— Так эту книгу ты написал? — опять вырвалось у меня.
— Конечно! А ты думал — кто перед тобой? Стал бы я тратить время на всяких бездарей, при том, что они еще читали бы какую-нибудь пакость. Моя книга — самая лучшая среди учебников, правда, к сожалению, даже она имеет свои недостатки. Слишком много времени требуется для обучения по моей книге, вернее, по книгам, их ведь три. Но тут тоже многое зависит от потенциала самого человека. Есть такие, кто и за всю жизнь ничему не научится, то есть научиться-то он, конечно, сможет — скажем, зажигать огонь на кончике пальца (я только это и умею делать), высушить свою одежду, не замерзнуть (где, интересно, такое случится — ведь здесь температура ниже пятнадцати градусов не опускается?), в общем, реализовывать всякие мелочи, — все говорил и говорил Эдвард, прохаживаясь из стороны в сторону и крутя в руках свою трость. — Так что нам надо сначала определиться, на что ты вообще способен. От этого будет зависеть все твое дальнейшее обучение. Ведь если ты сможешь понять только простейшее, то зачем тебе вообще медитация?
— А скажи, в чем определяется потенциал человека? — рискнул я задать вопрос и, судя по одобрительному взгляду уже совершенно белых глаз, это было вполне актуально.
— Конечно, трудно объяснить такой деревенщине, как ты, но я попробую, — видимо, ему доставляло удовольствие называть меня деревенщиной. — Это зависит от восприятия окружающего мира. Насколько развит сам человек, причем как физически, так и умственно (тут он не удержался и бросил в мою сторону насмешливый взгляд), насколько развито его внутреннее Я, ленив этот человек или активен, трудолюбив или полный лоботряс. Тут много различных критериев, и потенциал непостоянен, да и вообще, само слово «потенциал» не слишком верно. Потенциал — это, если говорить простыми словами, на что способен человек, что из него может получиться. В нашем же случае он может меняться с развитием самого человека, то есть его потенциал будет постепенно повышаться, причем это происходит на протяжении всей жизни, но вот скорость его развития может контролировать сам человек (сказал бы хоть о чем-нибудь чего я не знаю или не догадываюсь). В теории каждый способен стать практически богом, (видимо, тут у меня на лице отразился такой скепсис, что он поспешил поправиться) богом на земле, а не самим богом (с этим я еще могу согласиться). Но это только в теории, ведь человек — это довольно мерзкое существо, да и ленивое, к тому же. А теперь опять вернемся к тебе. Давай сначала узнаем, что же в тебе есть.
— Белки, жиры, углеводы, — опять я ляпнул, прежде чем успел сообразить.
БАЦ!
— Так вот, — продолжил, как ни в чем не бывало, Эдвард, — проверим твой нынешний уровень развития и на что ты будешь способен в обозримом будущем.
— А как ты будешь проверять? — мысленно перекрестившись, спросил я.
Эдвард задумчиво посмотрел на меня, потом на свою трость и, видимо, решил, что вопрос все же не выходит за рамки допустимого (еще бы знать эти самые рамки). Не воспользовавшись своим, как я уже понял, излюбленным методом (типа БАЦ!), он снизошел до моей «жалкой личности» и ответил:
— Да, в общем-то, ничего особенного. Просто встань в круг.
— Какой? — Господи, да когда же я научусь держать язык за зубами?!!
БАЦ!
— Круглый! — рявкнул учитель.
Оглядевшись по сторонам, я никакого круга так и не заметил (да еще ужасно отвлекал «жидкий огонь»). В общем, ничего не обнаружив, что мало-мальски походило бы на круг, я вопросительно уставился на Эдварда.
БАЦ!
— Идиот! Под ноги себе посмотри!
Я, потирая голову, послушно опустил глаза. Блин, я же стою в круге! Вот теперь спрашивается, зачем этот придурок вообще сказал мне становиться в круг, если я и так в нем стоял? Подняв взгляд на Эдварда, я увидел довольную улыбку. Ну, понятно, ЗАЧЕМ он сказал так! Всего лишь, чтобы лишний раз обозвать идиотом и вдарить мне по башке.
— Теперь просто расслабься и постарайся ни о чем не думать, — безмятежно сказал Эдвард.
Естественно, нет ничего удивительного, что, вместо того чтобы все мысли ушли из головы, они набились в нее, как селедки в бочку. Правда, после парочки очень болезненных ударов тростью, она стала просто болеть, и, кроме гула, я в ней уже ничего не ощущал, а про мысли и говорить нечего — даже при желании я вряд ли бы смог о чем-нибудь подумать.
— Ну, а теперь, пожалуй, начнем!
Не знаю, чего он там начинал, но я, как дурак, простоял на одном месте в течение десяти минут, под его воздетыми вверх руками. Исходя из того, что мы все равно находимся лишь в моем сознании, я сделал вывод, что это было жалкой игрой на публику, а так как я был единственным ее представителем, мне приходилось терпеть эту ненужную хрень. Только вот говорить об этом Эдварду я совершенно не горел желанием: уж очень профессионально он работает тростью. Но, вообще-то, раз так больно, а я не просыпаюсь, то, может, он ДЕЙСТВИТЕЛЬНО бьет меня по голове, в реальном мире? Скажем, с помощью какого-нибудь фокуса? Я ведь не знаю, по каким законам действует магия, так что, вполне возможно, что, проснувшись, я обнаружу у себя на голове пару превосходных шишек. Правда, судя по количеству ударов и их силе, шишек будет далеко не пара. Но, с другой стороны, у меня потрясающая регенерация, и, скорее всего, ничего не будет?
Пока я предавался столь возвышенным мыслям, Эдвард, наконец, опустил руки, показав этим, что он закончил. Выглядел он жутко злым, и, рявкнув, чтобы я стоял не шевелясь, опять воздел руки надо мной и закрыл глаза. На этот раз он простоял добрых двадцать минут и после этого буквально побагровел от едва сдерживаемого гнева (то, что это был гнев, я даже не сомневался). Уж не знаю, что он там увидел (услышал, почувствовал, понял — нужное подчеркнуть), но это явно не доставило ему, как бы помягче сказать, никакого удовольствия.
— Что ж, — спустя какое-то время выговорил Эдвард, — ты — полный кретин, идиот, деревенщина, но, к моему глубочайшему сожалению, очень одаренный кретин, идиот и деревенщина.
Теперь хоть стало понятно, почему он так злится. Учить меня не хочет, гад такой! Только все равно придется, да и вообще, вряд ли у него есть выбор — учить или не учить. Ведь книгу может прочитать каждый, так что ему, скорее всего, приходится учить каждого, кто ее читает. Правда, если припомнить то удивление, какое было у Уильяма, когда я ему показал, что умею зажигать огонь на кончике пальца, и последовавшие за этим действием слова, учеников у Эдварда не было уже черт знает сколько времени. И вообще, по мне, так ему грех жаловаться: все-таки куда интересней с кем-то общаться, чем обитать где-то… вот именно — где-то! Может, ему там до ужаса нравится, а тут приперся какой-то идиот и требует, чтобы его учили. Правда, я не приперся, а прочитался или, если точнее, выдернул его откуда-то в свое сознание. Интересно, а где он действительно проводит свое время между учениками? Впрочем, судя по манере его «учительства», учеников у него никогда не было, а если и были, то, скорее всего, не больше одного-двух. Да и вообще, не я его заставлял писать свои книги, а раз написал, то пусть теперь учит. Что посмеешь, то и пожмешь. Раз написал такую книгу, то пусть теперь и расхлебывает последствия.
— Ладно, идиот, — тяжко вдохнув, заговорил Эдвард, — все же придется тебя, кретина такого, учить. Да и в любом случае пришлось бы. Приказы от высших инстанций вообще обсуждать не полагается.
— Высших? — озадаченно переспросил я.
— Высших.
Это каких? Судя по тому, что Эдвард мертв, ну или, по крайней мере, не жив, то, значит, высшие инстанции для него это всякие ангелы (если такие вообще есть) и Дженус. Дженус? Почему бы и нет?
— Слушай, а высшая инстанция, это, случаем, не Дженус?
Судя по тому, как побледнел Эдвард, он был прекрасно осведомлен, кто такой Дженус.
— Откуда ТЫ знаешь ЕГО имя?!! — проговорил он в крайней степени офигения.
Разве я мог упустить такую возможность? Конечно же нет!
