тебя чемодан вместе с трусами и отнимут, – завершил наш диспут отец. – Ладно, сунь хоть ножик в карман, все спокойнее будет. И пошли домой, время уже к обеду подходит.
За обедом мама заявила, что сейчас немного отдышимся после поглощения пищи и займемся пришиванием карманов.
– А я тут причем? – удивился я. – Шить-то ты будешь.
– Я пришивать, а ты примерять, – ласково объяснила мама.
– Да чего их примерять! – возмутился я. – Одевай да носи.
– Да уж больно пачка денег здоровая, – растолковала мне мама. – Не у места карман пришью, все коки себе в дороге отдавишь. Смотри, не убеги после обеда куда.
Я пристыженно умолк. Что-то моим кокам последнее время постоянно угрожали какими-то опасностями: то обещали их отбить, то отдавить.
После еды пили чай, и отец рассказывал о видах чая.
– Грузинский, это даже не чай, а так, – тут он пренебрежительно махнул рукой, – пыль грузинских дорог. Азербайджанский, конечно, получше, но и то за счет добавок индийского и цейлонского. Индия есть Индия, тут и обсуждать нечего, но лучший в мире чай, это разумеется краснодарский, которого у нас в Самаре днем с огнем не сыщешь.
Только я хотел спросить про китайский, которого я тоже в глаза не видел, но читал о нем хвалебные отзывы иностранцев, как вдруг зазвонил мой телефон.
Я торопливо схватил его в руку и гаркнул:
– Да!
– Приходи, – буркнул заспанный голос Липы. – Прихвати хлеба и томатного сока побольше.
– А может пива? – радостно спросил я. – По таким делам вроде бы пиво идет хорошо.
– Не-а, – отказалась похмельная Липа. – Винишка можешь взять. Да смотри нашего дешевого портвейна не рвани, лучше каким-нибудь приличным рислингом отоварься.
– Может покрепче чего? – поинтересовался я. – А то вдруг не возьмет?
– Обойдусь, – отказался враз построжевший девичий голос. – А то знаю я вас ловкачей: опоишь и воспользуешься моментом!
– Да я и не мечтал опаивать…, – понурился я в ответ на такое необоснованное подозрение.
– Ладно, подтягивайся побыстрей, – поласковел строгий голос, – да не волынься там, марафет не наводи, мне на твою внешность наплевать. И не дай Бог, подарка какого-нибудь не приволоки! Жду.
Разговор закончился, и только сейчас я вспомнил о родителях. Ох, я и осел! Ведь у меня в телефоне такой звук, что они наверняка каждое слово слышали! Надо было бы хоть в свою комнату уйти.
Тут мама горестно всплеснула руками.
– Ты слышал, отец! Он первый раз к девочке хочет пойти, и норовит с пивищем припереться! Тебя кто так воспитывал, оболтус?
– Ты, мать, зря не галди, – более толерантно отнесся к моему подходу отец, – с его-то ловкостью, он от трезвой девахи ничего не добьется. А Димка, вишь, как хитро подбирается: пивка не желаете? А водочки?
Мать вздохнула.
– Их молодых не поймешь…
– Да нечего и понимать – в постель планирует затащить. Да это и правильно: а то будешь тут три года сопли жевать, любовь-морковь разводить и петь, как у нас в общаге пели.
– А как у вас пели? -заинтересовалась мама, и папа тут же спел о том, как у всех все с девушками получилось, а у какого-то неловкого ни фига. Мелодия была какая-то подозрительно знакомая, небось, студенты с какой-нибудь иностранной песни передрали. А папа продолжал:
– Заодно он эту девицу на вшивость проверил.
– Как же это наш Димочка по телефону вшей углядел? – искренне удивилась мама.
– Да это в том плане, – пояснил папа, – что он выяснил, всем она дает, или все-таки с разбором. А это две большие разницы!
– Вот оно что…, – успокоилась мама.
Устав выслушивать эту старческую болтовню (все-таки им по сорок пять – седая древность, двое ископаемых), я решительно встал.
– Так я пошел?
– Конечно! – дружно отозвались родители в два голоса. – Ни пуха, ни пера!
Идите к черту, – подумал я, прихватив денег и уже убегая.
Что же они меня, как страшненькую девицу-перестарка, все норовят в добрые руки пристроить? Глядишь, еще и богатое приданое за мной давать начнут. А когда Олимпиада польстится и согласится выйти за меня замуж, они ей, поди, будут радостно руки целовать и при этом еще и приговаривать:
– Благодетельница ты наша! Вот уж выручила, так выручила!
В общем, мой домашний жениховский рейтинг все устойчивее стремился к нулю.
Мое сердце переполняла радость, и я летел, как на крыльях. В ближайшем супермаркете накидал в корзину по буханке белого и черного хлеба, три пачки сока, рванул дорогостоящий рислинг, подкинул для верности палку копченой колбасы, пару банок тушенки, наложил яблок и мандаринов и понесся к Олимпиаде. Дверного звонка не было, и я нетерпеливо постучал. В ожидании прошло ужасно много времени, и я постучал погромче.
– Да иду я, иду, – прозвучал из-за двери раздраженный девичий голос.
Через пару секунд дверь распахнулась, и на пороге появилась заспанная Липа в коротеньком застиранном халатике.
– Ну что ты ломишься, как голый в баню? Я те что, одним прыжком должна ко входу прибыть? Соку принес?
– Конечно! Но я подумал, что ты опять уснула, поэтому так сильно и стучал.
Липа зевнула.
– Я писала книгу «Обуреваемая страстью – нелегкая жизнь сексуальной маньячки», основанную на личном опыте. Ну чего рот разинул? Сок давай.
Я торопливо выхватил коробку с соком из пакета. Не ведя лишних бесед, Липа свинтила крышку и припала к коробке. После нескольких жадных глотков она ненадолго отвлеклась, шумно выдохнула, протерла рукой губы и сообщила:
– Эх, как на каменку! Хорошо пошла! А ты чего там торчишь? Особого приглашения ждешь? Проходи вон на кухню, – она посторонилась и продолжила пить.
А я прошел в заветный чертог. Кухня была большая, как у Палыча, да и вся квартира размерами особо не отличалась. Обои на стены еще не поклеены, полы были с черновой отделкой. В мойке громоздилась грязная посуда, но кухонный стол был чистый. Украшением кухни служил небольшой диванчик, обтянутый белой кожей, а у стола ютилась одинокая табуретка.
Пока я озирался, подошла и Олимпиада.
– Садись на табуретку, – скомандовала она. – Ремонта, как видишь, пока нету, всего второй месяц здесь живу, да и кухонными шкафчиками еще не обзавелась.
– И спишь здесь? – спросил я.
– Не-а, – подавила зевок байкерша. – Недавно прикупила роскошную кровать в комнату, только там сейчас бардак, и все перевернуто. Лучше здесь посидим. Давай суму, а сам паркуйся к месту стоянки.
Я отдал пакет и торопливо присел. Раскрыв емкость, Липа аж разинула рот.
– Ты что это, переезжать ко мне собрался? Рановато, браток.
– Я хотел, чтобы недостатка ни в чем не было…, – понуро повинился я.
– Не, ну ты
