Ознакомительная версия.
Груздев оглядел комнату и хмыкнул. На мебели хорошо сэкономили — старый стол, два расшатанных стула, покосившаяся вешалка у двери. Жоржик поставил на стол рыжий портфель, раскрыл его, вытащив старые джинсы и свитер. Раз уж ему какое-то время придется здесь отираться, то стоит ликвидировать бардак, штукатурку с пола подмести, да вымыть все не мешало бы, подумал Георгий Сильвестрович, брезгливо сморщившись. Он был помешан на чистоте и просто не мог спокойно смотреть на беспорядок. Порой доходило до того, что, будучи в гостях, принимался в чужом доме собирать соринки с ковра или машинально складывать в раковину грязную посуду.
Посмотрев на часы в сотовом телефоне, Груздев положил аппарат на стол и спешно достал из портфеля бутылочку коньяка и банку с кофе. Чайник решил принести позже.
У агента Блаженного проблем с «внедрением» тоже не возникло. Можно было сказать, что его даже внедрять не пришлось, он просто пришел в гости к бомжу Коле, что обитал в доме восемьдесят шесть по улице имени Крупской, в туалете. Первым делом Благолеша выяснил у бомжа Коли, что поэты пьют, и сразу после совещания с собратом заглянул сначала в аптеку и сделал хороший запас настойки боярышника, а потом в комок — за бутылкой водки. Вернувшись на Крупу, бомж прямиком направился в кабинет номер тринадцать. Агент Блаженный побывал у поэтов незадолго до прихода приставов, а баба Нюся, занятая в это время выдворением «коня древнягреческаго» обратно в кладовку, «чужого» бомжа не заметила.
Кроме Дальского в кабинете находились трое студентов — в качестве группы поддержки. Двое из них были активистами анархистского движения, третий — комсомолец из числа тех товарищей, у которых «беспокойные сердца». Пригласил их Мамонт не случайно. Приставы — представители власти, а с властями гораздо лучше найдет контакт политически активная молодежь, нежели люди творческие, не от мира сего. Заявленное на сегодня выселение обещало быть бурным. Так что Благолеша попал с бутылкой дешевой белой очень вовремя. Пить, конечно, не стали, во избежание проблем с приставами, но бутылку у бомжа забрали, чтобы снять стресс в случае поражения или же для поощрения в случае победы.
— Дом хороший, — несмело начал агент Блаженный. — Старый. Я слышал, что исторически важный домик.
— Еще какой! — воскликнул комсомолец. — Здесь сам Сталин останавливался, когда еще не был вождем.
Следующий вопрос был адресован Мамонту Дальскому, и задал его один из анархистов.
— А правда, что здесь есть замурованный подвал? — поинтересовался молодой человек, даже не подозревая, как обрадовал «конспиративного» бомжа этим вопросом.
— Правда, — ответил Мамонт. — Говорят, там еще Морозов на всякий случай клад схоронил. Ходят слухи, что он, когда в Восточный Туркестан бежал, сокровища свои прихватить не успел, времени не было. Подвальчик с секретом, а вот где вход в замурованную половину, то даже Чека не смогла определить. Вы что, думаете, Сталин сюда просто так приезжал?
На этом беседа прервалась. Появились приставы. Агент Блаженный, естественно, ретировался, оставив за собой шлейф нитхинолового аромата. Тут же информация была доставлена в кабинет полковника, и буквально сорок минут спустя Репнин уже звонил супруге, обрадовав любящую женщину известием о незапланированной разлуке ввиду срочной командировки в Москву. Еще через пять минут верная жена полковника Репнина тоже позвонила — человеку, которого знала много лет и с которым не прочь была бы возобновить знакомство, огорошив его просьбой скрасить одинокий вечер.
Груздев похвалил себя за то, что заблаговременно переключил телефон на бесшумный режим. Однако когда засветился экран, он невольно вздрогнул. Взял аппарат в руки и, увидев, с какого телефона звонят, замер. Сердце забилось быстрее, кровь прилила к лицу, а глаза стрельнули в сторону зеркала. Но у поэтов громко кричала Варвара Ивановна Трубогайкина и слышался голос Дальского, мелодичным фоном звучали голоса студенток. Понадеявшись, что в таком шуме его не услышат, Груздев нажал кнопку и осторожно сказал:
— Слушаю…
— Жорочка, я так хочу тебя увидеть, — скороговоркой проговорили в трубке. — Я сегодня дома одна, жду. Вечером, в семь часов, мой осел улетает в Москву. Ты придешь?
— Да, да… конечно, — спешно ответил психотерапевт и тут же отключился, но поймал себя на мысли, что нежный голосок этой женщины он мог бы слушать всю жизнь.
В помещении, занимаемом поэтами, события развивались своей чередой, вот только финал оказался совсем не тот, какой запланировал полковник Репнин. То есть поэтов с занимаемой площади не выселили, но совсем по другой причине.
Пристав была пожилой женщиной классического совкового вида: откляченный зад, обтянутый черными лосинами, блузка с рюшами, химическая завивка, яркие голубые тени над глазами, выщипанные подковки тоненьких бровей, нос уточкой и пронзительный, режущий уши голос. Ее группа поддержки состояла из студенток местного юридического института. Будущих юристок попросили сыграть роль понятых. Естественно, среди них находилась агент Блондинка, и, естественно, на фоне этой пестренькой компании Грета смотрелась драгоценным камнем.
— Приступайте, девочки, — скомандовала пристав.
Девочки «приступили». Они быстро проговаривали названия книг, тут же оценивая на глаз по состоянию обложки.
— С ценой не ошибетесь? — едко поинтересовался Дальский, о чем тут же пожалел: госпожа Трубогайкина взвилась, в справедливом возмущении забыв, что теперь работает не с зеками, а с людьми интеллигентными, на которых так орать не стоило бы.
— Вам районным судом предписано освободить занимаемое помещение! — прокричала Варвара Ивановна сидевшему за столом спиной к окну президенту организации. — Немедленно освободите помещение по Крупской, восемьдесят шесть, кабинет тринадцать! Если не освободите завтра, придем с командой, вышвырнем вещи на улицу, помещение опечатаем!!!
— Госпожа Трубогайкина, — едва сдерживаясь, чтобы не ответить представительнице власти тем же тоном, начал президент Объединения, но пристав, возмущенно выпучив глаза, не дала Дальскому договорить.
— Вы мне тут госпожами не кидайтесь! Вы ответите за оскорбление!
— Уважаемая Варвара Ивановна, давайте дождемся решения мирового судьи, — усмехнувшись в усы, повторно обратился к ней Мамонт Дальский. Он встал, вышел из-за стола и прислонился к стене возле высокого шкафа, забитого рулонами плакатов. — Кроме того, мы готовы заплатить. Ждем, скоро на счет должна поступить крупная сумма. Так что средства есть. Не совсем поэты бедные, — соврал экономист. Где брать деньги на погашение долгов, Дальский не знал и придумать ничего не мог.
— Ничего не знаю! Вот постановление, завтра будьте на месте! Если не будете — двери сломаем! Вещи на улицу!
— Это произвол! — почему-то хором сказали анархисты и комсомолец.
— Да ладно, ребята. — Дальский махнул рукой. — Дело привычное. Опять предписали освободить помещение, мы снова проигнорируем, а тут и дело в мировом суде выгорит.
— Вот только не надо провокаций, не надо! — выкрикнула Трубогайкина и замахала перед самым лицом Мамонта указательным пальцем.
Дальский спокойно отодвинул «перст указующий» от лица, обошел приставшу и направился к телефону. Спустя минуту, как это и предвидел полковник Репнин, президент Объединения поэтов Алтая уже обзванивал всех, кто, по его мнению, мог помочь в сложившейся ситуации.
Дверь кабинета распахнулась, и боком, наклонив голову, вошел товарищ Дальского — Виктор Веков. Студентки, до этого с увлечением занимавшиеся описью и не обращавшие внимания на перепалку Трубогайкиной с Дальским, при виде Векова прекратили работу и замерли, открыв рты. Они впервые видели мужчину таких габаритов. Сама госпожа Трубогайкина побелела, отпрянула, но тут же взяла себя в руки. «Страх неведом женщине, всю жизнь посвятившей работе в правоохранительных органах», — подумала она. Справившись с эмоциями, главный пристав решительно подошла к вошедшему и смерила осуждающим взглядом. Потом, взяв стул, взобралась на него и, глянув Векову прямо в глаза, прокричала:
— Товарищ штангист, предъявите документы! По какому праву вы зашли в кабинет? Здесь вам не спортзал, здесь культура находится, но скоро ее не будет! — За спиной кто-то из ее команды засмеялся, и женщина, спрыгнув со стула, строго посмотрела на студенток. Те нехотя продолжили работу, с интересом поглядывая на «товарища штангиста».
— Я, как бы точнее сказать, человек не чужой, состою в Объединении поэтов, член этой общественной организации, — ответил Веков, горой нависая над представительницей власти.
— И сам поэт, — добавил Дальский.
— Тогда пусть предъявит документы, что он поэт и член! — Это требование Трубогайкиной вызвало восторг у группы поддержки. Девушки не могли открыто смеяться над своей начальницей, но тихонько хихикали, видимо живо представив документ, требуемый ею.
Ознакомительная версия.
