Услышав это, она перегнулась через перила, и мы увидели такие добродушно-веселые щелочки глаз и столько веснушек на несоразмерно маленьком носике, похожем на озорную морковку, что нам стало весело, как в цирке.
– Чего рты разинули, бездельники! – закричала толстушка. – А ну, марш отсюда, а не то я вас разделаю, как вот эту стену! – И она обмакнула кисть в ведерко с зеленой краской.
– Постой! Постой! – замахал руками красавчик Витя. – Скажи, где тут работает Глаша Парфенова?
– А зачем вам Глаша Парфенова? – спросила она. – Зачем она вам, бездельникам, понадобилась? Я – Глаша Парфенова!
– Ты… Глаша Парфенова?
– Это… Глаша Парфенова?
– Она… Глаша Парфенова?
– Я – Глаша Парфенова!
Мы так и покатились со смеху. А Глаша Парфенова, глядя на нас, стала смеяться тоже. И смеялась она так, что доски под ней ходили ходуном и зеленая краска выплескивалась из ведерка и капала на белый верх новенькой морской фуражки красавчика Вити.
Всю дорогу мы хохотали. Ну и разыграл нас наш тихоня и скромник! И кто бы мог подумать, что он способен выкинуть такую штуку?
Когда мы вернулись, Петя Коржик был уже дома. В парикмахерской его подстригли, побрызгали одеколоном, галстук был завязан по всем правилам.
Петя сидел все над той же тетрадью, но решал, как видно, такую задачу, какой нет ни в одной школьной программе.
– Были у нее? – спросил он с тревогой. – Видели?
– Ой, были! – хохотал красавчик Витя.
– Ой, видели! – покатывался умный Миша.
А Петя чуть не плакал.
– Может, вы приняли за нее другую, – говорил он в отчаянии. – Может, там у них две Глаши Парфеновы?.. Пойдемте со мной, вы увидите сами, что я не приврал ни слова, что такой, как она, нет ни в кино, ни на картинках, ни в жизни.
И мы пошли вместе с Петей на свидание.
Свидание было назначено в парке культуры и отдыха, за музыкальной раковиной. Там, возле пруда, стоит одинокая скамейка, на которой вырезано сорок три мужских имени, и сорок три женских имени, и сорок три сердца, пронзенные сорока тремя стрелами.
Петя Коржик сел на скамью, а мы устроились ла берегу пруда, свесив ноги с обрыва к белым кувшинкам, лежавшим на громадных листьях, и отсюда, сквозь деревья, нам отлично была видна скамейка и на ней наш дружок, тревожно всматривающийся в даль дорожки.
Мы заметили девушку почти в тот же момент, что и Петя. Он поднялся ей навстречу и быстро обернулся в нашу сторону, как бы желая сказать:
"Ну, смотрите!"
И мы смотрели.
Нет, он не был обманщиком, наш тихий и скромный Петя Коржик. Все так и было, как он говорил.
Мы отлично видели прекрасную Глашу. Ее маленькие ножки не ступали по земле, а скользили над ней, не касаясь земли подметками. И была она так стройна и легка, что малейший ветерок, казалось, мог подхватить ее и понести вдоль дорожки. А глаза… Поглядел в них красавчик Витя и зашатался как пьяный, и схватился за куст, чтобы не скатиться с обрыва в воду.
– Здравствуй, – сказала она ошалевшему от счастья и робости Пете. – Ты давно уже здесь?
Разве она сказала "здравствуй"? Разве она спросила – давно ли он уже здесь? А нам показалось, что где-то раздалась задушевная песенка, от которой хочется смеяться и плакать одновременно.
– Видишь? – спросил красавчик Витя и схватил за руку умного Мишу.
– Не может быть, – прошептал умный Миша, который умел объяснить все на свете.
А глупый Ванечка вздохнул и ничего не сказал.
Петя взял Глашу за руку и повел ее к скамье.
Он шел, пошатываясь от счастья.
– Глаша! -говорил Петя Коржик, задыхаясь от любви и нежности. – Глаша! Я забыл твою тетрадку по химии. Я забыл ее, Глаша, я не захватил ее с собою, но я верну ее, Глаша, завтра же верну ее, твою тетрадку по химии… – Так он вел ее по дорожке и все говорил и говорил о своей любви, а когда заглядывал ей в глаза, то пошатывался как пьяный.
Мы вернулись в нашу комнату, к нашим книгам и футбольным таблицам, к нашим бутсам и фотографиям, и молча разделись, и молча легли в свои постели, и молча лежали с открытыми глазами, строгие, счастливые и торжественные.
Красавчик Витя размышлял: "Наверное, до сих пор мое сердце еще вовсе не разбивалось вдребезги, и только сегодня оно действительно разбилось вдребезги, и больше мне ничего не надо: ни галстуков ни кино, ни велосипеда!"
И всю ночь ему снилась прекрасная Глаша.
Умный Миша размышлял: "Первый раз я не могу объяснить чего-то, а если я не могу объяснить чего-то, то, может быть, я не могу объяснить ничего.
Но если я не могу объяснить ничего, то что ж удивительного в том, что я не могу объяснить чего-то?.."
И всю ночь ему тоже снилась прекрасная Глаша.
Глупый Ванечка размышлял: "Должно быть, и Витя и Миша не спят, а думают о прекрасной Глаше. Но думай не думай, ничего от этого не изменится. Так лучше я не буду думать о прекрасной Глаше, а буду спать, потому что зачем же не спать когда можно спать?"
Но он не мог заснуть, потому что все время думал о том, как бы не думать о прекрасной Глаше.
Но утро освежает разум, и мы сообразили, что здесь что-то нс так.
– Чудо! – сказал красавчик Витя.
– Преломление лучей, – сказал умный Миша, и, надевая на свою заспанную кнопочку очки, он добавил уверенно: – Не может быть одна и та же девушка такой дурнушкой днем и такой прекрасной вечером. Ясно – мы ошиблись. Или днем ошиблись, или вечером.
И чтобы проверить себя, каждый из пас решил снова пойти поглядеть на прекрасную Глашу.
Весь день мы думали о ней, и все напоминало о ней: и тонкая струйка питьевой воды в цехе, и соловьиный свист станков, и слишком сосредоточенный вид друзей, и та чуть заметная улыбка, которая время от времени мелькала по лицу Пети Коржика.
После работы было еще собрание с такой обширной повесткой дня, словно за один вечер мы должны были решить все вопросы, которые волновали, волнуют и будут волновать человечество. И умный Миша не выступал на этом собрании, он не задавал вопросов и не внес ни одного предложения, и все УДИВЛЯЛИСЬ, предполагая, что он заболел.
А как только собрание кончилось, он раньше всех помчался к проходной, прокричав нам. что ему в Другую сторону, что он очепь спешит, что он потерял очки, что у него лекция, что он нашел очки что всего хорошего… И через секунду его велосипед уже нырнул в толчею улицы.
И красавчик Витя, как оказалось, спешил, и тоже в другую сторону.
И глупый Ванечка, выйдя за ворота, подумал минутку и сказал:
– Ну что ж, раз все спешат в другую сторону, так и я поспешу в другую сторону.
Только Петя Коржик сказал, что он никуда не спешит, и он пожал руки друзьям, которые помчались в разные стороны.
Но через десять минут наши велосипеды чуть было не столкнулись у светофора. Сначала мы попытались спрятаться друг от друга за троллейбусами, автобусами и трамваями, потом расхохотались и, когда красный свет светофора сменился зеленым" поехали гуськом среди множества красных огоньков, гнавшихся один за другим по широкой улице.
Девушек на лесах уже не было. Сторож, сидевший у ворот, указал дом, где жили строители. Все семь этажей были освещены. Сто сорок окон раскрыты настежь. Ветер колыхал сто сорок занавесок.
Сто сорок абажуров разной окраски цвели в комнатах. И в одной из комнат второго этажа мы увидели Глашу Парфенову.
Она стояла возле окна, сердитая и толстенькая.
В одной ее руке было зеркало, а в другой – новая шапочка.
Это была чудесная шапочка с цветочками и листиками, яркими и свежими, будто они росли в лесу.
Но как только эту шапочку надела Глаша, цветочки сразу как бы завяли и выцвели, а листики свернулись сухими серыми трубочками, и чудесная шапочка стала похожа на старую кастрюльку, надетую на пенек озорными мальчишками И Глаша заплакала.
Она стояла возле окна с нелепой кастрюлькой на голове, размазывая по веснушкам слезы.
Бедная девушка! Бедная дурнушка Глаша!
А мы стояли на другой стороне улицы, опираясь на свои понурые велосипеды.
Как мог так обманываться наш несчастный, наш наивный, наш влюбленный Петя Коржик? И мы сами, всю ночь и весь день думавшие о прекрасной Глаше? Или правда, что лунный свет может ввести в такое заблуждение?
Умный Миша снял очки, протер их, надел опять и снова снял, чтобы протереть, и он не сказал ни слова. И красавчик Витя ничего не сказал. И глупый Ванечка тоже.
А дурнушка Глаша между тем плакала у окна, не замечая Петю Коржика.
Он был еще далеко, но мы уже увидели его.
– Держись, Петя! Мужайся, дружок! – бодро крикнул ему красавчик Витя. – Вот она, твоя прекрасная Глаша!
– Не расстраивайся, сейчас я тебе все объясню! – не очень уверенно закричал умный Миша.
А глупый Ванечка вздохнул и сказал:
– Хе!
И это могло означать что угодно.
Но Петя Коржик, наверное, даже не услышал наших возгласов.
– Глаша! – крикнул он, как только приблизился к ее дому.
И Глаша увидела Петю Коржика.
