И тут Тимофей словно напоролся на тяжелый, немигающий взгляд длиннолицего хомбре [18]. Глаза у того были серые, словно выцветшие, и странно смотрелись на широком лице с агрессивно выпяченной челюстью.
Длиннолицый усмехнулся, ощеривая желтые зубы, и встал со стула – лениво, с оттяжечкой, словно нехотя.
– Осторожно, Сихали, не связывайся с ним, – тихо произнес Стан. – Это Заика Вайсс. На прошлой неделе он убил двоих.
– Спасибо, что предупредили, – сказал Браун, делая глоток.
Заика Вайсс воздвигся перед ним, чуть расставив ноги, в очень удобной для стрельбы с бедра позиции.
– Эй, т-ты! – рявкнул он. – Что-то я тебя не з-знаю!
Тимофей глянул на китопасов. Шурики изо всех сил делали вид, что ничего не слышат, так увлечены выпивкой. Один Тугарин-Змей набычился, собираясь развернуться и узнать, кто это там шумит, но серьезный Арманто придержал Илью. И Браун понял, что настал момент истины – каждый мужчина должен сам запрягать своих коней…
Нарочито медленно он повернулся к Заике Вайссу. Внутри было странное чувство холодного спокойствия. Такое Тимофей испытал буквально вчера...
– Конечно, не знаешь, мистер, – сказал он негромко, с трудом перестраиваясь на здешние манеры и «тыкая» человеку, которому не был даже представлен. – Я только сегодня прилетел.
– Н-нет, г-где-то я все-таки в-видел тебя. Взгляд уж оч-чень знакомый.
– Это вряд ли, Вайсс.
– Ч-чего? А откуда т-ты тогда з-знаешь, как меня зовут?
– Добрые люди подсказали. И добавили, что ты убил двоих на той неделе. – Тимофей помаленьку заводился. – И не доставай меня, Вайсс. Если приспичило кого-нибудь пристрелить, то поищи в другом месте.
Вайсс явно не ожидал такого поворота событий. Он окинул Брауна острым взглядом.
– Да, – негромко сказал младший смотритель. – Я тот, кем ты считаешь себя.
Еще никогда Браун ни с кем так не говорил. Откуда взялась эта холодная уверенность в себе, нарочитая небреждность, которую он видел только в ВР [19]-вестернах? Но сыграно вроде неплохо…
Заика Вайсс снова смерил Тимофея взглядом, и в серых выцветших глазах ясно читалось нетерпение.
– Мотал бы ты на бережок, п-пацанчик. Тут таких сосунков на завтрак жрут.
– Ты хочешь жрать, Вайсс?
– Чего?! Ну-ка, переведи, что ты сказал!
– Хочешь сожрать сосунка, Вайсс? Жри. Но если потянешься за бластом, я тебя убью.
Тонкие губы Заики раздвинулись в усмешке:
– Ты – меня, трусишка?
Он откровенно ухмыльнулся и схватился за шестизарядник.
Прежде чем Тимофей успел что-нибудь понять, в его руке злобно прошипел бластер. Раз, другой. Заика Вайсс осел на пол и, уже мертвый, сидел так пару секунд. Потом тихо повалился на бок. В тусклых глазах застыло изумление.
Механически пригубив кофе, Браун подумал, что это выглядит уж слишком картинно. Да и кофе горчил… Все посетители салуна молча глазели на Тимофея.
– Вы видели?! – торжествующе спросил их Рыжий. – Левой рукой! Даже кофе не расплескал!
– Здорово, Сихали, – похвалил Боровиц.
Из толпы вышел чернобородый китопас.
– Сихали? – проговорил он. – Никогда не слышал такого погоняла. Ты хоть знаешь, кого ты убил?
– Брехуна, – коротко ответил Браун.
– Ты убил Кирстена Вайсса, ганфайтера с Таити-2.
– Лучше бы он там и оставался, – отрезал Тимофей и опустил бластер в кобуру.
Как ни странно, но после убийства Заики отношения Брауна с китопасами как-то сразу наладились – эти закаленные, просоленные парни приняли его в свою компанию, будто повязав кровью. Эта спаенная и споенная команда убедилась, что Сихали Браун не трусливой породы.
Незаметно завечерело. Главная улица станции «Стандард-Айленд» ярко осветилась, отовсюду понеслась музыка – в «Гранд-отеле» наяривал скрипкорояль, в салуне «Бон-тон» задавала ритм концертная хориола, а перед входом в кафе-автомат сидели рядком человек семь океанцев и терзали губные гармошки, выдувая душераздирающие трели.
– Весело тут у вас, – заметил Тимофей.
– Это не у нас, – махнула рукой Наташа Стоун, – мы тут и сами временно.
– Оказываем шефскую помощь, – вставил Шурик Белый.
– И делимся передовым опытом, – добавил Рыжий.
– Не слушай ты этих балаболок, Тимка, – сказал Боровиц. – Мы тут совсем по другой надобности. Местные стадо китов заприметили накануне, голов двадцать. Вроде как неклейменые. Вот дождемся плавучей базы, да и сгуртуем их всех.
– Стан у нас домовитый, – проговорил Белый.
– Разговорчики в строю!
– Хозя-яйственный, – не унимался Шурик. – На все, что не тонет, готов «Летящую Эн» поставить…
– Цыц, сказал.
– Однажды нашего Тугарина чуть не заклеймил – перепутал с кашалотом!
– А мне можно в этом… в этой гуртовке поучаствовать? – решил Тимофей задать глупый вопрос.
– Нужно!
– Посвятим тебя в китопасы, – торжественно сказал Рыжий.
– Сунем под китовый фонтан! – подхватил Белый.
Китопасы как раз проходили мимо «Бон-тона», когда заунывная мелодия, выводимая хориолой, неожиданно пресеклась. Зато вынеслись на улицу звуки потасовки – загремела роняемая мебель, зазвенела расколачиваемая посуда, кто-то закричал, а в следующую секунду высокий, сухопарый мужчина в изгвазданном комбинезоне спиной распахнул «крылья летучей мыши» и буквально вылетел вон, упал и перекувыркнулся. Следом заведение покинул рассерженный Тугарин-Змей. Его удерживала за локоть Марина, переодетая в джинсы и кокетливую блузку, еще пуще выделявшую ее прелести и красы.
– Хватит, Илья! – кричала девушка, тормозя обеими ногами. – Да стой же ты, китяра ревнивый!
– Никто не смеет! – прорычал Харин. – Тебя обзывать!
– Все, все! – Марина повисла на великане. – Он больше не будет! Он был дурак пьяный, а теперь ты ему сделал внушение… Пойдем, Илья! Ну?
Тугарин-Змей остановился, потоптался, ворча, и послушно развернулся.
– Вот и молодец! Пошли, пошли… – И врачиня утянула китопаса обратно в салун. Сразу же заиграла хориола, встречая парочку бравурным маршем.
Браун удивился даже – он не испытывал обычной ревности, а уж о тоске с отчаянием и вовсе речи не было. Он прекрасно помнил, как еще вчера Марина извивалась под ним, вскрикивая от удовольствия и требуя: «Еще… Еще! О-о-о…» Даже нежный запах ее духов не забылся, даже горьковатый вкус атласной кожи ее грудей – там, где их сперва лизнуло море, а потом уже язык… Неужто излечился от несчастной любви? Да и была ли та любовь? Или он опростился? Вот что океан животворящий делает!
– Да-а… – протянул Тимофей, сохраняя лицо. – Не буду я к Марине приставать, очень это нездоровое занятие…
Рыжий хмыкнул и склонился над поверженным, подававшим первые признаки жизни.
– Это Орландо, – опознал он обидчика врачини, – со станции Обход. Тут они, рядом, сразу за полосой…
Орландо замычал, разлепил глаза и выдал витиеватую словесную конструкцию, в которой «mother-fucker» сочетался с отборными русскими выражениями. Перегар поднялся удушливой волной.
– Лучше бы тебе заткнуться, Ландо!
– Надо меньше пить, – сделал мудрый вывод Шурик Белый.
– Ну, все, отбой, – распорядился сегундо. – Учтите, Шурики, подниму с рассветом!
– Мы прониклись!
Боровиц хмыкнул только, выражая глубокое сомнение, и поманил Тимофея за собой.
– Жить будешь в «Гранд-отеле», третья комната. Занимай свободную кровать, и баиньки.
Убеждать Станисласа, как Шурики, в своей дисциплинированности Тимофей не стал – его организм давно уже мечтал залечь и не подниматься. И вскоре мечты начали сбываться.
Правда, сразу заснуть не получилось – взбудораженный мозг не давал телу команду «отбой». Брауну постоянно вспоминался Виктор – Виктор в рубке, на спине кита, на берегу…
Часа в два ночи Тимофей проснулся в поту, его мучили кошмары – удивительно яркие картины недавнего убийства. Тошнотворный запах крови лез в нос, оглушали крики и хрипы, хотя Заика Вайсс умер молча, да и в толпе не нашлось слабонервных.
