– Да. – И что заставляет тебя так думать?
– То, что я ему так сказал. – раздался голос Ворбиса за спиной человека. – И он здесь, всецело покорный моей воле. Брута хорошо видел лицо человека. Выражения на нем менялись, подобно форме жирного пятна на поверхности лужи. Потом конюший повернулся так, словно его ноги были прибиты к гончарному кругу. – Лорд Ворбис. – промямлил он. – А сейчас ему нужно верховое животное. – сказал Ворбис. Лицо конюшего пожелтело от ужаса. – С удовольствием. Лучшая из наших лошадей… – Мой друг Брута – смиренный служитель Ома. Я не сомневаюсь, что он просит не более, чем о муле. Брута?
– Я… Я не умею сидеть верхом, лорд. – сказал Брута. – Любой может сесть на мула. – сказал Ворбис. – Обычно, множество раз за небольшой промежуток времени. Кажется, теперь все в сборе?
Он поднял бровь, глядя в сторону сержанта охраны. Тот отдал честь. – Мы дожидаемся Генерала Фрайята, лорд. – сказал он. – А, сержант Симони, не так ли?
Память на имена у Ворбиса была просто ужасной. Он знал все. Сержант слегка поблек, потом конвульсивно отдал честь. – Да! Сэр!
– Мы тронемся без генерала Фрайята. – сказал Ворбис. Губы сержанта оконтурили «Н» слова «но» и заняли исходное положение. – У Генерала Фрайята другие дела. – сказал Ворбис. – Куда более тяжелые и срочные. О которых лишь он может позаботиться.
* * *
Фрайят открыл глаза в полумраке. Он различал комнату вокруг, но лишь смутно, как набор граней в воздухе. Меч… Он обронил меч, но возможно, ему снова удастся его найти. Он сделал шаг вперед, ощущая легкое сопротивление в районе лодыжек, и поглядел вниз. Там был меч. Но его пальцы прошли сквозь него. Это было словно спьяну, но он знал, что не пьян. Он не был даже трезв. Он чувствовал… странную ясность рассудка. Он обернулся и взглянул на то, что на мгновение сдержало его движение вперед. – Ох…-сказал он. – ДОБРОЕ УТРО. – Ох… – СНАЧАЛА ВСЕГДА БЫВАЕТ ЛЕГКОЕ ЗАМЕШАТЕЛЬСТВО. НИ НА ЧТО ДРУГОЕ НЕВОЗМОЖНО И РАССЧИТЫВАТЬ. К своему ужасу Фрайят увидел высокую черную фигуру на расстоянии шага сквозь серую стену. – Постой!
Череп в черном капюшоне высунулся из стены. – ДА?
– Ты ведь Смерть, правда?
– РАЗУМЕЕТСЯ. Фрайят собрал все, что осталось от былого величия. – Я тебя знаю. – сказал он. – Я много раз встречал тебя. Смерть пристально посмотрела на него. – НЕТ. НЕ ВСТРЕЧАЛ. – Уверяю тебя… – ТЫ ВСТРЕЧАЛ ЛЮДЕЙ. ЕСЛИ БЫ ТЫ ВСТРЕТИЛ МЕНЯ, УВЕРЯЮ,…ТЫ БЫ ЗНАЛ. – Но что происходит со мной сейчас?
Смерть передернул плечами. – ТЫ НЕ ПОНЯЛ?. – сказал он и исчез. – Постой!
Фрайят рванулся к стене и к своему удивлению обнаружил, что она не является преградой. Он очутился в пустом коридоре. Смерть пропала. И тут он понял, что это не такой коридор, каким он его помнил, с тенями и скрипом песка под ногами. В конце того коридора не было сияния, которое притягивало бы его, как магнит – железные опилки. Нельзя избежать неизбежного. Потому, что рано или поздно, попадаешь туда, где неизбежное стоит и поджидает. Это было тут. Фрайят ступил сквозь сияние в пустыню. Небо было темным, увешенным крупными звездами, однако черный песок, простирающийся насколько хватало глаз, был ярко освещен. Пустыня. После смерти – пустыня. Пустыня. Пока никаких преисподен. Возможно, в этом была надежда. Он вспомнил песенку времен своего детства. Как ни странно, она была не об избиении. Никого не затаптывали. Она была не об Оме, страшном в своей ярости. Простая, коротенькая песенка, пугающая своим безнадежным рефреном. «Ты должен пересечь пустыню одиночества…»
– Где это? – сказал он хрипло. – НИГДЕ. – сказал Смерть. – ЭТО НЕ МЕСТО. «Ты должен пройти всю ее один…»
– Что в конце пустыни?
– СУД. «Никто не сделает этого за тебя…»
Фрайят поглядел на бескрайнее, однообразное пространство. – Я должен перейти ее в одиночку? – прошептал он. – Но в песнях говорится, что эта пустыня ужасна… – ДА? А СЕЙЧАС, С ВАШЕГО РАЗРЕШЕНИЯ… Смерть исчезла. Фрайят глубоко вздохнул, с непривычки. Возможно, ему удастся найти здесь несколько скал. Маленькую скалу, чтобы укрепиться и большую, чтобы можно было укрыться в ожидании Ворбиса. Эта мысль тоже была данью привычке. Месть? Здесь?
Он улыбнулся. Будь благоразумен, человече. Ты был солдатом. Это – пустыня. В свое время ты пересек не одну. И ты выжил, изучая их. Существуют целые племена, умудряющиеся выжить в наихудших из них. Слизывающие росу с теневой стороны дюн, и такой порядок вещей… Они называют это домом! Приведи их на огород и они сочтут тебя сумасшедшим. Промелькнуло воспоминание: пустыня – это то, что ты о ней думаешь. А теперь ты можешь думать без помех… Здесь нет лжи. Исчезают все прикрасы. Это случается во всех пустынях. Только ты и то, во что ты веришь. Во что же я всегда верил?
Что в общем, в принципе и в сумме, если человек живет, как должно, не так, как учат священники, но так, как в глубине души он считает правильным и честным, то все, в конце концов, должно обернуться к лучшему. Это, конечно, не знамя и боевой клич. Но пустыня уже выглядела получше. Фрайят двинулся.
* * *
Мул был маленький, а ноги у Бруты были длинные. Сделав небольшое усилие, он смог бы встать и позволить мулу прорысить низом. Порядок продвижения не был таким, какого можно было бы ожидать. Сержант Симони держался вместе со своими солдатами впереди, по обе стороны тракта. За ними тянулись слуги, клерки и младшие священники. Ворбис ехал позади, справа, подобно пастырю, присматривающему за своим стадом. Брута ехал рядом с ним. Это было честью, которой он предпочел бы избежать. Он принадлежал к числу тех, кто способен вспотеть даже на морозе, и пыль налипала на него подобно песчаной коже. Но Ворбис, кажется, получал удовольствие от его компании. Время от времени он спрашивал его:
– Сколько мы проехали, Брута?
– Четыре мили и семь эстадо, лорд. – А откуда ты знаешь?
На этот вопрос он ответить не мог. Откуда он знает, что небе голубо? Это просто было в его голове. Невозможно думать о том, как ты думаешь. Это как открывать коробку ломом, который внутри нее. – И сколько заняло наше путешествие?
– Чуть больше семидесяти девяти минут. Ворбис рассмеялся. Бруте очень хотелось знать, почему. Ведь загадка не в том, почему он помнит, а в том, почему все остальные склонны забывать. – У твоих родителей тоже была эта замечательная способность?
Пауза. – Они могли делать это так же хорошо? – терпеливо повторил Ворбис. – Я не знаю. Была только моя бабушка. У нее была… хорошая память. На некоторые вещи. – Разумеется, на прегрешения. – А так же зрение и слух. То, что она, по-видимому, могла, как он помнил, видеть и слышать через две стены, казалось невероятным. Брута осторожно повернулся в седле. Где-то в миле позади, на дороге, лежало облако пыли. – Там едут остальные солдаты. – продолжал он. Кажется, это шокировало Ворбиса. Это был, пожалуй, первый случай за многие годы, когда кто-то простодушно высказывал ему свое наблюдение. – Остальные солдаты? – сказал он. – Сержант Актар и его солдаты, на девяноста восьми верблюдах со множеством бутылей воды. – сказал Брута. – Я видел их перед нашим отъездом. – Ты их не видел. – сказал Ворбис. – Они не едут с нами. Ты забудешь о них. – Да, лорд. – требование повторения чуда. Через несколько минут далекое облако свернуло с дороги и начало медленный подъем по склону, ведущему на пустынное плоскогорье. Брута, исподтишка наблюдавший за ним, поднял глаза к песчаным горам. Над ними кружила какая-то точка. Он засунул руку в рот. Ворбис услышал сдавленный вздох. – Что встревожило тебя, Брута?. – сказал он. – Я вспомнил о Боге. – сказал Брута без раздумья. – Мы должны всегда помнить о Боге, – сказал Ворбис. – и верить, что он с нами на нашем пути. – Он с нами. – сказал Брута и абсолютная уверенность в его голосе заставила Ворбиса улыбнуться. Он весь напрягся, ожидая услышать ворчливый внутренний голос, но его не было. На одно ужасное мгновение Брута засомневался, уж не вывалилась ли черепаха из коробки, но некий вес переубеждающе оттягивал плече. – И в нас должна жить уверенность, что Он будет с нами в Эфебе, среди неверных. – сказал Ворбис. – Я уверен, что будет. – сказал Брута. – И готовность к приходу пророка. – сказал Ворбис. Облако достигло вершины дюн и растворилось в молчаливой пустоте пустыни. Брута пытался выбросить это из головы, что походило на попытку вылить ведро под водой. Никто не мог выжить на пустынном плоскогорье. Это были не только дюны и жара. В ее пылающем сердце, куда не осмеливались заходить даже сумасшедшие племена, жили ужасы. Океан без воды, голоса без ртов… Однако, это совершенно не значит, что ближайшее будущее не таит вполне достаточно своих ужасов… Он видел море прежде, хотя в Омнии это и не поощрялось. Скорее всего потому, что пустыню куда сложнее пересечь. Считалось, что она удерживает людей от лишних брожений. Но иногда преграда пустыни становилась проблемой, и тогда приходилось иметь дело с морем. Дурносон представлял собой всего-навсего несколько развалюх вокруг каменного мола, у одной из которых стоял трехпалубник под святым флагом. Когда Церковь путешествовала, путешественниками, как правило, оказывались очень важные персоны, так что когда Церковь путешествовала, обычно это делалось с шиком. Делегация приостановилась на холме и взглянула вниз. – Мягкотелые и испорченные. – сказал Ворбис. – Вот какими мы стали, Брута. – Да, лорд Ворбис. – И открытые пагубным влияниям. Море, Брута. Оно омывает порочные берега и служит истоком опасным идеям. Люди не должны путешествовать, Брута. Истина – в центре. Когда путешествуешь, туда просачивается заблуждение. – Да, лорд Ворбис. Ворбис вздохнул. – Во дни Оссори мы плавали в одиночку в кораблях из шкур и плыли туда, куда влекли нас Божьи ветры. Так должны странствовать святые. Легкая тень неподчинения внутри Бруты заявила, что уж она-то лучше позволит себе стать чуточку испорченней ради путешествия с хотя бы парой досок, отделяющих ноги от волн. – Я слышал, что Оссори однажды плавал к Эфебскому острову на жернове. – осмелился он продолжить беседу. – Нет ничего невозможного для сильного верой. – сказал Ворбис. – Попытайся перешибить спичку в желе, мистер. Брута замер. Совершенно невероятно, что Ворбис умудрился не услышать этот голос. Глас Черепахи разносился над землей. – Что это за сволочь?
