– Так, капитан, – Боровиков щелчком отбрасывает окурок в угол.
– А какой от этих уродов прок? – спрашиваю я.
– Небось неубиваемых солдат хотели сделать, – Пархоменко достает новую папиросу.
Боровиков с Галиуллиным переглядываются.
– Бери выше, капитан. Не солдат, а командиров. Бессмертных руководителей.
– Вечное Политбюро?! – смеется Пархоменко. – Кощеев, только без роковых яиц? Вот же ж вы мудаки, а!
Галиуллин вскидывает автомат:
– Товарищ подполковник!
– Оставь, старлей. Все, конец. Просрали мы нашу работу – и жизнь тоже. Капитан прав – мудаки. Эту заразу надо было под десять метров бетона загнать и подземным ядерным взрывом уничтожить. Надеюсь, те, кто придет убираться за нами, так и сделают. Если успеют. Если некробы не расползутся по всей стране. Эх, вызвать бы авиацию! Сидим тут, как вши подмышкой…
И тогда я встаю и поднимаю пулемет.
– Открывай, – приказываю военкому. – Ну! Хватит базарить. Будем прорываться к генератору.
Майор трясущимися руками отпирает замок. Я стволом распахиваю дверь и сквозь решетку разношу головы вцепившихся в арматуру некробов. Они лопаются, точно перезрелые арбузы. На лицо мне летят брызги, пороховую гарь перебивает острая гнилостная вонь.
Все, площадка возле двери расчищена. Теперь нужно проделать обратный путь через коридор в фойе. Я иду первым, короткими, по три патрона, очередями опрокидывая прущих навстречу некробов. Когда кончатся патроны – а это случится очень скоро, – я перехвачу РПК за ствол и начну бить умрунов прикладом. Потом в ход пойдут кулаки, ботинки, зубы… Но мы прорвемся к этому гребаному генератору! Мы должны. Как там поется в песне? «Это нужно не мертвым, это нужно живым».
Пархоменко и военком идут чуть сзади. Их автоматы время от времени гавкают, разнося головы тех некробов, что упустил я.
Мы – идем. Медленно, оскальзываясь в сукровице, заливающей коридор, отпихивая в стороны обезглавленных умрунов, жадно шарящих руками вокруг себя. Нам больше не страшно умереть. У нас теперь другой страх – не суметь вызвать подмогу.
Вот и фойе. Оно заполнено воющими некробами. Я что-то ору, кидаясь вперед. Пархоменко матерится. Военком визжит. И вдруг в звуки боя вплетается странное посвистывание – и звон стали.
– Стой, сержант! – кричит сзади Боровиков. – Стой, это группа зачистки! Это наши! Слава богу, успели!
Я вижу за спинами умрунов силуэты людей в странных защитных костюмах. Они похожи на древних воинов, закованных в доспехи. На головах глухие шлемы с узкими прорезями. В руках у этих ребят настоящие сабли. Орудуют они ими на загляденье. Сабля – самое, пожалуй, эффективное оружие против некробов. Это становится ясно, едва только я вижу, как лихо, сноровисто группа зачистки пробивается к нам. Вжик, вжик! – и тела некробов разваливаются на части.
Боровиков подбегает ко мне, вырывает из рук пулемет.
– Все, ситуация под контролем! Остановись! Нас выведут отсюда!
– Нас?! А остальных? А город?
– Потом! Я приказываю! – ревет Боровиков.
И тут Пархоменко, страшно оскалясь, бьет подполковника кулаком в челюсть. Боровиков отлетает к стене, натыкается лицом на перевернутый стул со сломанной ножкой, вскрикивает. Галиуллин вскидывает автомат и стреляет капитану в спину. Пархоменко падает рядом с Боровиковым. Военком хватается за ствол автомата старлея, пытается вырвать его из рук – и получает пулю в живот.
Я поднимаю РПК и, целясь в Галиуллина, нажимаю на спуск. Но – судьба! – следует только сухой щелчок затвора. У меня кончились патроны.
Последнее, что помню, – удар сзади по голове. Наверное, это кто-то из группы зачистки…
Запись оборвалась – закончилась пленка. Ее прозрачный хвостик прошелестел по роликам, и магнитофон выключился. Синявин встал, подошел к окну, нашаривая в кармане сигареты. Он смотрел на заснеженное поле, пологий холм и дорогу, уходящую за взлобок. Там, на самом верху, стояла бетонная стела – колосья пшеницы обрамляли герб, на котором белая чайка косо парила над схематично изображенной волной. Буквы названия города были тщательно закрашены, но издали прекрасно читались даже сквозь краску: «Средневолжск».
Синявин приоткрыл форточку и закурил, стряхивая пепел в спичечный коробок. На современных картах, в атласах никакого Средневолжска не было и в помине. На старых, десяти– и более летней давности – был. Теперь, прослушав откровения сержанта Красникова, Синявин знал, почему.
Дверь открылась, и в кабинет, мягко ступая, вошел представительный, седой мужчина лет пятидесяти. Синявину сразу бросился в глаза звездообразный, уродливый шрам на правой щеке. Он походил на фиолетового паука, вцепившегося в лицо мужчины. Шрам стягивал щеку, поддергивая уголок рта, и оттого казалось, что вошедший все время усмехается.
– Здравствуйте, товарищ Синявин.
– Добрый день. Чему обязан?
– Я – генерал-лейтенант Комитета Государственной безопасности Боровиков, комендант особого Средневолжского района, – глядя прямо в глаза Синявину, четко произнес мужчина. Он был уверен в эффекте. Синявин вздрогнул, смешался, зачем-то спрятал руку с окурком за спину.
– Да вы не волнуйтесь, – успокоил его Боровиков. – Ничего страшного не произошло. Более того – наша с вами встреча была предопределена.
– То есть как? – Синявин наконец совладал с собой, выкинул окурок в форточку, подошел к столу, сел, закинул ногу на ногу.
– Вы нам нужны, Александр Аркадьевич. Ваши последние монографии, связанные с медитативными практиками и излучениями трансовых состояний, наделали немало шуму в узких кругах специалистов. В общем, мы специально допустили утечку. И вот вы здесь и вы заинтересованы, не так ли?
Синявин вздохнул. Ему не нравился этот разговор. Еще больше ему не нравился Боровиков. Кроме того, он уже понял, что ему сейчас скажут, и решил опередить собеседника:
– Закрытый НИИ?
– Очень закрытый. Режим секретности – как на ядерных объектах. Город обнесен пятиметровой бетонной стеной. Там все… по прежнему. Ну, вы меня понимаете.
– То есть эти существа… Они живы?!
– Некробы? Не живы. И не мертвы. Прекрасный объект для изучения, а?
– Это чудовищно! Целый город!
– Согласен, тут присутствует некий, э-э-э… моральный аспект. Но тема, тема какая! Вы же ученый – у вас глаза должны гореть!
– Знаете, когда вот так не оставляют выбора, это не очень-то способствует горению, – сказал Синявин и нахмурился – получилось, словно бы он оправдывается.
– Мы не имеем права на ошибку, – развел руками Боровиков. – Хватит, один раз уже… Итак – вы согласны и готовы приступить к работе?
– Послушайте, генерал, к чему эти игрища? – Синявин вскочил, трясущимися руками полез за сигаретами. – Я же теперь не могу отказаться! Если я…
– Не будем о грустном. Все необходимые бумаги вы подпишете с моим заместителем. Он же отвезет вас в институт. Город вы увидите позже, из окна спецмашины.
Боровиков повернулся и пошел к двери.
– Одну секундочку! – крикнул ему в спину Синявин.
– Что такое? – генерал обернулся.
– Этот сержант, милиционер… Ваш, так сказать, живец. Вы вправду держите его здесь, в лечебнице? Или он – просто подделка?
– Да нет, отчего же – подделка. Вполне реальный человек, вы потом сможете с ним познакомиться, если захотите.
– Но ведь если все, о чем он говорил, – Синявин бросил быстрый взгляд на магнитофон, – правда, то почему он является пациентом психиатрической клиники?
Генерал несколько секунд молча смотрел на Синявина, потом ответил:
– Потому, что он бежит не из города, а в город. Потому, что генератор в подвале военкомата все еще не запущен. А в комнату связи, откуда звала на помощь ефрейтор Цыплакова, все эти годы никто не входил…
НЕГЛИНЕВСКОЕ КЛАДБИЩЕ
Александр Бачило
Директор Шатохин подписывал бумаги. Перед ним на столе лежала их целая стопка. Василий Трофимович брал верхний лист, читал его, держа в вытянутой руке, морщился каждый раз брезгливо, но все равно ставил подпись. Секретарша Александра Петровна ловко выхватывала подписанное и убирала с глаз долой – в папку.
Расправившись со стопкой, Шатохин снял очки, широкой ладонью потер лицо, зевнул.
– Все, что ли? – спросил устало.
– На подпись – все, – секретарша пожала плечами, – а в приемной сидит один…
– Санкин, пенсионер? – встревожился директор.
– Да нет, молодой, – Александра Петровна глянула в бумажку. – Окользин из КБ…
– По личному?
– Говорит, по производственному.
– Значит, опять склока в КБ! Как пауки в банке, честное слово. Ладно, зови этого, и хватит на сегодня.
Допущенный Александрой Петровной, в кабинете появился скромный молодой человек с рыжеватой и несколько встрепанной шевелюрой. Смущенно глядя на директора сквозь очки, он поздоровался и представился инженером Окользиным, Сергеем.
