Он отвязал от пояса саперную лопатку.
— Тебя как звать-то? — спросил Фрол.
— Какая разница? Зови Петрович.
— Молод еще, по батюшке-то.
— Так что ж теперь, по матушке? — Петрович начал копать, отшвыривая землю как собака, откапывающая впрок заныканную кость. — Да не так уж я и молод, сороковник скоро.
— Да? А я думал, тебе нет и тридцати.
— А тебя как звать?
— Фролом с детства кличут.
— Редкое имя.
— Почему? У нас в слободе батюшка чуть ли не каждого второго Фролом нарекал.
— В какой слободе?
— Дык-э… в Мечетной слободе. Не слыхал?
— Не-а. Это где?
— Вот те на! В Оренбуржской губернии. Там Емеля Пугачев отряд свой собирал.
— А-а. Родственник Аллы Пугачевой, что ли?.. О-па! Есть!
Лопата глухо звякнула. Петрович извлек из земли заржавленную жестяную банку из-под кофе. Банка весила никак не меньше трех килограммов. Петрович открыл ножом крышку и лостал оттуда завернутый также в тряпицу и полиэтилен золотой самородок величиной с добрый кулак.
— Ох, ты ж, мать честная! — воскликнул Фрол. Теперь он в свою очередь пожалел, что не пришел на полчаса раньше и не стал копать ямку в этом углу. — Откуда ж такая хреновина?
— Так ведь ты не говоришь, откуда у тебя алмазы. Ну, все, я свое достал, теперь ты закапывай и уходи.
— Щаз!
— Ладно, шучу. Ну, тогда бывай здоров, ищи для тайника другое место. Ну и заходи, если что.
— Хорошо. Только знаешь, я прибыл издалека, ты, почитай что, первый человек, которого я тут встретил, ответь мне на пару вопросов.
— Да не вопрос. Валяй!
— Кто сейчас царь?
— Где?
— Где, где — в Вологде-где. В Россеи конечно!
— Президент, в смысле?
— Какой такой президент? Царь-батюшка! Все еще Павел Петрович, или уже Александр Палыч? А может, и Николай Палыч?
— Да ты с Луны никак свалился? Какой Николай Палыч? Двадцать первый век уж на дворе!
— Двадцать пер… — Фрол поперхнулся. — Это что же получается, я там двести с лишним лет пробыл? Ведь мы тыща восьмисотый год встречали, когда я в колодец-то рухнул!
— Псих! Вот не было печали с шизофреником встретиться!
— Да погоди, погоди! Ты верно говоришь, ты меня не разыгрываешь?
— Вот те крест! — Петрович усмехнулся и размашисто перекрестился, но Фрол не заметил иронии.
— Теперь верю. Но и ты мне поверь. В 1800-м году я провалился сквозь землю и попал в другой мир. А сегодня только вернулся оттудова. Вот с этим, — он показал тряпицу с алмазами. — Энтого у меня еще больше с собою было, цельный мешок. Да мешок прохудился, и все в омуте потопло.
— Слышь, а там что, правда такие камушки можно раздобыть? Я тоже хочу. А как туда переправиться, в этот другой мир-то? Может, и мне можно?
— Можно. Все расскажу. Потом. Когда у меня доверие вызывать будешь.
— Ясно. Слушай, поздно уже, ты где ночевать-то собираешься?
— Да пока нигде. Я же вот, как есть, так и явился, никого тута не знаю. Хотел камни спрятать, а потом уж какую деревеньку найти, к добрым людям на ночлег попроситься.
— Да какая тут деревенька?! На двести верст в округе ни одного поселения нет.
— Да ты что! Где ж это мы?
— Где! В тайге, братан, в Сибири.
— В Сиби-и-ири! Вот оно что. Выходит, за двести лет ее так и не заселили.
— И еще двести лет не заселят. Значит так: тут, в пяти километрах отсюда, зимовье — я там ночую. Хочешь, пойдем со мной. Печку затопим, ужин соорудим, крупа у меня есть, дичь есть: утром сегодня я рябчиков настрелять успел. А завтра видно будет. Лично мне в тайге делать больше нечего. Если пораньше встать, к вечеру до железки можно дотопать. Там разъезд, рабочие поезда останавливаются. До большой станции доберемся — и в город. Такой план устраивает?
— Годится. Мне тапереча все годится.
Они углубились в тайгу и через час оказались около небольшой избушки, стоявшей возле шустренького прозрачного ручейка. На дворе уже начинало смеркаться. Пока Петрович возился с дровами и с печкой, Фрол сходил за водой, ощипал рябчиков. Наконец вода в небольшом армейском котелке закипела. Кинули туда крупу, а рябчиков насадили на прутики и пожарили так, на углях. Когда ужин был на столе, Петрович достал четвертинку, по-братски разлил водку в кружки. Чокнулись, выпили.
— А я, понимаешь, задолжал браткам кругленькую сумму… — рассказывал Петрович свою историю.
— Своим братьям?
— Да нет, бандитам. Открыл свой бизнес, а он погорел.
— Чего у тебя сгорело?
— Да ничего. Дело я свое начал. И прогорел, понял?
— Понял.
— Нужны были бабки…
— Повитухи? Гадалки?
— Да нет, деньги. Квартиру я заложил. И тут вспомнил, что еще в конце восьмидесятых в тайге самородок спрятал.
— Зачем прятал? Почему сразу с собой не забрал?
— Смотри, — Петрович достал свой кусок золота. — Вот тут видишь срез? Не то лопатой, не то ковшом саданули. Или, может, бульдозер проехал, потому и не брал его никто. Я когда нашел, показал начальнику — я тут в геологической партии работал. А он как увидел, взял и зашвырнул подальше в кусты. Я говорю: «Ты чего?» А он мне: «А как ты его сдавать будешь? У тебя спросят: а где вторая половина? И все, срок дадут, к гадалке не ходи!» Тогда такие порядки были: скрываешь золото, значит преступник. А я ночью отыскал его, самородок-то, и спрятал. Решил, придет время, пригодится. Вот оно и пришло. И ведь цел, паршивец, сохранился как в банковском сейфе, восемнадцать лет пролежал — и ничего! Теперь за него шестьдесят, а то и семьдесят кусков зеленых отвалят. С братками рассчитаюсь, квартиру верну — и можно по новой в долги влезать.
— А эта музыка сейчас в цене? — Фрол похлопал по карману, в котором лежали алмазы.
— Эта музыка всегда в цене. А ну, давай-ка посмотрим.
— И сколько это может стоить? — владелец алмазов расстелил на столе тряпицу и разложил свое состояние.
— Необработанные, да не все чистой воды… Сколько тут? Карат двести с небольшим? Легально тоже ведь такую кучу не продашь, начнутся вопросы, откуда, да как? Ну, а на черном рынке тыщ сто — сто двадцать баксов получить можно.
— Ты мне в рублях скажи. В рублях-то это сколько?
— По нынешнему курсу где-то три миллиона с копейками.
— Ты… ты… три мил-ли-о-она?! — у Фрола округлились глаза. — Да не пугайся ты так, на самом деле это не так уж и много.
— Да ежели штоф водки двугривенный стоит…
— Стоил. Когда-то. А сейчас уже не двугривенный, а двести рублей, так что обольщаться не надо. Но все равно, ты — богатый человек. Если умело пристроить эти деньги, можно жить на ренту и горя не знать.
— Эх, жаль, остальные уплыли.
— Так ты говоришь, ТАМ еще у тебя есть?
— Есть, — Фрол завернул в тряпицу камни и спрятал в карман. — Здоровый мешок очень был, мне его не с руки тащить-то, я и поделил надвое. Часть с собой забрал, а часть там схоронил.
— Так, а как туда попасть-то, в этот параллельный мир? Я уже вхожу в доверие? Трапезу мы с тобой поделили, все сокровенное рассказали, можно сказать побратались, — Петрович потрогал ссадину на скуле.
— Как попасть-то? Вот при помощи этого, — Фрол достал из-за пазухи золотой амулет с изображением сидящего крылатого льва в шлеме, сжимающего в лапе рубиновый меч.
— Уй, какая штучка! А ну дай позырить.
— А ты мне ружье свое поглядеть дай. Никогда еще такого не видал. Ишь ты!
Фрол бережно взял двустволку, протер рукавом вороненую сталь.
— Пять унций, не меньше, золото чистое, — Петрович взвесил в руке амулет, рассматривая со всех сторон. — А пробы нигде нет. Меч из рубина, ты смотри и поворачивается!
— Ага. Вот это положение перемещения. Я тебе его подарю…
— Спасибо!
— Да погоди ты! Подарю, когда надо будет переместиться в параллельный мир.
— Отлично! — Петрович все еще любовался амулетом. — А что это тут за слова какие-то написаны?
И он прочитал вслух заклинание…
Последние числа июня
Сегодня шеф в очередной раз устроил разнос моим коллегам за опоздание. Они стоически и почти беспрекословно выслушали упреки, лишь вполголоса что-то вякая про дорожные пробки.
— Пробки, пробки… — произнес я, когда дверь за начальником закрылась, и, растопырив веером пальцы, прогундосил: — Это только лохи ездят на работу в собственных тачках! Все нормальные пацаны давно уже ездят на метро!
Ребята засмеялись, хотя было ясно, что каждому из них проще выносить ежедневную унизительную выволочку от шефа, чем отказаться от поездки на машине. Народ еще не наигрался после долгих лет автомобильного воздержания. А вот лично я и в самом деле уже больше года добираюсь на работу общественным транспортом. Сначала пешком пять минут от подъезда до платформы, потом двенадцать минут в электричке, потом две остановки на метро и еще пять минут автобусом или на маршрутке. А когда хорошая погода — можно и от метро пешочком прогуляться. Итого, на дорогу уходит минут тридцать пять — сорок. А на машине — часа полтора ползти, это в лучшем случае. То есть вдвое с лишним дольше! Да за то время, которое мы каждый день теряем в пробках, можно посмотреть художественный фильм, сделать в доме уборку, выпить с друзьями пива, в конце концов. В год мы двадцать суток стоим в пробках, это же целый отпуск!