— Пять золотых ваши, — тихо сказал Аззи, наклонившись к Аретино. Затем улыбнулся новому посетителю, желая подбодрить его. — Кто вы, сударь? Должен признаться, я не помню вашего лица. Вы один из паломников, путешествующих в нашей компании, или явились издалека?
— Я, сударь, путешествую вместе с вашей компанией, но к самой компании не принадлежу. Фигурально выражаясь, я из званых, но не из избранных.
— О, — удивился Аззи, — да ты, оказывается, остряк. Как тебя зовут, приятель, откуда ты и чем занимаешься?
— Звать меня Мортон Корнглоу, — ответил тот. — По роду занятий я конюх; присматривал за лошадьми до тех пор, пока сэр Оливер не взял меня к себе в услужение. Ибо, с ударь, да будет вам известно, что проживал я в деревне, которой владеет сэр Оливер по праву родового наследства. От сэра Оливера, сударь, не укрылось то мастерство, с коим я владею скребницей, и, собираясь в конный поход, его светлость взял меня с собой. Так что можно сказать, что я принимаю участие в этом паломничестве — если, конечно, рассматривать физическую сторону дела. Но с точки зрения духовной… Видите ли, в любом обществе люди прежде всего равны между собой и придерживаются одинаковых взглядов на жизнь. Вряд ли кому-нибудь придет в голову водить дружбу, скажем, с собаками и лошадьми, которые хоть и находятся рядом со своими хозяевами, а все же должны знать свое место. Точно так же дело обстоит и со слугами, каковые хоть и занимают чуть более высокое положение, чем животные, да и ценятся намного дороже, но, по сути, в глазах господ мало чем отличаются от рабочей скотины. И поэтому я хочу спросить у вас, сударь, есть ли у меня шанс занять одно из свободных мест в вашем предприятии? Не буду ли я отвергнут из-за моего низкого происхождения? Ведь счастье обычно выпадает на долю богатых и знатных, а простых людей вроде меня оно обходит стороной.
— В потустороннем мире, — важно сказал Аззи, — который вы, люди, называете «тем светом», в этом невидимом простому глазу мире, где обитают духи, не придают никакого значения тем условностям, которые так усложняют жизнь людей здесь, на Земле. С точки зрения духа — служителя как светлых, так и темных сил — любой из вас, людей, — лишь временный обладатель бессмертной души, того поистине бесценного сокровища, из-за которого тьма со светом вот уже несколько тысячелетий воюют друг с другом. Поэтому мы обращаем мало внимания на сословные различия, которые вы, люди, почему-то считаете столь важными. Однако хватит об этом. Я отнюдь не собираюсь читать вам лекцию по теологии. Вернемся к нашим земным делам. Если я правильно тебя понял, ты, Корнглоу, хочешь стать одним из тех, кто отправится на поиски золотых подсвечников?
— В точности так, господин демон, — подтвердил Корнглоу. — Ибо хоть я и не знатного происхождения, у меня тоже есть заветное желание. И я готов поработать на того, кто поможет мне его осуществить.
— Что ж, я слушаю, — сказал Аззи. — Расскажи, чего ты хочешь.
— Перед тем как присоединиться к паломникам, мы завернули в поместье знатного господина Родриго Сфорца. Благородные дамы и господа обедали в парадной зале, ну а слуги и простолюдины — словом, такие, как я, — сидели на кухне, довольствуясь господскими объедками. Через открытую дверь я мог видеть, как пируют господа. Но я глядел только на одну даму — на синьору Крессильду Сфорца, супругу Родриго Сфорца, хозяина замка. И пока я глядел на нее, мне казалось, что я вижу ангела, слетевшего с небес на землю. О, сударь, поверьте мне, это прелестнейшая из женщин. Ее золотистые локоны ниспадают на шею ослепительной белизны, а цвет щек напоминает спелый персик. Кожа ее нежна, как у младенца, а руки… О, какие у нее руки! А талия!.. А грудь!.. Ее грудь подобна двум холмам, возвышающимся над…
— Довольно, довольно, — прервал его Аззи. — Избавь нас от дальнейших подробностей и скажи, чего ты хочешь от этой госпожи.
— Я хочу на ней жениться, — сказал Корнглоу просто.
Аретино громко расхохотался, но, спохватившись, резко оборвал смех и закашлялся. Даже Аззи улыбнулся уголками губ — до того нелепым было это сочетание: деревенский парень в латаной-перелатаной одежде, в тяжелых грубых башмаках — и изящная благородная госпожа.
— Однако, сударь, вы метите довольно высоко! — заметил Аззи.
— Я просто подчиняюсь великой силе красоты, которая влечет к себе всех смертных, — ответил Корнглоу. — Даже самый последний бедняк может восхищаться Еленой Троянской, ибо Елена — это символ Вечной Женственности. И в мечтах она может отвечать ему взаимностью. В конце концов, Парис ведь тоже, прежде чем получить власть над Троей, был простым пастухом. В мечтах Елена может предпочесть его всем остальным. Ведь мечты позволяют человеку перенестись в мир иллюзий, в мир, где оживают сказки. А разве задуманное вами театральное действо не похоже на сказку?
— Пожалуй, так, — сказал Аззи. — Но, видишь ли, если уж тебе непременно хочется на ней жениться, то придется сделать из тебя благородного господина, чтобы неравное положение не помешало этому браку.
— Вот спасибо! — обрадовался Корнглоу.
— Да, но, кроме того, еще нужно будет получить согласие самой госпожи Крессильды, — вмешался Аретино.
— Положитесь на меня, я все улажу, когда придет время, — сказал Аззи и добавил, обращаясь к Корнглоу: — Что ж, дело это весьма непростое, но я уверен, что мы сумеем исполнить твое заветное желание.
Аретино вздрогнул. Легкость, с которой рыжий демон распоряжался судьбами людей, пугала его.
— Позвольте напомнить вам, сударь, — сказал он негромко, — что госпожа уже замужем. По-моему, это весьма серьезное препятствие, которое может помешать вашим планам.
— Нисколько, — улыбнулся Аззи. — У нас есть свои люди в Риме — они умеют улаживать подобные проблемы. — Он опять повернулся к Корнглоу: — Ну-с, молодой человек, я выслушал вашу просьбу; теперь вы послушайте меня. За то, что я устрою ваш брак с прекрасной госпожой, вы должны будете немного потрудиться. Согласны ли вы на такое условие?
— Что ж, согласен, только если работа будет не слишком тяжелой. Видите ли, сударь, я придерживаюсь такого правила, что всякий человек должен следовать своей природе, а моя природа — это лень, лень, доходящая до такой степени, что ее без ложной скромности можно назвать выдающейся.
— О, не волнуйтесь, милейший, ваша работа не потребует от вас чрезмерного напряжения сил, — успокоил его Аззи. — Думаю, что вам даже ни разу не придется обнажить свою шпагу, поскольку вы не обучены биться на шпагах.
Порывшись в кармане, Аззи вынул уже знакомый нам маленький серебряный ключик и вручил его Корнглоу:
— Ваши приключения начнутся прямо сейчас. Вот этот волшебный ключик откроет дверь, для которой он предназначен. Сквозь эту дверь вы войдете в сказочный мир. Там вас будет ждать оседланный волшебный конь, а в седельной сумке вы найдете подсвечник из чистого золота. Это не простой подсвечник. Он помогает тому, кто им владеет, найти то, к чему он стремился всю жизнь. С этим чудесным подсвечником вы отправитесь в путь, а в конце пути вас будет ждать госпожа Крессильда с золотистыми волосами, ниспадающими на шею ослепительной белизны, и всеми остальными прелестями.
— Великолепно! — воскликнул Корнглоу, от радости подбросив ключик вверх и снова поймав его. — Как здорово, когда удача сама плывет к тебе в руки!
— Полностью с вами согласен, — сказал Аззи. — Улыбка фортуны — это великая вещь. И поэтому я хочу научить людей такой морали: если счастье достается человеку буквально даром, то стоит ли трудиться в поте лица своего?
— Вот это по мне! — Корнглоу сжал в руке ключик. — Ну, я пошел!
И он выбежал вон из комнаты. Аззи снисходительно улыбнулся:
— Еще один осчастливленный.
— У дверей ждет новый посетитель, — сказал Аретино.
Глава 2
Мать Иоанна сидела одна в своей комнате. Ее мучили сомнения. Она никак не могла решиться на отчаянный поступок — заключить сделку с демоном.
Несмотря на поздний час, в старом деревянном доме то и дело поскрипывала лестница; из коридора доносились какие-то странные звуки, напоминавшие приглушенные стоны. Быть может, то были привидения, но мать Иоанна почему-то была уверена, что это паломники поднимаются к синьору Антонио.
Мать Иоанна обладала достаточно практичным и трезвым умом, несмотря на то что она приняла монашеский сан. Монастырская жизнь и строгий устав не погасили в ее груди огонь земных страстей. Конечно, в строгой обстановке монашеской кельи это пламя пылало не столь сильно, однако теперь так долго сдерживаемые чувства вырвались на свободу, и на душе у матери Иоанны было тяжело. Она была натурой незаурядной и мечтала о чем-то таком, что выходило за рамки обывательского представления о счастье.
