Ознакомительная версия.
— Товарищ штангист, предъявите документы! По какому праву вы зашли в кабинет? Здесь вам не спортзал, здесь культура находится, но скоро ее не будет! — За спиной кто-то из ее команды засмеялся, и женщина, спрыгнув со стула, строго посмотрела на студенток. Те нехотя продолжили работу, с интересом поглядывая на «товарища штангиста».
— Я, как бы точнее сказать, человек не чужой, состою в Объединении поэтов, член этой общественной организации, — ответил Веков, горой нависая над представительницей власти.
— И сам поэт, — добавил Дальский.
— Тогда пусть предъявит документы, что он поэт и член! — Это требование Трубогайкиной вызвало восторг у группы поддержки. Девушки не могли открыто смеяться над своей начальницей, но тихонько хихикали, видимо живо представив документ, требуемый ею.
— У нас членство не фиксированное. — Мамонт расхохотался: глухо, издевательски, чем взбесил пристава.
— У вас обязаны быть корочки, — заявила она, краснея от возмущения. — Раз вы — члены, то это должно отражаться документально. А у вас никак не отражается то, что вы члены!
Уверенность дамы-пристава в силе и непогрешимости бумаг с печатями вызывала восхищение Виктора Векова — одного из всеми любимых и известных алтайских шутников.
— Отражается, — сказал он едко. — В паспорте отражается, в графе «пол» написано «мужской». И потом, тут не только поэты, тут любой желающий имеет право находиться. Те, кому нравятся стихи.
Трубогайкина прищурила глаза, с ненавистью взглянув на оппонента, тонкие губы сжались куриной гузкой, ноздри раздулись. Она немного помолчала, потом, склонив голову к правому плечу, зачем-то поправила воротник. Впервые товарищ пристав не знала, что ответить, и уже было начала паниковать, как вдруг вспомнила заученные в детстве стихи. Брови взлетели, сморщив в гармошку узкий лоб, в глазах снова сверкнуло пропавшее было превосходство. Варвара Ивановна, скинув со стула томик Некрасова, села и продекламировала, перефразируя известного классика:
— Поэтом можешь ты не быть, но членом быть всегда обязан! Стихи может писать каждый, даже я!
— Поэт — это не член, а состояние души, — произнес Дальский, сдерживая смех. Он едва выговаривал слова. Его веселье имело далеко идущие последствия: Трубогайкина подскочила к президенту ОПы, выхватила из его рук телефонную трубку и обвиняюще потрясла ею у лица экономиста, едва не сбив очки с узкого лица.
— А вот это уже государственная собственность! И я, как представитель государства, ею воспользуюсь! — авторитетно заявила она, набрав «02».
Кустистые брови Дальского взметнулись вверх, а Веков усмехнулся. Мужчины переглянулись, но пристав этого не заметила.
— У нас экстремисты буйствуют! — кричала в телефон достойная представительница власти, видимо пересмотревшая новостей. — Немедленно вышлите наряд милиции. — Она взглянула на Виктора Векова и добавила: — А лучше два наряда милиции!
Милиционеры появились спустя две минуты. Полковник Репнин приказал, чтобы на всякий случай у дома на Крупе патрулировал улицу милицейский уазик. Мало ли как будут развиваться события: приставам могла понадобиться помощь.
Веков видом и, самое главное, поведением напоминал незабвенного Громозеку — героя славного советского мультфильма «Тайна третьей планеты». «Шкафы» из группы силовой поддержки мультфильм в детстве явно смотрели и слегка завибрировали. Габариты Векова производили шоковое впечатление на всех. Бравые милиционеры, здоровые и высокие парни, впервые ощутившие себя хрупкими и хилыми, тоже потребовали предъявить документы. Видимо, растерянность не проходила, и документы они потребовали у всех присутствующих, включая приставов.
— Да мы тут при исполнении! Требуйте у экстремистов — пусть они покинут помещение! — взвизгнула Трубогайкина.
Девицы администраторского вида шумно переговаривались и перемещались на маленькой площади в произвольном порядке. Это создавало такую суматоху, что разобраться в происходящем служителям было очень трудно. Поэтому, наверное, они смотрели, не в силах отвести глаз, на оазис спокойствия в этом сошедшем с ума доме — на невозмутимую, холодную Грету Сайбель. Она сидела в кресле напротив шкафа с бумагами и отрешенно взирала на происходящее.
Прекратила суматоху, как ни странно, госпожа Трубогайкина.
— Ну хорошо, — сказала она, — раз вы не хотите выселяться, мы тут все опишем и опечатаем помещение.
— Описывайте, описывайте. Только тогда придется описать каждую книгу, каждый журнал, — ответил ей Дальский. — Но учтите, здесь у нас уникальные книги. Первые издания алтайских поэтов. Самиздатовская литература.
— Ниче, ниче, все опишем, — отмахнулась от него, словно от назойливой мухи, Трубогайкина и приступила к работе.
— Баба чугунная, голая, на коне неизвестной породы, — прокричала пристав, — в буденовке красноармейца, остальная форма отсутствует.
— Варвара Ивановна, конь в буденовке? — уточнила девица, заполняющая акт описи.
— Ты издеваешься?! Какая буденовка у коня?! У него же уши! — Начальница закатила глаза и постучала себя по лбу кулаком. — Думать надо! Ты сама пробовала на коня буденовку натянуть? То-то! Пиши: в буденовке баба, а конь в бескозырке.
— Так и писать? — промямлила готовая заплакать студентка.
— Так и писать, — отрезала Трубогайкина. — Дальше. К бабе прилагаются: руки в количестве шести штук, весло одно, мяч один, серп один, молот один, сабля одна, фига одна… — Варвара Ивановна, проорав слово «фига», умолкла, оторопело уставившись на свернутые в дулю чугунные пальцы. — Это что, вы так издеваетесь над представителями власти?!
Она строго взглянула на Дальского. Мамонт, устанавливая шестирукую, напоминающую индуистское изваяние скульптуру обратно на шкаф, объяснил:
— Это не баба, а произведение искусства. И уж никак не издевательский жест. Скульптура, выполненная в стиле соцарта…
— Понятно, — перебила Трубогайкина и крикнула помощницам: — Фигу из списка вычеркните, она из пальцев сложена. Дальше пишите: шкаф, одна штука… — Она распахнула дверцы. — Черт в лосинах китайского производства, одна штука. Немедленно уберите отсюда артиста, работать мешаете!
Из шкафа высунулась рогатая голова, украшенная жестким гребнем торчащих дыбом волос и коровьими рогами. Распахнулась зубастая пасть, выпустив в кабинет струю дыма. Глаза монстра, красные с поперечными зрачками, полыхали злобой, брови сошлись к переносице, рыло собралось гармошкой морщин. Пахнуло серой, и чудовище страшным, потусторонним голосом прорычало слова, сделавшие бы честь любой торговке с того самого рынка, где эти лосины якобы были куплены:
— Китайские? Да я ж, курва, тебе сейчас зенки выцарапаю, я ж только фирмовые шмотки ношу!
Студентки, завизжав, кинулись к выходу…
Дальский, уже знакомый с сюрпризами «из шкафа», не удержался от комментария. Из-за плеча Трубогайкиной взглянув на предмет спора достойных дам — рогатой и безрогой, сказал:
— Хорошие штаны, сильно китайские…
И здесь, и там
Причина для того, чтобы покончить с жизнью, у Дреплюзы была классическая — несчастная любовь. Незадолго до уличения в том, что она носит подделки, какими просто запрудили Королевство Объединенных Шабашей чайные духи из соседней страны, страшная медсестра заглянула в операционную в поисках Кирпачека, но оказалось, что кентавра уже увезли в палату, санитары убирали операционную, а врачи разошлись. Дреплюза направилась в сестринскую комнату, но на втором этаже остановилась и затаила дыхание, увидев предмет своих мечтаний — молодого вампира. Кирпачек, казалось, уснул в кресле возле ординаторской. Он сидел, вытянув ноги и скрестив руки на груди. Голова молодого врача склонилась на грудь.
На самом деле Кирпачек не спал, хотя очень бы этого хотел. Он так устал после операции, что не мог уснуть. Проворочавшись с полчаса на диване в ординаторской, решил выйти подышать свежим воздухом. Несколько раз обошел вокруг больницы, но прогулка не помогла. Сон куда-то пропал, и вампир, вернувшись, едва дотащился до второго этажа. Он присел в кресло, вытянув гудящие ноги.
Больница для бедных на улице Лилитской — не первое его место работы в столице. Совсем недавно Кирпачек фон Гнорь был членом дружного коллектива, состоящего сплошь из светил и подающих надежды засветиться в скором будущем. Коллектив этот трудился не покладая рук в больнице для ВИП-персон и соответственно занятости этими самыми персонами вознаграждался.
Кирпачек фон Гнорь оказался там не случайно, в такие места берут отнюдь не за заслуги на поле медицинской брани. Тут гораздо важнее связи — рекомендация нужного человека значила на порядок больше, чем диплом с отличием, предъявленный молодым врачом. Рекомендация у наследника титула, старшего сына графа фон Гноря, была такой, что произвела неизгладимое впечатление на руководство больницы. Его с распростертыми объятиями приняли на работу. Еще бы, ведь подписана столь необходимая бумага была бароном Пурыклом, старым знакомым его отца и, как оказалось, одним из самых влиятельных людей в столице.
Ознакомительная версия.
