– Ничуть, – хмыкнул я, узнавая лысого химика, соавтором которого в свое время был сам Д.С.П.Сейдж.
– Зови меня – Брэд, – заявил он. – Вообще-то я Брэд Ф.К.Хоукс, именно так я подписываю свои работы. Но ты зови меня просто Брэд, мне это нравится. Ведь мы летим в распроклятое место…
– Эл, – подсказал я.
– Мы летим с тобой с распроклятое место, Эл, – похоже, Брэд Хоукс терпеть не мог никакой официальности. – Такое распроклятое, что ему радуешься, только покидая его.
– Еще не поздно отказаться от поездки, – заметил я, разглядывая помятую физиономию Брэда Ф.К.Хоукса. Он изрядно погулял этой ночью: глаза отекли, лысина побагровела, левая щека казалась странно синеватой. Возможно, его били, но утверждать этого я не мог.
– Эл, я видел тебя ночью, – Брэд Хоукс раскатисто расхохотался. – Я видел тебя в ресторане Пайгроуза. Ты был обвешан шлюхами и до такой степени пьян, что не узнал меня. Куда ты дел эту рыжую красавицу, которая пыталась валять тебя прямо там, в ресторане? Не помнишь?
– Черт их всех знает.
– И верно! – Брэд Хоукс одобрительно засмеялся. – Чем быстрее их всех забываешь, тем лучше. Как пейзаж за окном поезда – никакой пользы. – Он осторожно провел ладонью по своей синюшной щеке. – Что тебя гонит в эту чертову дыру? Я имею в виду Итаку.
Его вполне могли подсадить, но на подсадного он походил меньше всего. Багровая перекошенная физиономия, вечный пьяница, гедонист… Впрочем, разве я в его глазах выглядел не таким же? Ведь он видел меня беснующимся в ресторане Пайгроуза…
Меня… Я усмехнулся. Он видел нашего агента Шмидта, я в это время, отсыпаясь, набирался сил, а хлебнул я уже под утро… В общем, Хоукс мне даже нравился. Что-то в нем беспрестанно волновалось, постоянно было в движении. Почти одновременно он вспоминал, хвастался, удивлялся и предупреждал. Не меньше, чем чему-то другому, он дивился моему желанию лететь в Итаку.
– Что тебя все же гонит?
– Деньги, – ответил я коротко. – Еще точнее, их отсутствие.
– Ну да, – хохотнул он. – Конечно, деньги. Глядя на тебя, не скажешь, что тебе сильно хочется влиться в производственную семью. Слышал такое? Все мы – члены единой производственной семьи, ну а это самое производство, естественно, наш дом!.. – Он благодушно, но не без издевательской нотки, хохотнул: – Наш дом!.. В Итаке тоже так говорят. Там всякое говорят. Можно услышать и такое: мы – братья! А? Как тебе? Мы – братья! Ты еще сам это услышишь, держу пари. Только не забывай, братья старшие и младшие. Далее там, где я работал, а это, Эл, было не худшим и вовсе не антидемократическим предприятием, на стене столовой красовался щит: «Здесь отпускают обеды только инженерам и химикам!»
– С точки зрения инженера и химика это не так уж и плохо.
Хоукс пьяно и изумленно воззрился на меня:
– А как же коллективизм, парень?
– Не знаю, – ответил я. Все же напористость его мне не нравилась.
– Чем займешься в Итаке?
– Это мне подскажет санитарный инспектор Сейдж.
– А, Джейк!.. Конечно… Он распорядится… У него есть веселые места… Есть цеха, где ладони белеют от кислот, а легкие меняют цвет, как лакмусовая бумажка… Постарайся не попасть в такой цех, ты ведь водитель?
Я не успел ответить.
К нашему столику неслышно подошел бармен.
– Простите. Вы Брэд Хоукс и Герб Гаррис, следующие в Итаку?
Я кивнул.
– Вас просят на посадку.
– Идем, идем, – хохотнул Брэд. – Теперь ты постоянно будешь чувствовать внимание. В любом случае, Эл, дай мне знать, если Сейдж решит заткнуть тебя в один из химических цехов. Уж я – то знаю, в каком из них штаны будут разваливаться прямо на тебе, а в каком тебе можно будет сэкономить на цирюльнике…
Если Хоукс и шпионил за мной, я его не опасался. Он слишком много говорил. Он не давал мне и рта раскрыть – так шпионы не поступают. Только в самолете – на взлете, он внезапно зевнул и впал в столь же внезапное и недолгое забытье. Но стоило самолету войти в облака, он тут же очнулся.
– Еще не океан? – спросил он, протирая глаза.
– Не видно.
– Каждый, кто летит в Итаку, – не отставал он, – первым делом восхищается океаном. Слушай, неужели это правда, что вид этой гигантской лужи улучшает пищеварение?
– Возможно.
Брэд Хоукс снова впал в полузабытье.
Смутные воспоминания всплывали в моей встревоженной памяти. Они наплывали друг на друга, смазывались, исчезали, но тут же возникали вновь. Я видел плоский, будто выровненный мастерком, океан, видел выбегающий на белые пески накат, тенистые рощи, в которых прятались белые коттеджи, шхуну старого Флая, которую он назвал «Мария», видел старую площадь, над которой вонзался в небо железный крест костела. Зеленой, теплой, туманной и солнечной вспоминалась мне Итака. Рай детства – можно было назвать и так.
На летном поле, пустынном и голом, нас встретил санитарный инспектор Д.С.П.Сейдж. По одному ему понятным соображениям он разделил прибывших на несколько групп. Меня он оставил при себе, а Хоукс попал в одну из самых маленьких. Забираясь в автобус, он подмигнул мне:
– Найдешь меня в «Креветке», Герб.
– Подружились? – вкрадчиво спросил Сейдж, проводив взглядом своего бывшего соавтора.
Я промолчал.
– Коммуникабельность не худшая черта, – ответил Сейдж: не без тайного удовлетворения.
Я пожал плечами:
– Мне тоже в автобус?
– Нет, мой мальчик, ты будешь теперь при мне и будешь работать на санитарную инспекцию. Видишь машину с двумя антеннами? Беги прямо к ней. Там за рулем человек вот с такими волосами, – он провел рукой по затылку, – сменишь его. Хочу взглянуть, что ты умеешь.
Я кивнул и направился к машине.
Человек за рулем действительно был длинноволос. Крупные локоны обрамляли его худое лицо и падали на плечи, широкие и сильные. А глаза его мне не понравились – выпуклые, злые. Он сразу спросил:
– Сейдж: послал?
– Да.
– Давно водишь машину?
– С детства.
– Не хами, – предупредил он. – В твоем детстве не было таких машин.
– Это точно. Те машины не были напичканы таким количеством приборов, но я справлюсь и с этой.
– А для чего эти приборы? – вкрадчиво спросил длинноволосый, обводя широкий щиток, забитый указателями, и еще два таких же, установленных внизу, между сиденьями. – Ты знаешь?
– Нет. Но надеюсь, мне скажут.
– В свое время, – хмыкнул он. – Но оно еще не пришло. – И сухо сказал: – Мое имя – Габер. Включайся.
– Мы не будем ждать инспектора?
– Обойдется без нас… Дави!
Я выжал сцепление.
– Дуй по шоссе и не позволяй, чтобы нас обгоняли.
Машина была легка на ходу, надежна в управлении. Такую нелегко обогнать, да и обгонять нас было некому. Туман бледными струйками несло через пустую дорогу, пролегавшую по таким же пустым, страшно изрытым оврагами полям.
– Здесь везде так?
– Не узнаешь? – настороженно спросил Габер и тряхнул своими локонами. – Давно не бывал в Итаке?
– Я вообще не бывал в Итаке. Но ведь тут рядом океан. Почему так голо?
– Это не тропики, – неубедительно ответил Габер.
Итаку я действительно не узнавал.
Двухэтажные коттеджи кое-где еще сохранились, но они давно потеряли свой белый цвет, выглядели постаревшими, униженными, а главное – исчезли все рощи. Пейзаж теперь определялся не рощами, а серыми пирамидами заводских цехов, тянущихся на протяжении почти всех пятнадцати миль, что отделяли центр Итаки от аэропорта. Правда, сохранилась высокая арка, построенная из китовых ребер. Над нею сияла хитроумно сплетенная из неоновых трубок надпись: «Ты вернулся в Итаку!»
Шлагбаум под аркой был опущен. Дежурный в желтой униформе с эмблемой «СГ» на рукаве и с пистолетом за поясом (кобуры на нем я не увидел) кивнул Габеру:
– Кто с вами?
– Новый водитель Сейджа. – Хмыкнул тот. – За нами следует кортеж. Будьте внимательны.
В городе я сбавил скорость. Деловой квартал мне не нравился всегда – узкая улица, зажатая каменными многоэтажками. Раньше здесь было чуть просторнее, но мне и раньше не нравилось это место.
– Бывает тут солнце? – спросил я.
Габер усмехнулся:
– Ты приехал не на курорт.
И коротко приказал:
– Тормозни!
Его тяжелая рука опустилась мне на плечо, но я и сам успел среагировать.
Нелепо пританцовывая, странно тряся маленькой седой головой, часто и недоуменно моргая выкаченными, как у глубоководной рыбы, глазами, чуть ли не под машину двигалась, ни на что не обращая внимания, тощая оборванная старуха. Впрочем, старуха ли? Как определить ее возраст? Тем более, что за ее горбатой спиной, прямо в грязном мешке с вырезанными в нем отверстиями для рук и ног, находился уродливый большеголовый младенец.
Он был отвратителен. Этот младенец поражал воображение. Не должно быть у младенца такой большой головы, таких странных, низко расположенных ушей, крошечных, утонувших в темных подпухших глазницах бессмысленных, пустых глаз…
