Леонид Каганов - Дефицит белка

май 2006, Москва

Дедушка Ан не ест бутербродов потому что у него рак. Мои бутерброды скоро будут на полочке в кухне. Ему осталось жить всего пару месяцев. Так сказал доктор в коридоре, а я услышал и плакал весь вечер. Это было позапрошлой зимой, я был еще совсем маленький и плакал часто. У дедушки седые усы на щеках — ни у кого в мире нет таких замечательных усов. Еще у дедушки смешная голова — она совсем без волос и покрыта темными пятнышками. Если ее погладить ладошкой — теплая и бархатная. Дедушка курит трубку и смотрит ТВ. Дедушкины глаза всегда смеются. Он пока с нами, но когда-нибудь уйдет насовсем в далекое будущее, где ученые научились лечить рак. Так сказала мама.

— Деда!

Бормочет ТВ на разные голоса — дедушка Ан смотрит последние известия. Это глупое занятие, потому что завтра и послезавтра и через неделю наверняка будут новые известия, намного более последние. Я дергаю его за рукав халата.

— Деда! А скоро ты уйдешь насовсем в будущее, где ученые научились лечить рак?

— Не скоро еще… — с улыбкой откликается дедушка. — Ты успеешь вырасти, пойдешь в школу, потом окончишь школу с золотой медалью и пойдешь в колледж, а я все еще буду с вами, только все реже и реже и реже. А когда совсем здоровье ухудшится — уйду в далекое будущее навсегда.

— А будущее — оно где?

— Будущее наступает каждую секунду. А будущее, где умеют лечить рак, — его надо ждать, оно далекое.

— Далекое?

— Да. Это такое будущее, где люди могут лечить все болезни, летают между звезд, а работают за них роботы. Там не будет войн, там никто не будет умирать и болеть, люди не будут стареть, и все старые дедушки снова станут молодыми.

— Деда, возьми меня с собой в это будущее!

Дедушка Ан улыбается. Он переворачивает трубку и стучит о край пепельницы. Крошки пепла летят на ковер, но дедушка плохо видит.

— Зачем тебе будущее? У тебя есть настоящее.

— Настоящее что?

— У тебя все настоящее. Тебе надо жить, расти и учиться. Может, ты вырастешь, станешь знаменитым ученым, и сам научишься лечить рак. И тогда наступит будущее.

— А если не вырасту?

— Вырастешь… — Дедушка смеется, его усы топорщатся седыми метелками.

— А если не научусь лечить рак?

— Значит, ты чему-нибудь другому научишься. А лечить рак научатся другие мальчишки.

— А если другие мальчишки не научатся?

— Когда-нибудь научатся. Будущее бесконечно.

— А если не бесконечно? Если погаснет Солнце?

— Да кто тебе глупость такую сказал? Сбегай, глянь-ка — бутерброды твои не прилетели?

Я бегу на кухню, залезаю на табуретку и смотрю на полочку — бутербродов нет. Надо еще ждать. Ждать бутербродов скучно. Бутерброды сделала мама, они летят в пакете с темпоральной клипсой. Пакет мама отправила утром, но не сказала, на какое время. Холодильника у нас нет уже много лет — мама сказала, что он занимает место на кухне. Все пользуются пакетами.

Я пытаюсь представить себе то место, где сейчас находятся мои бутерброды. Но не могу. Дедушка Ан объяснял, что пакет как бумеранг — он отправляется с кухонной полочки по круговой орбите чтобы вернуться в тут же точку. Эту орбиту создала для него клипса. Но только это не простая орбита, а орбита времени. Поэтому на самом деле ее нет. И пакет не существует нигде, пока не настанет его время. И тогда он снова появится.

Мой дедушка — самый лучший в мире, и объясняет лучше любого школьного учителя, потому что он сам — лучший школьный учитель, просто пока на пенсии. Когда он уйдет в далекое будущее, где живут ученые, то выздоровеет и станет молодым, и снова будет работать в школе учителем истории. Он мне так сказал.

Я еще не хожу в школу и не знаю, что такое орбита, и что такое бумеранг. Я не понимаю: если пакет не существует нигде, то откуда же снова появятся мои бутерброды? Откуда появится мой пуховик, ботинки на меху и коньки, которые мы каждый год отправляем до осени чтобы разгрузить антресоли? Зато я уже сам умею программировать клипсу и выставлять угол орбиты. Однажды я отправил наш чайник на миллион лет вперед, и мама стала запирать от меня ящик с клипсами. Она очень перепугалась, потому что вместе с чайником мог отправиться и я. Мама сказала, что через миллион лет погаснет Солнце, и я тут же погибну. Но если в далеком будущем гибнут, то в какое будущее собрался лечиться дедушка Ан?

Я очень много хочу спросить у дедушки, но забываю. А он бывает с нами всего два дня в месяц, и это праздник. Сегодня вечером придет мама с работы, и у нас будет праздничный ужин. Мама говорит, что это счастье, когда близкие люди остаются рядом всю жизнь, но сама каждый день уходит на работу. Завтра мы с дедушкой пойдем гулять в Зоопарк, если он будет себя хорошо чувствовать. Я хочу, чтобы он хорошо себя чувствовал. Я хочу, чтобы дедушка был с нами всегда. Но доктор сказал, что дедушке осталось только два месяца, а ему еще надо успеть в будущее, где лечат рак. Но дедушка не спешит — он хочет побыть с нами эти два месяца как можно дольше. На его пижаме висит темпоральная клипса, послезавтра утром он нажмет ее и снова уйдет на целый месяц. Останется только его трубка и кожаный мешок с табаком, если дедушка снова забудет взять их с собой в кармане халата.

Наконец! Раздается хлопок, и на полочке появляется пакет с бутербродами. Я хватаю его, спрыгиваю с табуретки и несусь в комнату к дедушке. Дедушка смотрит ТВ и курит трубку. Я распечатываю пакет и впиваюсь зубами в бутерброд.

— Деда! А что ты видишь там, куда уходишь на целый месяц?

— Я вижу, как ты быстро растешь, — отвечает дедушка Ан и улыбается.

Таким я помню детство и дедушку.

Когда я учился в начальном классе, дедушке внезапно стало плохо: он потерял сознание, и мама активировала его клипсу на сто лет вперед. С тех пор я часто отправлял деду конверты — слал рисунки, а когда пошел в школу — писал послания на обычной бумаге. Почерком, как он любил. Но трудно писать без ответа, и я стал писать реже — обычно поздравлял с праздниками.

Последнее и самое длинное письмо я написал, когда сдал выпускные экзамены в школе. Положил листок в его мешочек с табаком, прицепил клипсу — и отправил из бывшей дедушкиной комнаты.

Здравствуй, дед! Ты ушел от нас, когда я был маленьким, и мы не успели с тобой толком поговорить. Я думаю, ты бы смог мне рассказать много интересного. Все-таки надеюсь, что тебя там вылечили, и когда-нибудь мы встретимся. Честно говоря, мне порой хочется тоже прыгнуть на сто лет вперед и посмотреть, придумали там ученые что-нибудь для нормальной жизни или еще нет. Потому что в нашем веке все голимо, причем с каждым годом только хуже. Я помню, ты любил новости, а я тебе давно не писал о нашей жизни. Сейчас вкратце перескажу события последних лет — кто там знает, как их сохранит ваша столетняя история? Так вот слушай. Во всем мире кризис. Началось все со скандала по поводу пенсий — ты его не застал. Пенсионный фонд взбеленился потому что пенсионеры охамели: стали требовать пенсию за год, тут же тратить ее и прыгать на год вперед. Казалось бы, имеют право, и деньги их. Но беда в том, что они в нашем времени перестали умирать — а ведь им в лицо не скажешь, мол, давайте уже, уступайте место молодым, пенсионный фонд не резиновый. Сперва пытались ввести закон о мобильных перекличках чтобы выявить тех, кто в прыжке, а затем нас накрыл рабочий кризис, и тогда церемониться перестали, а пенсии вообще отменили. Типа, не нравится — клипса тебе в руки и вали в будущее, авось там накормят.

Теперь про рабочий кризис. Началась повальная волна эмиграции: кто из любопытства, кто от обиды, кто от суда и долгов — люди повалили в будущее. Поодиночке, семьями, компаниями — кому как нравится. Никакому учету это не поддается, никто не знает, кто и на сколько ушел. Да и сам ли ушел? В новостях говорят, что теперь такое постоянно бывает: кого-то убьют, ограбят, клипсу на труп, орбиту выставляют на тысячу лет — и дело с концами. С момента массового производства клипс прошло двенадцать лет, и уже начали вываливаться из времени очень неприятные штуки, и трупы уже находят. Но больше всего достали эмигранты.

Не проходит и дня, чтобы не вылезли те, кто когда-то отправился на пять или десять лет вперед. Они просто задолбали. Десять лет его не было, числился пропавшим без вести, в его квартире другие люди живут — он и не платил за квартиру десять лет — и тут является и начинает права качать. Но особенно они задолбали тем, что шатаются по улицам как туристы, всюду смотрят, всюду лезут и к каждому пристают с расспросами, как жизнь и чего нового. И ты чувствуешь себя таким аборигеном в аквариуме, мимо которого эти туристы целые дни ходят и поглядывают, как ты, не сдох ли еще? На улице их отличить очень просто — они все с такими кислыми рожами: ожидали здесь рай увидеть через десять лет. А здесь кризис, жратвы нету. Хорошо хоть, они долго не задерживаются — поскандалят, пофыркают и уходят дальше.