Номы с интересом и даже с некоторым удовольствием осматривали нору. Она выглядела вполне добротно.
— Должно быть, наши предки жили в таких вот норах, — улыбнулась Гримма. — Разумеется, со всякими полочками и шкафчиками.
— А что? Здесь неплохо, — сказал один из номов. — Совсем по-домашнему. Почти как у нас в подполе.
— Только немного воняет, чувствуете?
— Это наверняка зайцы, — сказал Доркас, указывая в дальний конец норы, где было совсем темно. — Они все время там шебуршатся, но стараются не попадаться нам на глаза. Кстати, Нути показалось, что недавно здесь пробежала лисица.
— Надо как можно скорее возвращаться в каменоломню, — сказала Гримма. — Не думаю, чтобы лисица рискнула напасть, когда нас так много. В конце концов, здешние лисы знают, кто мы такие. Они усвоили, что каждый съеденный ном дорого им обходится.
Номы в растерянности переминались с ноги на ногу. Гримма была права. А что, если лисица все-таки рискнет и съест кого-нибудь из них? Пострадавшему будет уже все равно, как дорого ей придется расплачиваться за его гибель.
К тому же они продрогли и вымокли до нитки. И хотя по сравнению с теплой конторой заячья нора вряд ли могла показаться самым уютным местом на свете, остаться в ней все-таки было намного приятнее, чем выходить наружу в эту жуткую ночь. Они обошли с десяток заячьих нор, прежде чем наконец на их оклик не отозвался из темноты голос Нути.
— Я считаю, нам нечего опасаться, — сказала Гримма. — Лисы соображают что к чему. Правда, матушка?
— Что? — встрепенулась старуха.
— Я говорю, что лисы соображают, что к чему, — в отчаянии повторила Гримма.
— Ах да. Это верно, — отозвалась матушка Морки. — Особенно когда им захочется чего-нибудь вкусненького. Ради добычи лисица сделает любой крюк. Тем паче в холодную погоду.
— Я вовсе не это имела в виду! Почему у вас на уме всегда самое плохое?
— Ничего подобного, — обиженно проворчала старуха.
— Надо идти, — решительно заявил Доркас. — Мы же не можем ждать, пока сойдет снег! Я вполне смогу идти, если будет на кого опереться.
— Мы можем соорудить для тебя носилки, — предложила Гримма. — Только боюсь, что нам некуда возвращаться.
— Да, мы видели грузовики на дороге, — сказала Нути. — Но потом нам пришлось свернуть в сторону, потому что барсучью тропу замело и там было невозможно пройти. Мы пытались срезать путь по полю внизу, но из этого ничего не вышло — там сплошь перепахано. И мы все это время не ели, — добавила она.
— К сожалению, рассчитывать на сытный ужин вам не приходится, — предупредила Гримма. — Люди уничтожили наши припасы. Они принимают нас за крыс.
— Ну, это не беда, — заметил Доркас. — Помню, в Магазине мы сами всячески этому способствовали. Там расставляли мышеловки, а мы, молодые парни, отлавливали мышей в подвале и сажали их туда.
— Теперь люди ставят для них отравленную пищу, — сказала Гримма.
— А вот это уже хуже.
— Ну, пойдемте. Надо все-таки возвращаться обратно.
Снег все еще падал, но как-то неровно, как будто все хорошие снежинки были уже распроданы, а оставшийся залежалый товар пустили в полцены. На востоке проступила полоска розоватого света — еще не заря, а только ее обещание. Полоска казалась размытой, и это означало, что восходящее солнце будет скрыто завесой облаков.
Номы сломили несколько сухих стебельков и на скорую руку соорудили для Доркаса нечто вроде стула, который можно было нести вчетвером. Доркас верно определил место для укрытия. Там снег был не особенно глубок, но этот положительный момент сводило на нет обилие палых листьев, мелких веток и прочего мусора. Отряд продвигался вперед очень медленно.
«Хорошо людям, — думала Гримма каждый раз, когда колючки длиною с ее руку цеплялись за платье. — Масклин был прав: это мир людей. Он скроен по их меркам. Они ходят, где хотят, и делают, что им нравится. Нам только кажется, что мы вольны в своих поступках, на самом же деле мы ютимся в свободных уголках их мира — у них под полом, присваивая себе то, что нам не принадлежит».
Номы устало плелись за Гриммой в унылом молчании. Тишину нарушал лишь хруст снега и листьев у них под ногами, да еще чавканье матушки Морки. Она сорвала с куста несколько ягод боярышника и с видимым удовольствием их жевала. Старуха попыталась угостить ягодами остальных номов, но те нашли их горькими и неприятными на вкус.
— Может, у меня и вправду изменился вкус, — пробормотала матушка, искоса взглянув на Гримму.
«То же самое произойдет и с нами, — подумала Гримма, не обращая внимания на укоризненный взгляд старухи. — Нам осталось только одно: вернуться назад, разбиться на маленькие группы и бежать из каменоломни. Поселиться где-нибудь в поле, забиться в заячьи норы и жить, питаясь тем, что окажется под рукой. Кто-то, конечно, приспособится, но старики вряд ли доживут до весны.
И прощай электричество, прощай чтение, прощайте бананы…
Но я останусь в каменоломне и буду ждать возвращения Масклина».
— Выше голову, дочка, — дружелюбно сказала матушка Морки. — Ну что ты скисла? Может, все еще обойдется, я всегда так говорю.
Но даже ей стало не по себе, когда она увидела лицо Гриммы, в котором не осталось ни кровинки. Девушка несколько раз открывала рот, словно собиралась что-то сказать, затем согнулась, упала на колени и зарыдала.
Это, пожалуй, был самый ужасный звук из тех, что номам когда-либо приходилось слышать. Гримма могла кричать, выражать недовольство, задираться, командовать. Но слышать ее рыдания было все равно что видеть, как мир переворачивается вверх тормашками.
— Я только хотела ее подбодрить, — виновато бормотала матушка Морки.
Растерянные номы стояли чуть поодаль от Гриммы. Никто не осмеливался приблизиться к ней. Это было чревато неприятностью. Если бы кто-то решился подойти к ней, похлопать по плечу и сказать: «Ну полно, не плачь» — могло произойти все, что угодно. Она могла, например, укусить такого смельчака за руку.
Доркас обвел глазами номов, вздохнул и сполз с приготовленного для него сиденья. Он заковылял к Гримме, опираясь на палку с колючками.
— Все хорошо, — принялся успокаивать он девушку. — Вы нашли нас, и мы возвращаемся домой.
— Ничего подобного! У нас больше нет дома! — проговорила Гримма сквозь слезы. — Уж лучше бы вы оставались в этой норе. Все пропало!
— Ну, я бы не стал… — попытался было возразить Доркас.
— У нас нет еды, мы бессильны против людей, мы оказались в западне. Я хотела, чтобы все мы были вместе, но теперь я вижу, что все пропало!
— Наверное, мы с самого начала должны были переселиться в амбар, — сказала Нути.
— У вас пока еще есть такая возможность, — сказала Гримма. — У вас, молодых. Уходите отсюда, как можно дальше!
— Но детям такая дорога не под силу, да и старики вряд ли дойдут по снегу, — возразил Доркас. — Ты это прекрасно знаешь. Не надо поддаваться отчаянию.
— Мы все испробовали! И стало только хуже! Мы надеялись, что прекрасно заживем в каменоломне, и что из этого вышло?
Доркас долго смотрел на нее невидящим взглядом.
— Все дальнейшие усилия бесполезны, — сказала Гримма. — С таким же успехом мы могли бы остаться здесь и умереть.
Наступило тягостное молчание. Его нарушил Доркас:
— Ты уверена? Ты действительно так считаешь?
Тон, каким это было сказано, заставил Гримму поднять глаза.
Номы, все как один, завороженно глядели в одну точку.
Туда, где стояла лисица и взирала на них.
В такие минуты кажется, что время остановилось. Гримма увидела, как сверкают зеленовато-желтые глаза хищницы, как из пасти у нее вылетают клубы пара. Лисица высунула язык. Вид у нее был удивленный.
Судя по всему, лиса появилась в этих краях недавно и видела номов впервые. Ее не слишком изощренному уму было недоступно решение хитрой загадки: кто же эти странные существа? Внешне — две руки, две ноги и голова сверху — номы походили на людей, от которых следовало держаться подальше, что же касается роста, то любого из этих крохотных человечков ей хватило бы лишь на один зубок.
Номы стояли как вкопанные, не в силах пошевелиться от ужаса. Спасаться бегством было бессмысленно. У лисы вдвое больше ног, и ей не составило бы труда их догнать. В любом случае конец был бы один, а так хоть можно встретить свой смертный час, не запыхавшись от бега.
Вдруг послышалось грозное рычание.
Ко всеобщему удивлению, оно исходило от Гриммы.
Выхватив у матушки Морки палку, девушка шагнула вперед и, не дав лисице опомниться, ударила ее по носу. Та взвизгнула и глупо заморгала.
— Убирайся прочь! — крикнула ей Гримма. — Как ты посмела к нам приблизиться? — Она снова с размаху ударила лисицу палкой.
Та отдернула голову. Тогда Гримма подошла еще ближе и, изловчившись, залепила ей пощечину.
