В конце концов наш «Беллерофонт» распух и погнулся, став похожим на филиал складской базы или на нашего корабельного кока Можейку в момент отказа от постоянной диеты (которая, впрочем, помогала ему, как собаке — другая собака).
Кстати, о диете. За две суетливые недели я похудел на шесть килограммов, а наш капитан Полозков постарел на шестьдесят лет, отрастив белую косматую бороду, сгорбившись и вооружившись клюкой, и под этим смехотворным предлогом отказавшись нам помогать при погрузке.
Жалея, что не придумал такой трюк первым, я пошел заканчивать последний осмотр корабля. Вроде все было в порядке. Смущали меня лишь несколько десятков закрытых загончиков, занимавших почти целый отсек. Загоны были тщательно задрапированы шторками, а на дверцах висели таблички с неровно выведенными буквами: «Сдес кролыки», «И тута кролыки», а также «Не сматреть — кролыки бояца». Все это было очень подозрительно, но я, списав все на усталость и старческий маразм Полозкова, отправился на боковую.
В ночь перед отлетом я спал плохо. Мне чудилось, что в загонах таинственные «кролыки» затеяли игру в преферанс. Пару раз я отчетливо слышал удары картами по носу, а также скабрезные поговорки про «полковника с тремя тузами» и «по голове канделябром». Но спать хотелось, поэтому я, послав подальше кроликов-картежников, решил разобраться утром.
Утром же все вылетело у меня из головы, так как меня ждал еще один приятный сюрприз — перегруз груза.
Полозков и Голубой подначивали кока Можейку, говоря, что весь перегруз сосредоточился в бравом поваре. Можейка огрызался и предлагал сократить перегруз за счет поедания съестных припасов, которые он, Можейка, обещал восполнить в первом же порту.
Только мы договорились о том, что избавимся от запасов клея, как за бортом раздался мощный крик:
— А где тут прохвесор? А подать сюда прохвесора!
Чертыхаясь и поминутно наступая на валяющиеся повсюду коробки и свертки, я пробрался к люку и выглянул наружу. Перед кораблем стояла погрузочная тележка, возле которой нетерпеливо притопывала ногой приземистая бочкообразная старуха с роскошными усами, похожими на помазки. Бабка попыхивала сигареткой, и я с опаской посмотрел по сторонам: курение на космодроме было под строжайшим запретом. Еще не хватало быть арестованным за соучастие в преступлении!
— Здрасьте, — сухо сказал я. — Чего изволите?
Старуха цыкнула зубом, уронила сигарету на бетон и проворно завозила по ней ножищей в уродливом ботинке-грязеступе.
— Ты, што ль, прохвесор? — рыкнула она.
— К вашим услугам, — снял кепочку я.
— Слышь, будь друг, закинь на Альдебаран посылку внучку, — безо всяких «пожалуйста» буркнула непочтительная особа.
— Щаз, — высунулся из люка Полозков. — У нас и без того перегруз груза!
— Меня это не касаемо, — сипела бабка, — а только тортик внучеку непременно отправить треба.
— Почтой отправляйте! — проревел пантерой капитан. — И вообще, не лезьте к нам со своими дурацкими тортами!
— Сам дурак, — пыхтела старуха, волоча на тележке злосчастный торт к кораблю. — Я не тя прошу, а прохвесора!
— Тащите, тащите! — раздался ликующий голос позади нас. — Мы его сами съедим!
И на свет явилась красная физиономия Можейки. Взглянув на полностью заполнившее собой проем личико нашего кока, бабка тут же поверила в печальную судьбу, ожидающую тортик, и тут же ретировалась вместе с тележкой.
— Поздравляю, — искренне сказал капитан. — Хоть какая-то польза от твоего обжорства.
Обиженный мастер половника и скалки убрался на камбуз.
— Кстати, зачем ты столько кроликов набрал? — неожиданно спросил меня Полозков.
— Я? — изумился я. — Мне казалось, что это твоя работа.
— Понятно, — отозвался Голубой, хотя его никто не спрашивал, да и вообще неизвестно, откуда он появился. — Шеф-повар постарался. Заботится о вкусной и здоровой пище. Друг желудка.
— Да я не готовил еще ничего! — донесся крик из камбуза. — Сами натащили зверей, причем не редких абсолютно.
— Тогда я ничего не понимаю, — развел руками капитан.
А вот я, кажется, начал что-то соображать. Я взял палку поувесистее и решительно двинулся к загончикам. При моем приближении в загонах засуетились, стали поплотнее задергивать шторки и забиваться в темные углы. Но со мной эти номера не проходили. Недаром я пять лет преподавал в МГТУ имени Баумана! (Или то было АрхТУ имени Шлимана?) Преодолев сопротивление и раздвинув шторы, мне открылись множество глаз, смотрящих на меня с подозрением, граничащим с ужасом.
— Вон отсюда, разгильдяи! — загремел я, и из клеток быстрее ветра вылетели несколько десятков детей среднего школьного возраста. Из последнего загона выбралась чрезвычайно мрачная Аллиса.
— Как это понимать, непокорная дщерь? — нахмурил брови я.
— Мы все хотели на матч, — уныло откликнулась Аллиса. — А теперь полечу только я.
— Ты уверена? — язвительно поинтересовался я.
— Само собой. Ночью я заложила на корабле бомбу. Если не возьмете меня с собой — останусь я без папочки. Очень жалко. Зато с жилплощадью буду — квартира-то на маму записана.
Заскрипев зубами, я свирепо воззрился на доченьку, но ее, похоже, это не смутило. Чмокнув меня в нос, она торжественно прошествовала в кают-компанию. Полозков при виде ее торопливо удалился на мостик, а Голубой застонал и прижал ладони к вискам. Из камбуза показалась приветливая физия Можейки. Он один искренне радовался Аллисиному обществу.
— Вы сговорились! — и я, гневно заплевав блестящий пол, отправился в свою каюту: необходимо было завершить подсчет стоимости груза, просчитать, сколько мы сможем откусить от исходной суммы, а заодно и прикинуть, где эта мерзавка спрятала взрывчатку.
Глава 3. Кто слышал о трех капитанах?
— Мы идем на футбол! — триумфально завопила Аллиса, подбегая к моему столику.
Я сидел в громадном зале лунного ресторана и пил кофе, коротая время до нашего отлета. Старт был назначен на следующее утро, но и я был не промах — заказал себе пять литров турецкого кофе маленькими чашками-наперстками, так что впереди была веселая ночка.
— Кто это «мы», позвольте вас спросить? — осведомился я. — И где ты взяла деньги на билеты? Надеюсь, не из кармана моего пиджака?
— Что ты, папа? — искренне оскорбилась дочь. — Как ты мог такое подумать? Обворовывать кровных родственников — это грех. Я продала черную икру из нашего почтового груза. Так что о карманных деньгах на ближайший месяц можешь не беспокоиться.
— Рад слышать, — кисло сказал я, лихорадочно соображая, как мне сообщить трагическую новость несчастным водолазам с Малой Медведицы. Теперь у них целый год не будет свежей осетрины на обед.
— А иду я на матч не одна, — продолжала между тем Аллиса. — Вместе с Можейкой. Он тоже болельщик. У него и шарф припасен.
— Там холодно? — обеспокоился я.
— Нет, он им махать будет.
— Мух отгонять, что ли?
— Папа, ну какой ты нудный! Это же футбол!
— Отмирающий вид спорта. Никогда не понимал футбола. И еще подумаю, отпускать ли тебя.
— Даже с коком?
— Да хоть с Куком!
— Я, хоть и не кок, и даже не Кук, но на футбик тоже пойду, — влез механик. — А то, действительно, за этой парочкой глаз да глаз нужен…
Мне стало легче. Хоть одной головной болью будет меньше. Зная, что Аллиса побаивается строгого Голубого, я мог быть спокоен по крайней мере за честный исход межпланетного матча.
Когда веселая троица, щебеча, удалилась, я щелкнул пальцами, требуя очередную порцию кофе. И тут мерное жужжание и гул, наполнявшие зал, были расколоты вдребезги знакомым громовым голосищем:
— Плевать на мой лысый череп, кого я вижу?!!
В дверном проеме стоял не кто иной, как мой закадычный друг и однокашник Крокозябра. Я не виделся с ним со времен учебы в аспирантуре, но ни на минуту о нем не забывал. Да и как можно было забыть огромную четырехметровую зверину с полуметровой пастью, семью щупальцами и некоторым количеством глаз, которые по желанию их обладателя размещались то на его широкой морде, то вокруг всей его плешивой головы?
Но забыть этого толстомордого аспиранта я не мог и по другой причине. Именно он спас меня от завала на кандидатских, мастерски откусив голову моему чрезвычайно требовательному руководителю. Крокозябру спешно перевели на археологический факультет, меня же под шумок оформили на место почившего в бозе профессора. Кстати, именно так я и получил свое звание, не без помощи моего милого Крокозябры!
— Зелезнев! — ревел тем временем мой друг, разбрасывая столы и отшвыривая в стороны зазевавшихся посетителей. — Зелезнев, старина! Нет, ну это же надо! Сколько световых лет, сколько зим, осеней и этих, как их там… Ну, неважно! Какими судьбами, биолог ты мой ненаглядный?!
