Затем я зашел попрощаться с епископом Шэгнасти. Его преосвященство снова - или все еще - сидел у барной стойки в клубе «Союза говорящих на английском языке».
- Вы уже вернулись из буша? - сказал епископ, завидев меня. - Хотите «Стингари»? Как поживают ваши темнокожие ребята?
Я сделал попытку объяснить, что никуда не уезжал из города, но Шэгнасти уже не слушал. Он решил представить меня джентльмену (по виду военному), который сидел рядом с ним.
- Майор Мэшворм, заместитель протектора по делам аборигенов. Ему будет интересно знать, как дела у местных жителей, поскольку сам он никогда не углублялся в необжитые земли дальше, чем сейчас.
Я пожал руку майору Мэшворму и пояснил, что еще не видел «темнокожих ребят», но скоро с ними встречусь.
- А, опять янки, - пробурчал майор, едва я открыл рот.
- Сэр! - смиренно возразил я. - Я южанин [5].
- Конечно, конечно, - согласился он, словно это не имело никакого значения. - Вы сделали обрезание?
- Сэр! - Я поперхнулся от неожиданности. - Я же христианин.
- Разумеется. Но если вы направляетесь к аборигенам австралийских акаций, вам необходимо обрезать крайнюю плоть, иначе они не воспримут вас как взрослого мужчину. В случае необходимости местный знахарь может проделать эту процедуру, но, мне кажется, вам лучше обратиться в больницу. К тому же на церемонии посвящения аборигены выбьют вам один или два зуба, затем погонят вас в буш и заставят крутить ревун [6]. Лишь после этого вы станете для них своим.
Если бы я знал о местных обычаях в то время, когда впервые услышал о племени анула, мое рвение, возможно, уменьшилось бы. Но я зашел слишком далеко, поэтому выбора у меня не было. Жаль, никто не сказал мне об этом раньше: я мог бы залечить раны, пока изучал язык аборигенов. В нынешних обстоятельствах откладывать поездку на север было нельзя, поэтому вечером того же дня я отправился в Сиднейский госпиталь милосердия и попросил сделать мне обрезание. Меня оперировал доктор, недоверчиво поглядывавший на меня, и две хихикающие медсестры. Когда все было закончено, я отыскал свой маленький караван и дал команду трогаться в путь.
Путешествие было мучительным, не говоря уже о неловких ситуациях, в которые я постоянно попадал. После операции я должен был носить громоздкое приспособление - нечто среднее между лубком и бандажом, - которое невозможно было спрятать даже под непромокаемым плащом огромного размера. Мне тяжело вспоминать бесчисленные унижения, которые я пережил во время остановок для отдыха и отправления естественных потребностей. Вам будет проще понять меня, сэр, если вы представите, что, невзирая на мое болезненное состояние, мы преодолели расстояние от Ричмонда до Большого Каньона по бездорожью, на тряском грузовике времен Второй мировой.
Обширные внутренние районы Австралии известны как дикие, необжитые земли. Но трудно вообразить более заброшенное и пустынное место, чем северная территория, куда я направлялся. Австралийцы называют этот край «Никогда-Никогда» [7]. Северная территория занимает площадь, приблизительно равную площади Аляски, но людей там живет столько же, сколько в моем родном городе Дрире, штат Виргиния. Племенные земли анула расположены на севере, в районе плато Баркли, между бушем и тропическими болотами, тянущимися вдоль залива Карпентария, то есть, страшно сказать, в 2500 милях от Сиднея, откуда началось мое путешествие.
Последним населенным пунктом на нашем пути стал город Клонкарри (там живет 1955 человек). Для сравнения: численность населения в следующем городе, который назывался Доббин, стремилась к нулю. А в Брюнетт Даунс - последней деревушке в этой глухомани, у которой было название, - численность населения измерялась в отрицательных величинах.
Именно там, как мы и договаривались, я распрощался со своими спутниками. Это было последнее место, где они могли найти попутную машину и вернуться к цивилизации. Шоферы показали мне, в каком направлении двигаться. Я сел за руль одного грузовика, поставив второй на стоянку в Брюнетт Дауне, и отправился [8] один навстречу неизвестности.
Мои водители предупредили, что по пути мне попадется экспериментальная аграрная станция, и посоветовали расспросить местных рабочих, которые наверняка знают, где в последний раз видели кочевое племя анула. Ближе к вечеру я наконец добрался до станции, однако не нашел там никого, кроме нескольких вялых кенгуру и пустынной крысы - сморщенного, заросшего щетиной человечка, который бросился мне навстречу с восторженными воплями:
- Ба! Гляди-ка! Вот так штука! Богом клянусь, я чертовски рад тебя видеть, приятель, в этой долбаной дыре!
(Дабы этот поток сквернословия не ужасал Вас, декан Дисмей, позвольте мне кое-что объяснить. Поначалу я краснел всякий раз, когда слышал богохульства и ругательства, которыми злоупотребляют все австралийцы, начиная с майора Мэшворма. Затем я осознал, что они используют эти обороты речи так же буднично и невинно, как знаки препинания. Не зная особенностей «страйна» [9], то есть местного диалекта, я все время краснел не к месту, поскольку никак не мог угадать, когда мой собеседник действительно зол и какие из его слов относятся к категории нецензурной брани. Так что в дальнейшем я буду дословно воспроизводить наши диалоги, не комментируя и не смягчая выражений местных жителей.)
- Давай выгружай свою задницу, бездельник! Котелок уже на огне. Мы хлебнем чего покрепче и кутнем так, что небу станет жарко. Что скажешь?
- Как вы поживаете, сэр? - наконец промолвил я.
- Вот чума, да это янки! - удивленно воскликнул незнакомец.
- Сэр, я виргинец [10].
- То есть ничего не смыслишь в бабах? Если ты приехал сюда, чтобы это поправить, то выбрал чертовски неудачное место. Здесь на три сотни миль не найдется ни одной красотки, если ты, конечно, не любитель «черного бархата».
Я потерял нить разговора и, чтобы сменить тему, назвал свое имя.
- Опля! Суровый брат-бушмен? [11] Я должен был догадаться, когда вы заявили, что ничего не смыслите в цыпочках. Тогда мне придется следить за своей кошмарной манерой выражаться.
Если он действительно следил за своей манерой выражаться, это было не слишком заметно. Он повторил несколько раз одну и ту же фразу, которая сначала показалась мне непристойной, и лишь потом я догадался, что он приглашает меня на кружку чаю (в его устах это звучало как «разделить с ним Бетти Ли»). Пока мы пили чай, заваренный в чайнике над костром, мой новый приятель поведал о себе. По крайней мере, именно это он намеревался сделать, однако из всего сказанного им я разобрал только, что его зовут Маккаби.
- Я брожу в этой глуши, ищу вольфрам. Но мой осел сбежал в буш вслед за лошадками, и я попал в чертовски трудное положение. С горя я поплелся на эту спериментальную станцию, думал, или смотритель тут появится, или фермер какой, кто угодно, хоть один из этих занюханных охотников на динго. Но вокруг ни души. Я уж совсем отчаялся, и тут встречаю вас.
- А чем вы здесь занимаетесь? - спросил я.
- Я же сказал, вольфрам ищу.
- В Австралии много неизвестных мне животных, - сконфуженно признал я. - Мне никогда не доводилось слышать о вольфраме. Это что, помесь барана с волком? [12]
Маккаби недоверчиво уставился на меня, потом пояснил:
- Вольфрам - это металл такой. Ну а я его ищу, то бишь веду разведочные работы.
- Раз уж речь зашла о животном мире Австралии, - заметил я, - вы не могли бы мне объяснить, как выглядит широкорот?
(Как вы помните, сэр, широкорот - это тотем племени анула, который Фрэзер упомянул в связи с церемонией вызывания дождя. Я проделал долгий путь, но так и не сумел узнать, что представляет собой эта птица.)
- Это не животина [13], преподобный, - заметил Маккаби. - К счастью для вас. Потому что широкорот только что нагадил на ваш титфер.
- Куда?
- Я все время забываю, что вы новичок, - вздохнул мой собеседник. - Я имел в виду ваш головной убор. Широкорот справил свою нужду, как раз когда пролетал над вами.
Я снял шляпу и стер пятно пучком сухой травы.
- Широкорот, - педантично начал объяснять Маккаби, - это такая птица с круглой серебристой отметиной, которую можно видеть, когда она расправляет крылья.
- Спасибо, - сказал я и попытался растолковать ему, как прочитал историю об этой птичке и решил отправиться миссионером к аборигенам…
- К аборигенам! Лопни мои глаза! - не дослушав, вскричал Маккаби. - А я-то думал, что вы едете читать проповеди этим доходягам из Дарвина. Не иначе как весь мир принял христианство, если Бог вспомнил о здешних туземцах.