— Хватит ныть, — задумался Адольф. — С тем, что ты не смог выполнить элементарное задание, мы разберемся чуть позже.
— Я думаю, он выручать Олю потащился. — Нерешительно отозвался следящий, стремясь хоть как‑то искупить свою вину. — Надеюсь, у него хватит ума вызвать подмогу.
— Адольф, наши вещи у тебя в особняке или у меня? — Дерри нахмурился и что‑то сосредоточенно обдумывал, вероятнее всего прикидывая, возможные действия друга. От Стикура можно было ожидать любых глупостей. Несмотря на ум, образованность и богатый опыт в некоторых вещах герцог был до примитивности наивен. Например, он, как и любой юрист, свято верил в торжество закона.
— Как только Ранион связался со мной, я ваши вещи перевез к себе. — Пожал плечами недоумевающий болотный тролль. Вопросы Лайтнинг периодически задавал странные. Не иначе, как брезгует рубашку со штанами Раниона надевать. Своих шмоток захотелось. — Твои слуги очень понятливые, они мигом собрали сумки и передали моим людям. А это какое отношение имеет к делу? Уж порты‑то бы я тебе всяко нашел. Даже быть может неношеные. Что ты переживаешь. По‑моему, это не самый принципиальный вопрос.
— Ты не понимаешь! — Адольф с удивлением заметил, что Дерри злится. Так, как обычно злится, если не в силах что‑то предотвратить и изменить — Если у Стика есть хоть что‑то, что подтвердит его личность и статус, то он точно никого не звал на помощь. В лучшем случае сообщил в местную стражу, которая ни за что не поторопится приехать. Но, скорее всего, и на это не стал терять время.
— Это еще почему?
— Герцог Нарайский, — прошипел Лайтнинг, как будто это могло что‑либо объяснить. — Понимаешь, он официальный представитель власти. Стикур привык, что перед ним открываются любые двери. Он — закон, даже не носитель закона, он — сам закон. Его слово не подвергается сомнению. Он решил, что если придет к Денису открыто и потребует вернуть Ольгу, пригрозив, что в следующий раз вернется с официальными властями, то никто ему мешать не будет.
— Идиот! — завопил Адольф. — Он что, не понял, что даже для нас Денис — мелкая крыса, засевшая в мешках с мукой.
— Не идиот — аристократ, — не согласился Дерри. — Стик свято уверен, что в городе, в столице, где городская стража стоит на каждом углу, ему ничего не угрожает. Наш герцог искренне считает, что с ним связываться не будут, чтобы не нажить себе проблем. Так что давайте не будем медлить. Мне нужно одеться и срочно отправляемся в гости к Денису. Адольф, я думаю, людьми ты нам поможешь. Льрисса, прости прощального ужина не выйдет. Нужно вызволять девушку.
— Я с вами, — немедленно отозвалась вампирша, мучительно соображая, в какое бы безопасное место пристроить Кровь — Если бы не Анет, то меня бы не было в живых, а мой народ очень скоро накрыло бы безумие. Я не могу вам не помочь. К тому же, мне не нравится, когда мужики обижают женщин.
— А когда наоборот? — не смог сдержаться Дерри.
— А наоборот, бывает даже интересно, — сверкнула хищной улыбкой красавица и почему‑то покосилась в сторону покрасневшего следящего.
— Я думал, ты спешишь? — согнал с лица усмешку Лайтнинг. — Если у тебя долг перед народом, я не могу тебя задерживать.
— Спешу, но камень при мне, а значит, все нормализовалось. Еще день погоды не сделает. Проблемы начались бы месяца через три.
— Почему?
— Странный ты, ксари! — хмыкнула Льрисса, так и не решив, что делать с артефактом. — То бежишь сломя голову и вопишь, что времени нет, то готов разинув рот слушать вампирские легенды. Ты уж определись, что тебе важнее.
— Каркал! Ты, безусловно, права, но потом, когда мы все же организуем этот клятый прощальный ужин, ты мне расскажешь!
— Уверен, что достоин?
— Ну не я, так Анет, — не смутился Лайтнинг, когда еще представится возможность узнать секреты вампиров?
— А Анет и так знает.
— Вот ведь, какие вы! — в сердцах бросил ксари и заспешил к ходу.
Все пошло не так как нужно. С самого начала. Прав Ранион, как не печально, но прав. Глупо было пороть горячку, получилось сделать только хуже. И Ольге не помог и сам влетел.
Неприятности начались с того момента, как следящий отказался выпускать его из дома до прихода Адольфа. Будто у него или заносчивого болотного тролля есть на это право? Да кто они такие, чтобы что‑то запрещать герцогу Нарайскому? Пришлось изворачиваться, хитрить, совершенно неподобающим аристократу образом, и как ни печально, подло вырубать своего охранника. Дальше тоже все пошло не по плану: Стикур предполагал, что имя герцога Нарайского, хоть что‑нибудь стоит, оказалось, что нет. Для этих людей слово «закон» просто не существует. Как только Лайтнинг мог существовать в подобном обществе столько лет? Это стая, в которой выживает лишь сильнейший, впрочем, и высшее общество — такая же стая. Только вот Стик привык быть одним из вожаков, которого боялись и уважали. Демонстрация силы давно уже была не нужна, обычно хватало имени и слов, но не здесь. Его скрутили, словно подзаборную шавку, не обращая внимания на предъявленные регалии и обещания расправы и утащили в подвал дома. Только тогда парень понял, насколько все серьезно, выпускать обратно его не собирались. Поэтому охранников Дениса и не волновал его статус, хоть герцог, хоть граф, хоть сам Корвин Арм‑Дамашский — без разницы. Нет человека — нет проблемы.
Стикур осторожно приоткрыл заплывшие глаза и попытался сфокусировать взгляд хоть на чем‑нибудь. Не получилось, то ли в камере было слишком темно, то ли опухшие веки не хотели приподниматься. Связанных над головой рук, герцог практически не чувствовал, только какой‑то жуткий огненный сгусток от локтей, к тому месту, где по идее должны быть запястья и кисти. Все тело болело, значит по крайне мере, было живо. Били Стика долго и со вкусом, потом, кажется, не только били, но подробности истязаний он не запомнил. В память врезалось только надменное лицо Дениса, огонь и обещание, что он, Стикур, еще будет кричать и молить о пощаде. Герцог только плюнул в нахальную физиономию, не подозревая, насколько бывший жених рыжей прав. Ненавидя себя за слабость, Стик орал и просил о пощаде, а потом привели Олю и заставили смотреть. От этого унижение было значительно более сильным. Он закрыл глаза, чтобы не видеть ее лица, только вот мольбы и обещания сделать все, ради его спасения были слышны. Уши заткнуть возможность не подвернулась.
Это он должен был ее вытащить, а не она обещать своему жениху всякие мерзости. Впрочем, Денис на причитания Оли обращал мало внимания, заявив, что и так получит все сполна. И пытки возобновились, время и пространство перестало существовать, остались только боль и отчаяние. «Только бы быстрее умереть, — крутилось в голове, — быстрее бы все эти мучения закончились». Невозможно терпеть, горло дерет от крика. Кажется, голос пропал совсем, по крайней мере, вместо вопля вырывался лишь хрип. И уже все равно, что больше не будет ничего. Не имеет значения, что Ольга останется здесь. Стало безразлично, что с ней случится. Главное, чтобы боль отступила. Наверное, он слишком слаб, он не может вынести. Не хочет терпеть. Кажется, он обещал, что отдаст все состояние в обмен на прекращения пыток, и Денис со смехом согласился, но боль не прекратилась. Палач с усмешкой сказал, что вернется к этому вопросу чуть позже, чтобы у Стика не возникло соблазна, что‑либо утаить.
Потом, он, кажется, отключился и очнулся в тишине и темноте. Не было ни мучителей, ни Оли. Если увидеть девушку герцог уже не рассчитывал, то в том, что Денис вернется, не сомневался. «Может меня найдут? — тоскливая надежда попыталась просочиться в сердце, но голос разума тут же невозмутимо ответил. — А кто? Тебя всегда готовы были прикрыть твои солдаты, которым сейчас никто не отдаст приказ. Дир — его нет в живых и Дерри — о его судьбе не известно. Ты — один, и никому не нужен, ты сдохнешь здесь, тогда когда этого захочет Денис. Ты ничто, слабая жалкая тварь, стонущая от боли и вымаливающая пощаду!»
Когда с грохотом открылась дверь в камеру, Стикур даже не повернул голову. Зачем? Смысл?
— Стик? — голос Оли казался невозможным диким сном. Обманом. Поэтому парень плотнее прикрыл глаза, не желая расставаться с иллюзией. — Эй, очнись! Очнись, мы сейчас тебя освободим.
Слова трудно доходили да ушедшего в глухую защиту сознания. Молодой человек испуганно дернулся в сторону, когда чьи‑то руки коснулись изувеченного лица. Все это — сон, не правда.
— Быстрее, — еще один голос герцог не смог узнать. Он тоже был женским, но незнакомым. Сильным и властным. — Скорее снимай его. Ключ‑то подходит?
— Вроде бы? — герцог сквозь мутнеющее сознание отметил, что Оля плачет. По крайней мере, всхлипывания были значительно внятнее, нежели речь.
