и слушается меня, как родную маму.
– Никитушка, – прервала мои воспоминания бабка, быстрым шагом семеня к окну, – а ты ить прав был, вон они, настырники, едут! Видать, у царя опять случилось чего. Ох-ох-ох, дела наши грешные… И поесть-то спокойно не дадут.
– Ладно… – Я отодвинул миску с медом. – Бабуль, сделай мне по-быстрому стаканчик чаю, а там уж так и быть, пусть войдут.
Из-за окна раздался нестройный шум голосов:
– А ну пропусти, сиволапый! У нас царево дело.
– Обождет, – невозмутимо отвечал бас верного Митяя, – батюшка воевода милиции еще завтракать изволют.
– Так ты, деревенщина, нам еще указывать будешь? Батогов захотел?!
Разговор оборвался после двух глухих ударов. Я привстал на скамье – обычно с таким звуком падает тело.
– Спаси и сохрани… – засуетилась Яга, вновь подбегая к окошку, – уж не убил ли он их, горемычных? Нет… Вон к колодцу тащит, у сруба положил, щас водой обольет. Глянь-кось, Никитушка, зашевелились!
– Пойду я. Спасибо за хлеб-соль, хозяюшка. Как ни верти, а придется за дело браться. Да, а что у нас на обед?
– Пироги с визигой.
– М-м… замечательно! Прибереги, если буду задерживаться. Мне сегодня жалованье получать.
– Ты уж деньги-то, милок, суй за пазуху подальше, украдут, не ровен час…
– У лейтенанта милиции? Не смеши, старушка! – Быстро захватив в сенях китель и фуражку, я вышел на крыльцо.
– Здравствуйте, батюшка.
– Здорово, Митяй. Кого это ты там поливаешь?
– Да вон холопы царские. Твою милость видеть хотели. Уж я уговаривал, объяснял, мол, воевода кушать изволит, а они, неслухи, ни в какую! Вынь да положь, а не то, говорят, терем разнесем! Ну, уж я так и эдак, и по-хорошему, и с поклонами…
– Брехло ты, Митька, – удовлетворенно крякнул я. – Ладно, поплескай еще, пусть скажут, зачем пожаловали.
Мой напарник от щедрой души вылил по полному ведру воды на каждого. Нарядные гонцы походили теперь на свиней, блаженствующих в луже.
– А… ап… смилуйся, батюшка! Отзови ты, Христа ради, своего ирода. Мы ж по делу…
– Вежливость – превыше всего! – наставительно отметил я. – Вон на воротах расписание висит: прием граждан с 9.00. А сейчас не более половины седьмого. Чего ради волну гнать?
– Так ведь спешное дело, государево, – приподнялся один, а другой так и сидел, раскрыв рот и проверяя пальцем сохранность каждого зуба. – Царь наш просит тебя немедля во дворец идти, у них в казне большая покража обнаружилась. Мало три сотни золотых червонцев как корова языком слизнула!
– Ну, уж корова-то здесь точно ни при чем, – буркнул я.
Третья кража за две недели. Предыдущие были не так заметны, и царь не давал им огласки, думая, что сам засунул куда-нибудь свои ключи и перстень с хризопразом. Значит, допекло-таки его величество…
– Эй, Митяй! Запрягай кобылу, опергруппа, на выезд!
Царский терем был огромен – четыре этажа! В городе, где основная масса изб вообще едва видна от земли, это впечатляло. Дождя, слава богу, давно не было, дорога сухая, и мы добрались сравнительно быстро. Можно было бы и еще быстрее, если верхами, но в здешних краях престиж превыше всего. Как человека, облеченного властью, по вызову батюшки-царя меня всегда доставляли на телеге со специальным подобием кресла. Это мы с Митяем к табуретке спинку приколотили, укутали соломой, прикрыли ковром – получилось не хуже трона. Крестьяне и ремесленники при виде меня, гордо восседавшего на телеге с таким диковинным сиденьем, снимали шапки, кланялись и крестились. У ворот, путаясь под ногами у невозмутимой стражи, суетился думный дьяк Филимон. Обычно он и отсчитывал мне десять червонцев в месяц, по три раза проверяя и норовя подсунуть старые, затертые. Дьяк был худ, высок, имел бегающие глазки, козлиную бородку и сварливый нрав.
– Где ж тебя черти-то стоко времени носят?! – накинулся он, даже не дожидаясь, пока я слезу.
– А где ваше «Здравствуйте, товарищ участковый»?
– Ну, здравствуй, здравствуй, сыскной воевода. Государь уж истомился весь, кричит, ногами топает, а тебя нет как нет!
– Вы не одни, вызовов полно, людей на все дела не хватает… – привычно забубнил я, но Филимона на мякине не проведешь.
– Хитер ты больно, лейтенант. Гляди, доведешь батюшку – повисишь денек на дыбе, поумнеешь!
При случае обязательно дам ему в глаз, но сейчас не время и не место. Мы поднялись по ступенькам наверх. Царь ждал меня в главном зале на третьем этаже. Когда мы вошли, он мерил комнату шагами от окна до окна.
– Заходи, Никита Иванович… Жду тебя. А ты пошел вон.
– Но батюшка… а как же… кто ж слова твои мудрые записывать будет? Не ровен час, какое слово и утеряется.
– Пошел вон! – рявкнул государь, замахиваясь на дьяка скипетром, но тот успел выкатиться за дверь.
Да, настроение у его величества не очень. Горох в таком состоянии действительно крутоват и скор на расправу.
– Ограбили меня, – глухо пожаловался он.
– Слышал. Давайте по порядку. – Я присел на скамью и раскрыл планшетку. – Какие ценности пропали?
– А ты не знаешь?!
– Слушайте, кто из нас двоих следователь – вы или я?! – Еще в школе милиции нам вдалбливали в головы – все под запись, все как положено, отчетность и еще раз отчетность. – Спрашиваю второй раз, что пропало?
– Перстень с хризопразом золотой, персидской работы. Сундучок дубовый, уголки да крышка железом резным обиты, в нем монет сотни на три, а то и больше… – пустился перечислять царь.
– Минуточку, гражданин! Помнится, на прошлой неделе у вас якобы пропали ключи?
– Ключи-то нашлись, под кроватью у меня валялись, а вот прочего нет.
– Все ясно. Кого подозреваете?
– Да всех! – разгорячился государь. –
