— Зелезнев! — ревел тем временем мой друг, разбрасывая столы и отшвыривая в стороны зазевавшихся посетителей. — Зелезнев, старина! Нет, ну это же надо! Сколько световых лет, сколько зим, осеней и этих, как их там… Ну, неважно! Какими судьбами, биолог ты мой ненаглядный?!
— Мы летим за зверями, Крокозябра! — сказал я.
— За зверями? Это замечательно! — с чувством глубокого отвращения сказал Крокозябра. Он никогда не разделял моего пристрастия к разным тварям и поступал в институт на биофак из солидарности со мной, ибо я был единственным из землян, кто не стал заикаться от встречи с ним, и даже не требовал надеть на этакое чудище напастьник и штаны.
— Скажи на милость, зачем тебе еще звери? — уныло поинтересовался мой друг. — У тебя и так все Козоо битком.
— Есть такое слово — «надо», — вздохнул я. Не могу же я объяснять такому недалекому существу, что еще есть такие понятия, как «перерасход средств», «недостача» и «ревизия»?
— Понятно, — замахал щупальцами Крокозябра. — Дело есть дело. Но в этот вечер надо забыть обо всех делах, кроме нашей встречи. Это надо отметить! Официант! Четыреста чашек валерьянки и салат с супом!
— Крокозябра, ты же всегда брал шестьсот чашек! — вскричал я. — Ты бросил пить?
— Это для тебя, — строго сказал мне археолог, — Как и салат. Сам я ограничусь супом.
Я мысленно крякнул, но знал, как мнителен мой друг, и решил пока от выпивки не отказываться — обманутый в лучших чувствах Крокозябра за себя не ручался.
— Ну, как жизнь? — допрашивал меня Крокозябра. — Как дочка? Уже говорит?
— Говорит? — я саркастически засмеялся. — Да будет тебе известно, что пить, курить, говорить и воровать она начала одновременно! Правда, курить мы ее потом отучили под гипнозом, но только табак. Впрочем, это совсем не интересно.
— Эх, профессор! — расчувствовался мой друг, и струи едкой жидкости, хлынувшие из его глаз, прожгли неаккуратные дыры в скатерти и столешнице. — Детишки растут, а мы с тобой?
— Все те же, Крокозябра, — утешил его я. — Ты-то уж, во всяком случае.
— Да! — усы у моего друга встали дыбом. — Мы с тобой, Зелезнев, еще заткнем их всех за пояса!
В доказательство своих слов он схватил щупальцем сидящую напротив туристку и одним махом сунул ее за свой роскошный кушак.
— Крокозябра, что ты наделал? — воскликнул я. — Тебя неправильно поймут!
— Пардон, пардон, — мой друг извлек из-за пояса истошно верещащую туристку. — Тысяча извинений. Великий археолог современности Крокозябра просит прощения!
Несчастная заверещала еще громче.
— Зелезнев, — обратился ко мне Крокозябра. — У меня нет слов. Скажи этой юной леди, что, если она не закроет пасть, я открою свою, и буду вынужден заявить: «Извините, но мои зубы на вашей шее!»
К счастью, туристка уловила слова моего друга, потому что тут же замолкла и пулей вылетела из ресторана.
— Исключительно возбудимое существо, — заметил Крокозябра, садясь на стул. — Ей надо лечиться электричеством. И чем больше вольт — тем лучше.
— Пойдем отсюда, — предложил я. — Нам лишние неприятности ни к чему.
— А что, здесь кто-то собирается устроить нам неприятности? — кротко спросил Крокозябра.
— Ладно, это я так, не подумавши, ляпнул, — пришлось покаяться мне.
Мы помолчали, вспоминая прошлое. Робот-официант подкатил к нам тележку с валерьянкой, супом и салатом. Салат Крокозябра отдал мне, а суп тут же пролил себе на головогрудь, изукрасив ее капустой и луком. Затем, обратив внимание на тележку, он заметил:
— А почему здесь триста девяносто восемь чашек, а не четыреста?
— Четыреста, — заявил непроницаемым тоном робот. — У нас все точно. Как в аптеке.
— Аптека, — и археолог, покосившись на официанта, принялся считать. Пять раз он сбивался, выпускал едкий дым из ноздрей и ушей, после чего вновь начинал считать, бормоча и загибая щупальца.
— Крокозябра, — решил отвлечь его я. — Ты уже весь ресторан завонял. Прекрати, пожалуйста.
— Они меня еще будут учить считать! — шумел археолог. — Аптекари!
Наконец он унялся. К счастью, он, видимо, забыл, что спиртное предназначалось мне, и приступил к осушению чашек. Выпив полсотни, он посмотрел на меня полными вселенской скорби глазами, упер уши в лапы и заплакал.
— Все меня ненавидят, — хныкал он, трубя в ужасный носовой платок. — Меня никто не любит!
— Да ты гонишь! — вспомнил я словечко славных институских времен. — Все тебя любят, Крокозябра! Только в душе.
— Ну да, — уныло отозвался мой друг. — Всюду ложь, воровство и обман. И сквозняки!
— Балда, — убеждал его я. — Ты самый замечательный археолог в мире! Вот скажи мне, у какого еще археолога есть такие прекрасные густые волосы в носу? А эти усы? Боже, какие усы! Я бы все отдал, чтобы иметь такие! Причем заметь, что я еще ни слова не сказал о твоих щупальцах! Разве я не прав?
— Ты преувеличиваешь, — прогнусил явно польщенный Крокозябра.
— Таких археологов ни на одной планете больше нет! — убежденно сказал я. — Разве что на твоей.
— Да! — приосанился мой друг. — На Барбароссе мне уж точно нет равных!
Воодушевленный таким выводом, он осушил еще с сотню чашек, после чего посмотрел на меня мутным взглядом.
— Так. Мы с вами не беседовали вчера? — спросил он заплетающимся языком.
— Крокозябра, ты тупишь, — и я сунул ему свою порцию салата. — Кто же пьет, не закусывая?
Великий археолог, увозившись салатом по уши, одарил меня чуть более осмысленным взглядом.
— Раз ты ко мне так, то и я, — невнятно пообещал он. — Вот ты слышал о планете Капитанов?
— Постой-ка… Нет, не слышал. А что?
— Ничего. Я тоже не слышал. А хотелось бы… — и Крокозябра вновь загрустил, роняя шипящие слезы в валерьянку.
— Возможно, я мешаю, — раздался вдруг жестяной голос за нашими спинами. — Но, мне кажется, я смог бы удовлетворить ваше желание.
— Смог бы, — тяжело вздохнул мой друг. — Валерьянки. Еще столько же. И два салата без супа.
— Вы не поняли, — продребезжал официант. — Я кое-что знаю о планете Капитанов.
— Это превосходно! — всплеснул руками я. — Скорее, расскажите нам о ней!
— Ага, — раскатисто поддакнул мне Крокозябра. — А заодно и о том, где ты достал столь ценную и редкую информацию.
— Не могу, — закатив линзы, отозвался робот. — Она мне слишком дорого обошлась.
— Жизнь? — воздел брови археолог.
— Что вы! Намного дороже! Два звездолета и чертеж новейшей сантехнической системы «Гусак-8»!
— Несмертельно, — заключил Крокозябра. — А вот как насчет поиграть твоей оторванной башкой в боулинг? Или провести блиц-соревнование по скоростной резке официантов плазменными резаками?
Официант задрожал так, что его хромированные запчасти загремели друг об друга.
— Итак? — и мой друг жахнул сразу три кружки.
Робот подкрутил разболтавшиеся от дрожи детали, скрестил железные пальцы и начал:
— Итак, в секторе 19-4, условно именуемом «Мушиные крапинки», есть небольшая необитаемая планетка…
— Погоди, — Крокозябра собрал свои глаза в пучок и с подозрением уставился ими на официанта. — Это «Ых-Кук-150», что ли?
— Д-да-а, — протянул робот. — А откуда вы…
— Хорошо, — и знаменитый археолог указал когтем на подсобку. — А теперь вали за близким моим сердцам настоем. Я продолжу рассказ за тебя.
— Крокозябрушка! — попытался унять друга я. — Ты же ничего о ней не знаешь!
— Это я не знаю? — фыркнул мой друг. — Я просто забыл. А сейчас вспомнил. Только я всю жизнь думал, что это планета названа в честь Трех Медведей, а не капитанов. Я полагал, что это одно и то же.
— Ты не видел ни одного медведя? — я не верил своим ушам.
— Ну почему, — смутился мой друг. — Видел. Один раз. Но эти трое на памятнике были так на них похожи…
— Ведь планета Трех Медведей в секторе 13-бис! — воскликнул я. — Крокс, ты опять водил звездолет в нетрезвом состоянии?
Крокозябра спрятал рыло в ворохе щупалец. Ему было очень стыдно.
— О каком памятнике ты сейчас говорил? — пришел ему на выручку я.
— На Планете Капитанов им поставили памятник высотой 70 метров 3 сантиметра, — глухо пробурчал мой друг, не отнимая щупалец.
— И что?
— А то, что у медведей точно такой же памятник! Как не ошибиться?
— Но медведи не говорят на земном языке! — настаивал я. — Они же звери!
— Так вот почему мне показалось, что они ругаются! — хлопнул себя по лбу Крокозябра. — Поэтому я просто кинул в их памятник парочку бомб и удрал.
— Но я слышал о землетрясении…
— И землетрясение — тоже, — покаянно кивнул мой друг.
— Ох, Крокозябра, ну что мне с тобой делать? — сокрушенно покачал головой я.
— Слушать. Причем очень внимательно, — и великий археолог, допив остатки валерьянки, стал рассказывать:
