Карету покачивало от мерного хода лошадей, но тряски почти не ощущалось - видимо местные ухитрились придумать что-то вроде рессор. Я смотрела в окно все более округлявшимися глазами и одновременно думала, сказать ли этому типу о том, что я совсем не Лорелея и, видимо, вообще не из этого мира?..
Так мы доехали до какой-то площади. Чуть в стороне стояла небольшая толпа человек пятьдесят и… виселица, на которую волокли бледную растрепанную девушку в чем-то вроде ночной рубашки.
Я испуганно отпрянула от окна, задергивая шторку, и выдохнула:
- Что там происходит?
- Это? - удивленно и как-то равнодушно отозвался лорд, мельком глянул в окно и удивленно приподнял бровь. - Очередную иномирянку казнят. Что-то их много в последнее время.
Желание понять, что же тут происходит, перевесило здравый смысл и я вновь потянулась к шторке. Ничего не изменилось. Вечер. Девица. Палач.
А еще - он. Он стоял у фонтана, чуть левее толпы основных зевак. Вначале мне показалось, что под раскидистым каштаном просто черная тень. Но, нет - это был мужчина. Темная одежда, длинные черные волосы, небрежным шелком, стекающие по плечам. Белая кожа идеально симметричного красивого лица контрастировала с этой чернотой. Длинные пальцы лежали на трости, постукивая по навершию из какого-то драгоценного камня.
Мужчина стоял расслабленно, хотя его цепкий взгляд скользил по толпе, по снующим туда сюда ротозеям. По проезжающим каретам.
От него разило опасностью, словно от хищника. Невольно захотелось вжать плечи, но при этом смотреть-смотреть… как бандерлоги на удава.
Взгляд черноволосого вдруг метнулся к нашей карете, встречаясь с моим. Палач набросил пеньковую веревку… Сердце глухо стукнуло.
Шторка вновь отрезала карету от основного мира, а мне стало понятно, что никто и никогда не узнает, что я из другого мира. Ни за что!
- Я понимаю, что ты сегодня не в себе, - буркнул Жак. - Но ты ведешь себя странно, Лея.
Ох, знал бы ты, дружок, насколько я не в себе, а в ком-то другом, тебя бы вообще кондратий хватил. Точнее меня… на виселице.
Кривую улыбку удалось натянуть на лицо примерно как сову на глобус. Но я искренне надеялась, что со стороны это выглядит лучше, чем ощущается. Я слабо трепыхнула ресницами, картинно прижала руки к груди, и позволила единственной слезинке скатится из уголка глаз.
- Ох, прости, я так надеялась стать твоей женой, любимый. И никак не могу пережить эту новость…
Мужчина ожидаемо скривился, похлопал меня по руке в утешение и… торопливо отвернулся.
Я внутренне ухмыльнулась: да, милый, женские слезы - страшная вещь. Против такого психотропного оружия антидот еще не изобрели.
Карета петляла по городским улицам еще минут десять и остановилась у старого особняка в два этажа.
Над входной дверью криво висел источенный временем, дождями и паразитами деревянный герб с изображением неопознаваемого зверья, вставшего на задние лапы. То ли лев, то ли бобер - одинаково в профиль. Бронзовая ручка тоже истерлась и потускнела. На месте удара дверного молоточка образовалась выемка от сотен тысяч стуков.
Значит, аристократы, да?..
Нас уже ждали. Стоило переступить порог дома, как в просторном холле словно из ниоткуда телепортировали две девицы примерно моего возраста. Пожилой мужчина в сюртуке дворецкого и милая девушка в сером платье горничной.
Последней в холл выплыла статная дама. Черноволосая, высокая, с мощным разворотом плеч и грудью, которую ее хозяйка несла впереди себя, как гвардейское знамя.
- Леди де Куален, - почтительно поклонился моей не-жених, целуя руку статной даме, - возвращаю вашу дочь в целости и сохранности.
Я остолбенела. Дочь?! Вот эта вот тетка моя мать?! Да у нее на лице написано, что на завтрак она ест долматинцев, а закусывает белоснежками!
- О, Жак, для вас просто Мадлен, - засмеялась женщина, любезно подставляя холеные пальцы под поцелуи.
Они обменялись еще парочкой ничего не значащих фраз и Жак откланялся. Дверь стукнула и я осталась в окружении любящего серпентария.
Оказалось, что жабеныш был вполне неплохим вариантом.
- Ну, как? - спросила одна из девиц, полная шатенка в желтом платье
- М-м-м, - задумалась я и наугад выдала, давя на жалость. - Ах, мама, он меня бросил!
Щеку обожгло хлесткой ядовитой пощечиной.
- Какая я тебе мать, дрянь?! - прошипела женщина. - Думаешь, если я вышла замуж за твоего покойного папашу, ты стала мне дочерью? Забываешься!
Хорошо отточеный удар справа вернул женщине пощечину. Ее отбросило от меня, как лодку при шторме. На белоснежной коже мачехи расцвел красный отпечаток моей ладони.
Наступила тишина. Нехорошая. Тяжелая.
- Ах, ты!... Ты!... Возвращайся к себе в каморку, дрянь, - мачеха скривила мясистые полные губы, но подойти ко мне вновь не рискнула, все еще прижимая ладонь к щеке и нехорошо предупредила. - Мы еще поговорим.
Прозвучало угрожающе. Нет. правда, что за жизнь-то у этой Лорелеи тут была? Нет бы прильнуть к широкой мачехиной груди. Поплакаться на гада-женишка. А вместо этого меня бьют и отправляют в каморку! Меня что, зовут Гарри, а на лбу внезапно отпечаталась шаровая молния?
В другой момент я бы может даже всплакнула, но не факт. После гибели родителей в автокатастрофе, меня воспитывали дедушка Герман Александрович, образованнейший человек, профессор медицины и бабушка Софья Михайловна, преподаватель в третьем поколении.
Собственно кем может вырасти девочка, которую с пяти лет растят в самой интеллигентной семье на свете? Или забитым запуганным ботаном или этой же девочке придется научиться отстаивать свое место под школьным солнцем. Выбрасывать чужие портфели в окно и, порой, даже драться.
Собственно, с этим я в свое время справилась на пять. А год назад дедушки и бабушки тоже не стало. Вначале ушла она, а ровно на девятый день не стало и деда. Он всегда казался человеком из стали: такой же несгибаемый, упрямый. Но тут он как-то резко пригнулся к земле, словно на его плечи лег непосильный груз… и ушел вслед. Так я осталась одна.
- И бусы мои отдай! - взвизгнула шатенка, сдирая с меня нитки жемчуга.
- И платье не забудь снять! - прошипела вторая, гордо удаляясь вслед за матерью. - Тебе к лицу твои лохмотья.
Змеищи растворились, оставив меня наедине со слугами. Те смотрели с жалостью, отводя глаза в сторону и тихо перешептываясь. Ничего интересного, но из их шушуканья стало понятно, что дворецкого звали Пьер, а служанку - Абель.
- Леечка… - растерянно пролепетала горничная. - Она же тебя теперь сожрет… Со свету сживет…
- Лора! - рявкнула я. Леечка, блин! Еще бы шваброй назвала или ведром! - И мы еще посмотрим, кто кого сживет.
Хотя тут же мне стало стыдно. Похоже, в этом гнездюшнике слуги были единственными, с кем я могла общаться.
- Прости, пожалуйста, - извинилась я перед девушкой. - Поможешь дойти до комнаты?
Та кивнула и через пять минут я оказалась в своей… М-да, действительно каморка…
Три на три метра с узкой жесткой кроватью, маленьким столиком с единственной свечой и старым сундуком, в который едва ли поместится пара платьев.
У себя дома моя кровать была больше, чем это “жилье”. А здесь разве что можно предаться оргии с мышью, норку которой я заметила в углу, а потом повеситься от горя.
Впрочем, предаться стыду и разврату мне не дали. Через пять минут дверь открылась и сзади послышался уверенный стук каблуков.
Кто бы это мог быть, гадать не приходилось.
Я внутренне подобралась, отвешивая себе метафорическую затрещину. Так, Лора, надо быть аккуратнее, осторожнее и так далее по списку. Призрак виселицы для попаданок все еще маячит у тебя перед носом.
Нацепив на лицо самое вежливое, скорбное и придурковатое выражение я обернулась.
Мачеха стояла в дверном проеме с таким видом, словно проглотила палку и она вот-вот выйдет… Кхм, не важно, в общем как в классике просто входит и выходит. Замечательно выходит… для кого-то, но не для одной юной блондинки с дурацким именем Лорелея.
