– А это что еще? – шепотом осведомился он у Ланса.
– Самовар! – авторитетно констатировал полукровка. – Был! Подарок от красногорских послов – ведерный, неподъемный, из золота. Ума не приложу, как Генрих умудрился его в одиночку со стола своротить и грыжу себе при этом не нажил…
– Марвин, – душевно посоветовал Огвур, старательно выбирая из прически полуэльфа набившееся туда хрустальное крошево, – отвали–ка ты отсюда подобру–поздорову, не зли барона более. Авось он сам успокоится…
И вдруг маг вспомнил наставление Саймона.
– Генрих, – взмолился он, – угомонись. Ты нужен Ульрике!
Дверь спальни тихонько и зазывно растворилась…
– Заходи! – В образовавшейся щели показалось лицо де Грея, опухшее и крайне недовольное. – Но только ты. – Он жестом пресек слабую попытку Ланса просочиться к себе в опочивальню и с шумом вновь перекрыл доступ на свою суверенную территорию, на сей раз предусмотрительно оставив ключ в замке и тем самым устранив возможность подсмотреть и подслушать.
– Мне нужно с тобой поговорить, – в не терпящей возражений форме изрек маг, едва очутившись внутри спальни, – но я не мог, ибо ты вечно выпивши!
– Странное дело, – косо подмигнул нетрезвый вдовец, пунктирно ковыляя к креслу и облегченно в него падая, – выпивши – я, а говорить не можешь – ты. Парадокс! Ну давай излагай, зачем приперся?
Марвин придирчиво огляделся. Незастеленная кровать, батарея пустых бутылок, блюдо с непонятными объедками. Пол устилают осколки разбитого фарфора, на двери вмятина, а уж запах в комнате стоит…
– Фу! – Некромант рысцой, зажимая нос, добежал до окна и толкнул створки, распахивая их во всю ширь, чтобы впустить в затхлое помещение струю свежего воздуха из дворцового сада, несущую аромат цветущих растений. – Дружище, твои личные апартаменты превратились в логово вонючего упыря. А сам ты… – маг критически оглядел барона с ног до головы, – м–да–а–а…
Беспощадный дневной свет падал прямо на Генриха, с предельной откровенностью подчеркивая и нездоровый цвет его кожи, и сальные нечесаные волосы, и налитые кровью глаза.
– В общем, выглядишь ты вполне в стиле своего логова, – подвел неутешительный итог Марвин. – Силушки–то у тебя полно, – он со смешком указал на помятый самовар, небрежно валяющийся в углу, – да вот сила эта, – он брезгливо повел носом, намекая на исходящее от барона «амбре», – нечистая…
Генрих смущенно покраснел.
– Значит, так. – Некромант повелительно похлопал в ладоши, призывая прислугу. – Придется эту силу из тебя срочно изгонять.
– Заклинаниями? – криво усмехнулся сильф.
– Хуже, – состроил грозную гримасу маг, – намного хуже. Мылом, пемзой да горячей водой с шампунем…
– А мне и так хорошо. – Барон ни в какую не желал добровольно расставаться с милой его сердцу депрессией. – Я себе и таким нравлюсь.
– Себе–то – да, – иронично согласился некромант. – А вот Ульрике?
– Сумасшедшей принцессе? – Де Грей произнес это прозвище настолько безразличным тоном, будто напрочь запамятовал о существовании Ульрики. – Она–то тут при чем?
Но маг не ответил, с деланым равнодушием подняв глаза к потолку и ехидно насвистывая какую–то мелодию…
– Она возвращается? – Голос де Грея дрогнул, выдавая охватившую его растерянность. – Правда? Марвин, не молчи – или я тебя убью!
Некромант удовлетворенно расхохотался, деликатно ухватил повелителя за локоть, вытащил из кресла и вывел из захламленной спальни. Жизнь потихоньку налаживалась…
А чуть позднее, расположившись в двух соседних ваннах, установленных в выложенной мрамором мыльне, друзья завели обстоятельную беседу, сопровождаемую ритмичным движением щедро намыленных мочалок. В горячем воздухе плыл упоительный аромат фуксии и миндального масла, стирая из памяти страдания минувших дней, и разнежившимся друзьям казалось: струящаяся в трубах вода смывает грязь не только с тел, но и с их душ, обновляя и врачуя. А уходящая в сток грязная мыльная пена уносит с собой их вольные или невольные грехи, освобождая место для чего–то светлого, нового и невыразимо прекрасного.
– Я виноват, – с трагическим вздохом произнес Генрих, откидывая назад длинные мокрые волосы, отмытые до блеска и скрипа, – в том, что она скончалась. Я не думал о ней, я вообще ни о ком и ни о чем не думал. Я просто тупо гонялся за Ульрикой!
Марвин набрал воду в ладонь и, сибаритствуя, медленно вылил ее себе на грудь.
– Глупости, – урезонил он сильфа, – какого гоблина ты занимаешься бессмысленным самобичеванием? Ведешь себя словно рефлексирующая барышня, посуду бьешь. Мужчина обязан с достоинством принимать посылаемые ему испытания. К чему безумствовать, если прошлого уже не вернуть. И не стоит разрешать этому неудавшемуся прошлому портить твое благополучное настоящее и будущее. Живи тем, что имеешь в текущий момент, живи ради родных и близких…
– Да–а–а? – Барон возмущенно вскочил на ноги, поднимаясь из ванны. – Полагаешь, совесть так же просто отмыть, как и тело?
Предельно расслабившийся некромант нехотя разлепил тяжелые веки, исподволь любуясь роскошной фигурой де Грея, эффектно выступающей из пены и пара. Сам малость подуставший от сладостных, но чрезвычайно обременительных уз брака, Марвин тем не менее искренне сочувствовал другу, понимая: лишать подобную плоть женской любви и ласки – суровое и несправедливое наказание. Литые плечи Генриха, его могучий торс, мускулистые руки… Да он просто неспособен жить без женщины, не годится для воздержания и неприспособлен к участи отшельника. Нет, повелителю сильфов срочно требуется другая жена! В конце концов, настоящая проблема кроется даже не в постельных утехах барона – просто малышке Мириам нужна мать, а народу – правительница. И всем понятно, какая именно женщина лучше всего подходит для столь нелегкой роли… М–да–а–а, а ведь совсем недавно Марвин настоятельно советовал Генриху выбросить ее из головы…
– Умирают все, – с проникновенными нотками сообщил маг, старательно подбирая самые простые и доступные слова, способные проникнуть в израненную душу барона, – умные и глупые, любимые и нелюбимые. Вопрос лишь в том – когда? Ну а это уж как кому повезет, в зависимости от отмерянного ему срока. Саймон – самый искусный маг на земле – не отходил от смертного одра Лилуиллы, но и он в итоге сумел лишь облегчить ее последние мгновения, а не отогнал смерть. Смирись, друг, твою жену не смогли бы спасти даже боги…
Генрих с покаянным плеском осел обратно в воду.
– Я думаю, она страдала вовсе не от осознания неизбежности смерти, – глухо произнес он, – а оттого, что понимала: я ее не люблю!
– А ты ее и вправду не любил? – заинтересованно спросил маг. – Совсем–совсем?
– Поначалу просто вожделел, – смущенно признался де Грей. – А потом… – Он обреченно махнул рукой. – Негодный характер способен убить все…
– Это точно! – понимающе откликнулся некромант, подразумевая что–то свое, личное. – Но, – он печально улыбнулся, – разве не учит нас сама жизнь: люби не того, кого хочется любить, а того, кого можешь, кем обладаешь!
Сильф возмущенно фыркнул, погружаясь в воду с головой и вновь выныривая на поверхность:
– Ты еще скажи: не умеешь любить – сиди и дружи! Нет, мудрый ты мой, любовь – на то она и любовь, что не признает никаких рамок и правил…
Этого справедливого заявления Марвин оспорить не смог, а потому нехотя кивнул:
– Так–то оно так. Да вот только все равно не стоит кусать больше, чем сможешь прожевать и проглотить, – подавишься или клыки сломаешь!
Генрих хвастливо оскалил белоснежные зубы:
– Да я ими даже гвозди жую!
– А Ульрику, – подначивающе поддел некромант, впиваясь испытующим взором в расширившиеся зрачки друга, – прожуешь?
– А я и не собираюсь с ней сюсюкаться. – Щеки барона пошли багровыми пятнами, отражая нарастающий в нем бунт. – Я устал от любви, я больше ее не хочу. Мне нужно обладание…
– Врешь! – холодно отчеканил Марвин. – Ты ожесточаешь себя намеренно. Но это не выход… Так ты сделаешь только хуже. И ей, и себе…
Де Грей задумчиво гонял по воде увядшие лепестки фуксии.
– Что ты хочешь от меня услышать? – прерывая молчание, запальчиво выкрикнул он. – Да, признаю – я вряд ли смогу заставить ее жить со мной добровольно! Но я очень постараюсь, потому что жить без нее мне тоже невмочь!
– Любовную рану умеет залечивать лишь тот, кто ее нанес, – признал маг. – Но советую тебе серьезно: забудь ее и перетерпи свои чувства. Рано или поздно они иссякнут. Да и к тому же, – он гоготнул донельзя скабрезно, – от баб одни проблемы и прямой ущерб нашему здоровью. Ибо чем меньше женщину мы любим, тем больше времени на сон! Впрочем, это я тебе уже говорил.
