Темный говорил, а перед глазами воина вставали картины чужой жизни. Он видел нескладного подростка, которого та девушка таскает за ухо, поймав за курением. Он почувствовал его боль и отчаяние, когда она ушла. Орк как будто вместе с подросшим Лордом Тьмы ночами сидел за книгами, пытаясь найти дорогу в ее мир. А еще он вместе с ним умер на жертвенном камне, растворяясь в безразличном "ничто", а она была готова пожертвовать всем чтобы вырвать своего Темку из костистой руки Старухи. Повелитель темных говорил, а орк с замиранием сердца думал о том, что он ничего не знает о Женщине, которую много лет считал виновной во всех своих бедах.
— Теперь ты понял, что нас связывает? — закончив рассказ, Темный впился немигающим взглядом в искажённое мукой лицо орка.
— Понял…
— А раз понял, то должен знать, что я убью тебя, если ты причинишь ей боль.
— Справедливо.
— Расскажи мне о том, как она жила эти годы, — подкинув веток в прогоревший костер, попросил воин.
На мгновение Властелин нахмурился, но потом его лицо просветлело, и он, усмехаясь ответил:
— Я расскажу тебе только то, за что она меня не убьёт, а только покалечит. Все остальное, прости, но если захочет, расскажет сама. И помни, Оршер, ни ты, ни кто-то другое не имеет право на ее прошлое!
Они проговорили до утра. А когда пришел рассвет, Темный лорд спросил:
— Теперь ты понимаешь ее?
— Понимаю.
— А сможешь ее понять и простить?
Орк надолго задумался. Обида жгла его сердце. Та, которую он так и не смог разлюбить, лишила его на долгих пять лет смотреть как растут дети. И если бы не ее друг, неизвестно сколько бы еще времени он не знал об их существовании. Но стоит ли его обида любви? Что дороже уязвлённая гордость или Она? Готов ли он как его отец отказаться от своего счастья, а потом всю жизнь молить богов, чтобы она вернулась к нему? Стоит ли горечь обиды радости видеть ее каждый день? А за свое обездоленное детство, он давно простил ее. Да и не было в том ее вины. А прошлое…Темный Лорд прав, он не имеет право попрекать ее тем что было в ее жизни до него, он и сам не святой.
— Смогу, — произнеся это слово, Оршер сам поверил что сможет простить.
Темный хлопнул его по дружески по плечу, и на прощание дал совет:
— Оршер, поговори с отцом, когда он узнает о ней и о ваших детях, ему будет нелегко. Не дай вашему счастью сделать его жизнь еще горше.
* * *
Вернувшись домой из очередной вылазки в поисках приключений на свою "Мадам Сижу", дома я никого не застала. А ведь прекрасно помнила что поручила заботу о детях неугомонной парочке коммерсантов Их я и направилась искать в первую очередь. Два веселых гуся пребывали в нирване. Эдик, как у него всегда бывает после удачно провёрнутой аферы, был пьян как фортепьян. Сосискин, дорвавшийся до халявы банально обожрался чего-то колбасного, и теперь маялся животом и притворялся умирающим. На законный вопрос: "Где мои дети" он долго страдальчески морщил нос, а потом соизволил ответить, что он вроде бы как отправил их к Темке.
— Они не посылки чтобы их отправлять туда сюда! — вскипел материнский инстинкт, а я, вспомнив об одном из полезных подарков Арка, перенеслась в то место, где сейчас должны находится мои сорванцы.
Увиденное мне явно не понравилось. Я стояла посреди стойбища орков, знакомому мне еще по первому визиту на Лабуду. Заметив меня всю такую распрекрасную в камуфляже берцах и бандане, да ещё и вооружённую до зубов, местные граждане заметно напряглись и начала меня окружать. Драться не хотелось, но где-то тут мои дети, и если им причинили хоть малейший вред, я вырежу тут всех до одного.
На счастье местных, вдруг раздался крик:
— Мама вернулась, — протискиваясь сквозь плотный строй воинов, ко мне на всех парах неслись близнецы.
А следом за ними шел…Оршер. Сердце предательски застучало. Дети повисли на мне, что-то говоря, а я смотрела как ко мне идет их отец. Тот, встречи с кем я так отчаянно боялась. Мысли скакали как бешенные. Он уже знает…А вдруг он попытается мне их не отдать? Кто посмел ему рассказать о них? Вопросы….одни вопросы…а ответы, скрываются за его непроницаемыми глазами. Он остановился на против меня. А я…я не знаю что говорить…как вести себя…Варька спрашивает где я была. Влад требует рассказать с кем мы сражались, а я молчу как дура.
Время как будто вернулось назад. Я снова стою на том злополучном балу, где мы встретились. Те же ощущения. Та же всесокрушающая волна эмоций. Он приводит ладонью по своему лицу, а я вспоминаю, как его рука ласкала мое тело там, в лесу, в нашу единственную ночь. Он что-то говорит дочке, а я смотрю на его губы и вспоминаю их вкус, и те ощущения, что они дарили мне. Жадно вглядываюсь в его лицо. Он почти не изменился, вот только взгляд у него другой. Настороженный. Он будто ждет от меня удара. Откуда то приходит мысль: "А если он потребует отдать ему детей". Во мне поднимается лавина панического страха, а по спине течет липкий пот. Я бессознательно прижимаю к себе близнецов, молясь, чтобы мне не пришлось с ним биться за них.
Но кто меня сдал, и привёл сюда детей? Сами они попасть к отцу никак не могли, они не знали в каком мире его искать. Так надо успокоиться, иначе у меня начнется истерика, которая потом может перетечь в побоище. Главное взять себя в руки и не устроить сцену на людях. Мне бы только понять, что он задумал и как мне себя с ним вести.
— Мам, ну чего-ты как немая? Поздоровайся с папой, — в чувство меня приводит требовательный голос дочки.
— Да ма, ты что не рада его видеть? — нетерпеливо топнув ногой, поддерживает ее брат.
Конечно рада, солнышко, — чмокаю сынишку в щеку. И не обращая внимание на его "Фу, мама, я уже взрослый", тихонько спрашиваю:
— Влад, кто вас сюда привел? И мысленно добавляю про себя:
— Должна же я в случае чего, на погребальном веночке имя написать.
— Дядя Тема, он сказал, что настало время познакомится с папой, — так же шёпотом отвечает сынишка.
Ах, дядя Тема…Резко хочется сделать из кого-то курицу гриль, но я кое-как справляюсь с волнением, и хрипло каркаю в сторону орка:
— Привет, дорогой.
* * *
С утра у Оршера было неспокойно на душе. Как будто что-то должно случится, и это "что-то" повлияет на всю его жизнь. Заноза-беспокойство так глубоко засела у него в душе, что даже дети не могли унять тревогу. Когда посреди стойбища раздался шум, он с облегчением выдохнул. Он видел как засуетились его воины, и, хватая оружие, спешат к центру поселения. Мимо него промчался совсем мальчишка, и крикнул на бегу:
— Поспеши Вождь! Там чужачка, она странная и вооружена.
Услышав это, дети радостно взвизгнули:
— Мама! Она пришла! — и не обращая внимание на царящую вокруг суету, со счастливым смехом кинулись прочь.
А у него как-будто отнялись ноги. А сердце, до сих пор не ведавшее страха, забилось испуганной птицей. Она вернулась…Как она встретит его? Что скажет? А вдруг она пришла за детьми, и тут же уйдет, а он так и не увидит ее? От этой мысли, Оршер пришёл в себя, и поспешил догнать убежавших далеко вперёд малышей.
Она стояла в кольце его братьев по роду, и прижимала к себе детей. На первый взгляд она все-такая же, как он запомнил ее. Но вот если приглядеться повнимательней, то становится видно, она стала другой. Материнство сделало ее более женственной, черты лица стали мягче. Но вот только на домашнюю кошку она совсем не похожа. Скорее львица, которая будет драться за своих детей до последнего. И об этом говорит рукоятка меча, висящего у нее за спиной. И нарочито расслабленная поза. И стальной взгляд, словно предупреждающий "Тронешь моих детей — и умрешь". Да, его Женщина стала воином. Все так и есть как говорил ее друг.
Только бы у его бойцов не сдали нервы и кто-нибудь не попытался тронуть ее. Она будет убивать, опасаясь что ее детям причинят вред. Духи предков, а ведь она не знает, кто привёл их к нему и может подумать что угодно. Ульфур задери этого Темного, решившего за ее спиной познакомить его с близнецами.
Орк молча смотрел на свою семью, и отчаянно пытался найти слова, которые он ей должен сказать. Сколько раз он представлял их встречу, а когда она настала, оказалось, что он не готов. Главное сейчас успокоить ее, и увести к себе в шатер. А потом они поговорят.
Наконец она расслабилась, услышав, ответ сына, как они с сестрой попали сюда.
На него смотрят глаза, снящиеся ему каждую ночь, и режущий натянутые нервы, голос с хрипотцой говорит:
— Привет, дорогой.
Он видит, что слова даются ей с трудом, но от его ответа сейчас зависят жизни его воинов.
* * *
После моих слов, он подходит ко мне вплотную, со словами:
— Здравствуй, милая, — обнимает меня.
А потом тихонько шепчет на ухо:
— Спасибо тебе за них.
Какой-то чертик сидящий во мне, дергает меня за язык:
