Ознакомительная версия.
Мы с Сергеем переглянулись. В ответ на мой удивленный взгляд, он шепнул:
– Не обращай внимания. Это она дуется за сахарницу.
– Однако, грозная она у тебя! – ответил я ему глазами.
– И не говори!
В это время Марина уже ставила на стол готовый ужин. Еда была приготовлена подозрительно быстро: очевидно, Маринина кухонная механизация действительно не ограничивалась одной только сахарницей.
– И вообще, – Марина продолжила начатую мысль, – это и есть те самые знаменитые еврейские мозги.
Она уселась напротив и пристально посмотрела на меня:
– Слушай, Александр, а почему ты вообще здесь? Ведь это же – православный сектор. Ты что, крещеный?
– Да нет, я вообще никакой. Был советский, стал израильский.
– Но почему ты попал сюда, к русским? Тебе, по-моему, надо было в свой, еврейский ад.
– Разве я тебе уже надоел?
– Да нет, что ты, я очень рада тебе. Просто, понимаешь, это как-то неправильно.
– А, по-моему, все правильно. Видишь ли, в иудаизме понятие ада совершенно иное. Там вообще нет такой конкретики, как у христиан. Я даже не представляю себе, какой он, этот еврейский ад. А тут мне все знакомое, родное какое-то.
Я усмехнулся, достал сигарету и закурил, задумавшись. Странная мысль мелькнула в голове и пропала. Что-то во всем этом было не так, но я не мог понять, что именно. Я действительно никогда не задумывался о том, какой именно ад мне положен, тем более – как он будет устроен. А если и задумывался, то представлял его именно таким, какой он здесь. Эти представления были сформированы, в основном, комиксами и более серьезной, но тоже не религиозной, литературой. Тревожный звоночек в голове тренькнул и утих.
– Видимо, это очередной местный подвох, – сказал я с беззаботным видом. – Это прибавляет ситуации особую пикантность. И потом, куда же меня еще девать? Родной язык у меня русский, воспитание – советское; ну какой из меня иудей после всего этого?
Когда отсмеялись, я спросил, почему они не дождались меня утром. Оказалось, что именно в это утро Евлампий потребовал, чтобы они явились на службу на час раньше, поскольку надо было срочно что-то доделать. Это «что-то» оказалось явной ерундой, которую можно было сделать и в девять, и в десять.
– Или вообще не делать, – уточнил Сергей. – Он просто хотел вытащить нас из общаги пораньше, чтобы ты остался один.
Я кивнул. Этого и следовало ожидать. Евлампий начал свою психическую атаку с самого утра. Но у него ничего не вышло. Я был доволен сегодняшним днем, и полон энтузиазма встретить своих новых учеников.
Я был доволен, дней мне не хватало,
и жизнь моя была полна смысла.
(А. и Б. Стругацкие, Понедельник начинается в субботу)
Неделя пролетела быстро. Мое время было заполнено днем работой, а вечером – посиделками на кухне с Мариной и Сергеем. Ближе к ночи появлялась Элла, и мы уходили ко мне. Несмотря на все мои просьбы, Элла никогда не садилась с нами на кухне. Впрочем, Марина не делала секрета из того, что не желает видеть Эллу. Я так и не разобрался в отношениях между двумя женщинами. Насколько я помнил, это Марина подставила Эллу и, пожалуй, той следовало проявлять враждебность. Но именно Марина демонстративно не замечала Эллу, когда та заглядывала на кухню и здоровалась со всеми. Однажды, улучив момент, когда поблизости не было Марины, я спросил Сергея, как мне быть в этой ситуации. – Главное не дергайся. Бери пример с меня.
– А что ты делаешь?
– Ничего. Делаю вид, что ничего не замечаю.
– Но ведь неудобно как-то, напряг ненужный.
– А ты не напрягайся. Если попытаешься влезть между ними, они вмиг подружатся, и вместе начнут воевать против тебя.
– Наверное, ты прав, – вздохнул я, и с тех пор перестал затрагивать эту тему.
Когда появлялась Элла, я дружески прощался с присутствующими и уходил к себе. Я все больше и больше привязывался к ней. Нам было очень хорошо вместе. Она была ласковой и нежной, угадывала все мои желания. Мысль о том, что Элла действует по чьему-то указанию, я быстро отбросил. По указанию или выполняя служебные обязанности, так себя не ведут. Конечно, от чертей можно ожидать всякого, но в этом случае я был уверен, что она приходит ко мне по собственной воле и, так же как и я, весь день считает минуты до встречи.
Меня огорчало только то, что Элла никогда не оставалась со мной на всю ночь до утра, хотя однажды и проговорилась, что очень хотела бы уснуть на моем плече. У нее не было времени даже на то, чтобы «поговорить после» – на тот великий ритуал, когда и возникает настоящая близость между мужчиной и женщиной. На духовную близость, которая гораздо важнее близости физической. Элла никогда не оставалась со мной достаточно долго, задерживаясь только чтобы выкурить нашу с ней обязательную сигарету – одну на двоих. Потом она целовала меня и исчезала. Исчезала в буквальном смысле, как это умеют делать лишь черти.
Зато днем я отыгрывался на чертях, как только мог. На второй день работы у меня уже была группа чертей, которых я обучал премудростям работы с компьютером. Я быстро уловил основной лозунг, витающий здесь. Это был хорошо знакомый мне принцип отношения вышестоящих на служебной лестнице к нижним чинам, а особенно к лицам, этих чинов не имеющих вовсе. Данный принцип является основой существования любой крупной иерархической системы. Вкратце он формулируется так: «начальству важен не столько результат вашей работы, сколько сам процесс». В армии его формулируют еще проще: «мне не нужна ваша работа, мне нужно, чтоб вы мучились». Руководствуясь этим принципом, я и построил свою «чертову» систему образования.
В обучение ко мне поступили охранники той самой тюрьмы. Кому понадобилось обучать работе с компьютерами полуграмотных чертей, всю жизнь шуровавших серу и уголь в топках под котлами – я задумываться не стал. Руководство сказало «надо», и я принялся выполнять свои обязанности, стараясь получить при этом максимум удовольствия.
Учитывая мое душевное состояние, я был чрезвычайно рад возможности отвести душу и избавиться от накопившихся отрицательных эмоций. Судя по тому, с каким энтузиазмом я взялся за организацию учебного процесса, а особенно – за уснащение его всевозможными мелкими пакостями, – можно судить о том, сколько этих эмоций у меня накопилось. Нисколько не смущаясь, я выплескивал на чертей избыток своих негативных ощущений. Пожалуй, только патологическому гуманисту, который борется за право бройлерных цыплят жить на один день дольше, чем это предписывает технологический процесс, придет в голову корить меня за те маленькие гадости, что я им устраивал.
Ученики мои были народом дисциплинированным, и тщательно выполняли все инструкции, поступающие «снизу». Чинопочитание для них являлось основным и непреложным законом существования. Поскольку я был для них начальством, то все мои распоряжения выполнялись мгновенно. Мне смотрели в рот, меня ели глазом, стараясь предугадать любой мой каприз. Такое отношение со стороны подчиненных не могло не принести свои плоды. У меня развились барские, абсолютно не свойственные мне в обычной жизни, привычки. Я курил прямо в классе во время занятий, а прикурить мне подносил дежурный. На столе у меня всегда должна была стоять чашка горячего чая со свежей булочкой. В лучших армейских традициях, отдавая это распоряжение, я не подумал, как мне все это раздобудут в тюрьме, в которой вообще нет кухни. А ведь приносили!
Сам процесс обучения был чрезвычайно прост. Я сразу же понял, что компьютер нужен моим ученикам так же, как вторая пара рогов. С другой стороны, им было дано указание заниматься, и они были готовы выполнить его самым тщательным образом. Прикинув их интеллектуальные возможности, я установил на компьютерах самые простые программы для печати и обработки текстов, и стал их учить машинописи. Черти оказались очень близорукими, и старались устроиться как можно ближе к экрану. Они наклоняли головы так, что упирались рогами прямо в стекло экранов. «Интересно, – подумал я, когда впервые увидел это, – не отсюда ли пошло наше выражение «упираться рогом»?».
Так или иначе, но зрелище здоровенных чертей-охранников, склонившихся над клавиатурой, и старательно искавших нужную клавишу, наполняло мое сердце гордостью. Эти высунутые от напряжения фиолетовые языки. Эти виляющие под столом хвосты и нервное постукивание копыт. Не всякому удается так командовать. Заметив, что чертям трудно печатать на клавиатуре, я стал задавать им длиннющие диктанты. Я завел специальный журнал, в котором ежедневно ставил оценки. Оценивал работы очень строго: журнал пестрел неудами. Туда же заносил все замечания, на которые не скупился. Я настолько проникся местными традициями, что к концу недели уже орал на дежурного, когда к моему приходу черти выстроились в недостаточно ровную шеренгу, и заставил их повторить эту процедуру раз пять, пока построение меня не устроило.
Ознакомительная версия.
