кремень! Ведь, как и просил, ничего не сказала, ни полслова, даже любимому мужу. Не, Андрей, ты как знаешь, а я потрясен. Пот-ря-сен.
– То есть это что, шутка такая? – тупо переспросил я, только сейчас начиная догадываться, откуда ветер дует.
– Ну, в общем, да, – согласился товарищ подполковник. – Извини, Андрей, но это я попросил Жанну Викторовну ничего тебе не рассказывать. Точнее, условие перед ней такое поставил, иначе… – Пётр Сергеевич развел руками, а затем продолжил. – Хотя, честно говоря, не думал, что удержится – она ж всё-таки дама, сам понимаешь.
– Удержалась, – кисло подтвердил я. Мне отчего-то стало обидно. «Ну почему? Почему она мне ничего не сказала?»
– Да ладно, Андрей, не расстраивайся. Она ж всё больше не за себя – за тебя переживала. Как налетела тут на меня – еле отбился. Прямо тигрица. Думал, всё – на лоскутки порвет.
– И это она… тоже может.
– Ну что ж, выходит, повезло мне, – подмигнул Пётр Сергеевич. – Но тебе всё же повезло больше – такую жену отхватил! Молоток, Андрюха! А супруге своей обязательно привет от меня передай. А еще восхищение!
– Есть передать, товарищ подполковник, – пробормотал я в ответ, так и не решив, радоваться мне или, наоборот, грустить.
Сомнения мои разрешил Пётр Сергеевич. Просто скомандовав:
– А ну, лейтенант, отставить рожу кривить! Ты, ядрена вошь, «салабон» или где? Да ты, б…, до потолка сейчас должен прыгать от счастья, а не пыжиться тут как це… э-э… монашка в борделе. Всё! Марш отсюда! Домой, к жене! И не дай бог, узнаю, что обидел ее. Хоть словом, хоть взглядом – сам тогда с тебя погоны сорву и «линейки» навешу. Понял?!
– Так точно, товарищ подполковник! Понял! – бодро отрапортовал я и… улыбнулся. – Спасибо, дядя Миша. Вразумили.
– То-то же, – ухмыльнулся в ответ старый «дембель», махнув рукой, выпроваживая меня из кабинета. – Всё, Андрей, пока. И так уже с тобой вагон времени потерял.
– До свидания, товарищ подполковник.
Развернувшись, я двинулся к выходу. Уже ни в чем не сомневаясь. «Ну, женушка! Ну, хитрюга!.. Но теперь уж точно, приедем на Купорос – пощады не жди… Залюблю насмерть!»
И только в дверях на миг приостановился, оглянувшись назад, на Петра Сергеевича.
Однако хозяин кабинета не обратил на мой взгляд никакого внимания. Он снова был занят делом. Архиважным и архинужным – натянув на лицо «каменную» маску, товарищ подполковник сосредоточенно складывал из бумаги очередной самолетик.
«Артист, блин!»
Лифт в отеле оказался исключительно «тормозным». Почти как я (ха-ха). Он полз вверх с поистине черепашьей скоростью, останавливаясь на каждом этаже, раскрывая зеркальные двери в ожидании попутных пассажиров. Совсем как хитрован-таксист с Харькодессы, забивающий под завязку свой потертый рыдван, останавливающийся перед каждым голосующим у обочины. А в итоге… в итоге самым несчастным, конечно же, оказывался тот клиент, что первым задумал прокатиться на «быстроходным» глайдере с шашечками. Но – тут уж ничего не поделаешь, такая уж его клиентская доля. Первопроходец, однако. Можно сказать, зачинщик.
Почти как мы с Жанной. Ведь поскольку наш номер располагался на пятом этаже, постольку лифт останавливался аж целых пять раз, не считая первого и последнего. Да-да, именно, пять, а вовсе не три, как можно было предположить изначально. Почему? Как? А вот так. Просто всё дело в том, что на подверженных глинийскому влиянию планетах, в том числе и на Купоросе, пятый этаж – вовсе не пятый, а совсем даже седьмой. Седьмой – это если по-нашему, по-русслийски. У них ведь тут всё не как у людей: этажи начинаются не с первого, а с «граунда», то бишь нулевого. Потом идет непонятный «М», а уж затем первый (тот, который третий), второй, ну и так далее до самой крыши, которая и вовсе – «Р».
Спасибо хоть Жанна туповатого муженька просветила, благо разбирается в языках. Быстро сообразила, что М – это мезонин, а Р – пентхаус. Умная она у меня, аж жуть пробирает.
А еще меня восхитило переливающееся всеми цветами радуги рекламное объявление на стенке лифта, бодро вещающее сразу на трех языках: «Уважаемые гости отеля «Эдем Паралиа»! Спешите принять участие в клубной вечеринке! Торопитесь, количество мест на танцполе строго ограничено. Бронирование прекращается за час до темноты».
– Хм, а интересно, когда у них тут темнота наступает? – поинтересовался я.
– А какая разница? – откликнулась Жанна. – Ты лучше на дату посмотри.
Точно, слона-то я и не приметил. На объявлении красовалась дата проведения мероприятия – 14 июня… позапрошлого года.
– Ну а ты что хотел? – пояснила супруга, как бы невзначай прижимаясь ко мне. – Они тут никуда не торопятся. Так что успеют еще народ подсобрать. Годика через три как раз и начнут. В темноте.
– Зато мы можем и не успеть, – ухмыльнулся я и обнял Жанну, намекая, что нам-то уж точно есть куда торопиться.
В этот момент лифт наконец доехал до станции назначения. Остановившись на нашем пятом-седьмом этаже, скрипнув дверьми, открывая путь к будущему («Очень на это надеюсь… То есть нет, не надеюсь, а просто уверен») блаженству. Всё так же в обнимку мы прошествовали до самого номера. Смеясь, путаясь в собственных конечностях, натыкаясь на коридорные стены и расставленные тут и там мраморные консольки.
За простенькой дверью экономичного «сьюта» нас ожидал чемодан, видимо, доставленный сюда героическими усилиями расторопных швейц-боев. «Что ж, мелочь, а всё равно приятно».
Правда, сам номер мне показался довольно темным. Впрочем, оно и понятно – окна были плотно зашторены, а того света, что шел из коридора, едва хватало на небольшую напоминающую пенал прихожую со встроенным шкафом. А еще внутри было жарко. Даже более чем жарко. И кондиционер отчего-то не работал. Хмыкнув, я нашел выключатели, щелкнул… «А вот хрен вам, господа хорошие» – свет и не думал включаться, кондиционер – тоже.
– Чего ты там возишься? – Жанна уже прошла внутрь, обогнув чемодан, и теперь стояла посреди комнаты возле широченной кровати, озираясь, пытаясь понять, где что.
