Жильвэ управлялся с поводьями уже совсем уверенно. Присвистывая, он натягивал то правое, то левое, на запястьях под бледной кожей проступали жилки. Лошадки слушались, уверенно следуя изгибающейся дорогой. Впрочем, даже не направляй их бывший принц, фургон с пути бы не сбился. Животные просто приучены ходить строем.
Разделенная на двоих лепешка оказалась не так уж плоха. Да и мальчишка… тоже. Он, чуть расслабившись и сыто улыбаясь, привалился к плечу Нирины, и задремал. Она же продолжила зорко озирать окрестности. Только тяжести в ее взгляде сильно убавилось, а появилась насмешка. Над собой. Ведь очень смешно ощущать себя ястребом, охраняющим собственное гнездо и детенышей, особенно если раньше даже и мыслей таких не возникало. Хороши детеныши! Особенно тот, старший…
Разбирать собственные чувства было непривычно, и караванщица бросила это занятие, посвятив себя созерцанию дороги.
На следующий день неладное первыми заметили стражи. Один из всадников, круживших вокруг вставших на полуденную стоянку фургонов, резко остановившись, спешился. Второй, оторвавшись от наблюдения за ближними хижинами, прячущимися под развесистыми кронами деревьев с толстыми стволами, покрытыми бахромчатой корой, перевел взгляд на горизонт.
Миг спустя поросшие серебристой травой пески огласили сперва тихие, но с каждым мигом становящиеся все более пронзительными истеричные вопли сторожевых шакалов.
Нирина оторвалась от поилки, в которую осторожно доливала болтушку для своих лошадей. Взвилась вверх, отбрасывая ведро, и напряженно уставилась в сторону поселка. Остатки воды неслышно впитались в утоптанную землю. А караванщица пересчитала выстроившихся в ряд стражей, суетящихся у хижин людей, и перевела взгляд подальше.
Режущую глаз голубизну неба затянула жемчужно-серая дымка, медленно поднимающаяся к слепящему диску солнца. И на миг женщина будто оглохла. Растаяли в тишине гортанные крики местных жителей, вой шакалов, тревожные переговоры возниц, длинный, протяжный звук дорожного рога.
— Запрягай, — очень спокойно сказала она неслышно возникшему рядом аланийцу. — Быстро. А тревожная мелодия выводила — пожар!
Вокруг поселка жители спешно возводили песчаный вал, один из закутанных в многослойное цветное одеяние мужчин подошел к дамбе, перегораживающей резервуар с водой для полей. Напрягшись, он поднял плетеную заслонку и шумный поток, пенясь, устремился по каналу, разделяющему перекопанные гряды. Еще двое, добежав до Релата, подскочили к колодезному вороту и по его кивку сменили ребят, усиленно качавших воду в каменные желоба, женщины уже бежали от хижин, таща ведерные тыквы.
Нирина вскочила в фургон уже на ходу, даже не накинув палетты, с другой стороны на сиденье взобрался аланиец. Перехватив поводья у перепуганного мальчишки, женщина подхлестнула нервно прядущих ушами лошадей. Те резко прибавили ходу, встраиваясь в выворачивающую на дорогу цепь повозок.
— Широкий пал! — посмотрев налево и оценив скорость, с которой дымка затягивала горизонт, зло выплюнула Нирина.
— Что?
— Кто-то поджег степь, и огонь идет поперек нашей дороги.
Под колесами стремительно убегала земля. Фургон вздрагивал, стонал и подпрыгивал на мелких ухабах, но хода не замедлял. Тяжеловесные лошади резво перебирали ногами, чувствуя надвигающийся ужас, и только твердые руки возниц не давали им свернуть с дороги, стремясь убежать от огня. Впрочем, доверие к хозяину тоже важно. Только во взаимодействии сейчас было спасение.
Мимо все убыстряющейся цепочки пронесся один их охранников, поравнялся с головным фургоном, что-то крикнул.
А Нирина задумалась на миг, все ли колеса и ноги выдержат такой забег. И будет ли он удачен? Клубы пыли закрыли горизонт, видна была только дорога да ряд задников, быстро обретающих одинаково серый цвет. Поворот. На миг показался горизонт. Над ухом раздался голос мастера Слова:
— Мы успеем уйти? — Рилисэ-старший.
— Нет, — быстро, не оборачиваясь, не отвлекаясь от поводьев и счета хриплых вдохов, от которых быстро и резко ходят туда-сюда бока коней, следя за охранниками, скачущими опасно рядом ради страховки. Подхватить, если не выдержит дерево. Спасти хотя бы людей.
— Тогда почему не остались там, на стоянке?
— Мало места, открытое пространство, — вылетающие из-под копыт песчаные брызги секли кожу сквозь тонкую ткань туники.
— И на что надежда?
— Веду караван не я.
Она закашлялась от пыли, скребущей горло. И благодарно кивнула, когда лицо прикрыл платок, а на плечи лег плащ. Тонкие детские руки на миг сжали плечи, выдавая испуг, и исчезли.
Караванщица стиснула зубы. Некогда бояться. Но подступал суеверный первобытный ужас перед непоколебимой стихией. Еще поворот.
И тут фургоны накрыл горький дым. Не на много горячее воздуха, он просочился в грудь, заставляя судорожно скорчиться, пережидая резкую боль от горячего пепла, обдирающего внутренности. Повозки еще раз повернули, следуя за всадниками, перевалили через песчаный гребень, чуть притормозили, когда лошади, едва не садясь на крупы, съехали вниз, поднимая вдобавок к дымной завесе, тучи песка.
Колеса подскакивали так, что, клацнув зубами, Нирина едва не прикусила язык. Канава углублялась, превращаясь в каменистый овраг, разрезающий землю до высоты в полтора человеческих роста.
Дышать стало невозможно, поверху стелился густой дым и уже, кажется слышно гудение пламени. Наконец цепь замедлила ход и остановилась. Бросив поводья, караванщица метнулась за полог, сбросила с одного из сундуков вещи, выдернув снизу большое плотное полотнище. Швырнула Рилисэ флягу:
— Поливай лошадей! И себя.
Из другого меха окатила себя и мальчишку, резко стаскивая замершего от ужаса ребенка вниз и притискивая к потному боку роняющей пену с губ лошади. Другой рукой притягивает вплотную мужчину и, широко размахнувшись, накрывает всех тканью, успев заметить, как нечто подобное проделывает возница следующего фургона.
Под пологом душно, пыльно и горячо. Кони нервно переступают ногами, мотают головами, но Нирина, отпустив ткань, крепко, до судороги вцепилась в узду. Мальчишка под боком коротко и неровно дышит, почти выкашливая воздух. Сзади, придерживая ткань, прижимается мастер, спиной женщина отчетливо чувствует, как бьется его сердце. Резко, быстро.
Сверху накатил жар, пропекая ткань насквозь. Сквозь плащ и тунику, мгновенно высушивая пот. Облизнув растрескавшиеся губы, Нирина зажмурилась еще плотнее, пригибая головы лошадей к земле. Сзади скукожился мужчина, шипя сквозь зубы незнакомые ругательства, мальчишка тихо стонет на одной ноте. Горячо, горячо, горячо… Над головами ревет и воет пламя… Считая удары сердца, караванщица терпеливо ждала, когда огонь уйдет… Искра, лучина, полная свеча…
Жар начал медленно отступать. И спустя пару мгновений после того, как ткань перестала до красноты обжигать кожу, Нирина отбросила покрывало, глубоко вдыхая и оглядываясь.
Почти кипящий воздух ожег грудь, высушивая внутренности. Но зрелище того стоит.
Крыши фургонов дымятся, на склоны ложится невесомый серебристо-серый пепел, кто-то впереди пытается затушить тлеющие опоры полога, торопливо опрокидывая на злобно шипящее дерево ведро воды. Сзади, в узком проходе, среди стоящих впритирку к откосам повозок, бьется в агонии гнедой жеребец. Спустя миг мучительное ржание прекратилось, замерли скребущие камни копыта, и воцарилась тишина, разбавляемая только потрескиванием остывающего дерева и камней.
Потом сжатое, как пружина время вновь понеслось вперед, отсчитывая потерянные мгновения. И их оказалось немало. Солнце давно перевалило за полуденную отметку. Сквозь дымку оно казалось размазанным бледно-желтым пятном, медленно скатывающимся за горизонт. Наползшая со склона тень душной черной пеленой укрывала караван от взора небес.
Рилисэ осторожно поливал шкуры понурых, опустивших к самой земле головы, лошадей. Мальчишка достал ведро и, встав на скамью, плескал на подпаленный верх остатки воды. Пара струек скатилась с покатой крыши и вылилась за шиворот Релату, протискивающемуся вдоль обрыва.
— Все в порядке? — спросил у устало привалившейся к камням женщины.
Та оторвала взгляд от неба, вдруг ощутив, как болит спина, к которой почти пришпарилась ткань туники, как першит в горле, и ноют запястья, на которых остались следы туго обмотанных поводьев.
— Да, — кивнула, поймав обеспокоенный взгляд. И уже тверже повторила, — да.
— Отлично. И, еще. Ночуем здесь.
— Вы предусмотрительны, Глава. Примите наше восхищение, — и, едва не взвыв, Нирина нагнулась за спасшей их тканью, лежащей красивыми черно-серыми волнами под копытами лошадей.
Релат помог, ободряюще кивнул и двинулся дальше, к потерянно замершему в конце стражнику, только что прирезавшему собственного коня.
