Фармавир довольно потер ладоши: ему не терпелось опробовать созданные Баррагином линзы в деле и посмотреть на себя со стороны. Вот только бывший однокурсник по университету принципиально не держал в лаборатории зеркала, так как через них из зазеркалья время от времени пытались пробраться какие-то темные личности: Фармавир в свое время неправильно использовал заклинание, и потом потратил немало времени, загоняя злобных жителей зазеркалья обратно. А надеть линзы и отправиться к ближайшему зеркалу во дворце не позволяла секретность: посторонние не должны были знать, что опыты подошли к концу. Первым об этом должен был узнать Баратулорн, а после него – король Корбул Третий. И на этом всё.
– Вот так бы сразу и сказал, что по сегодняшнему торжественному моменту намерен надеть праздничный костюм и устроить торжественный ужин. Только не учел небольшой нюанс: а вдруг, надев линзы, ты обнаружишь, что впереди еще лет пять работы?
– Не каркай! – приказал Баррагин. – Для этой цели у меня вороны за окном собираются.
Фармавир с восторгом смотрел на линзы и вспоминал, как Баррагин поделился с ним идеей их создания. Первые чертежи – даже не чертежи, а наброски карандашом – давно уже сгинули в пламени лабораторной печи, как устаревшие, но Фармавир до сих пор мог с точностью до штриха их восстановить.
Первоначально Баррагину пришлось создать шлем из толстого стекла и покрыть его серебром с наружной стороны – технологии и магия не позволяли создать компактные сверхпрочные стекла. Для человека, который надел шлем, окружающий мир погружался в легкие сумерки, и день превращался в вечер. В яркий полдень такое свойство шлема являлось роскошным подарком, и Баррагин вознамерился осчастливить немалое количество рыцарей, но вовремя выяснил: каким бы толстым ни было стекло, оно не выдерживало удара мечом, копьем и прочим ударно-колющим оружием. Заклинание защиты работало на совесть, но когда удар по шлему наносился таким же заколдованным оружием, заклинания взаимоуничтожались, и дальнейшее развитие событий зависело от того, насколько крепким материал являлся сам по себе. Стекло всякий раз уступало в прочности металлу.
– Но все-таки?
– Твой пессимизм достоин смерти, Фармавир! – строго сказал Баррагин, медленно доставая метательный нож из ножен на поясе.
– Зато мой оптимизм заслуживает бессмертия! – возразил Фармавир, не отрывая взгляд от линз. – Я вне себя от счастья!
– Тоже верно, – согласился Баррагин. Он повертел нож в руке и срезал им заусенец на указательном пальце правой руки. – Ты знаешь, где сейчас Альтарес?
– Как всегда, гуляет по девкам.
– Дело, конечно, приятное, – кивнул Баррагин. – Но если его опыты по созданию философского камня пойдут прахом, ему придется пахать по сто часов в сутки семьсот лет без выходных, чтобы оплатить алименты и обучение отпрысков в школах и университетах.
Фармавир хихикнул. Альтарес славился своими похождениями на любовном фронте, но до сих пор особыми победами не блистал. Чаще всего он попадал в передряги, из-за которых о романтике приходилось забывать и активно заниматься спасением собственной жизни. Альтареса грабили, обманывали, разыгрывали, даже арестовывали и принудительно отправляли в добровольцы на разгребание разного рода глобальных неприятностей и проблем. Но каждый раз, увидев проходившую мимо красавицу, он забывал о прошлых проблемах и начинал все сначала, надеясь, что в этот раз ему точно повезет. Он и в лабораторию напросился, чтобы поражать девушек своей должностью и якобы большим участием в создании противогоргоновского оружия, но после того, как Баратулорн на достопамянтной встрече устроил ему разнос, пообещал королю создать легендарный философский камень, чем с тех пор и занимался в свободное от вечеринок время.
– С его-то характером и везением надо не о будущих алиментах заботиться, а о том, как бы не пришлось всю жизнь на лекарства работать.
– Ты оптимистичен. Я думаю, как бы однажды Альтареса не избили настолько, что ему понадобится не философский, а могильный камень.
Фармавир кивнул. Такой вариант тоже не стоило исключать. Альтарес перешел дорогу немалому количеству людей, а скольким еще вознамерится перейти – страшно представить.
– Да уж… Чувствую, в случае чего не успею придушить его своими руками за все хорошее, что он нам сделал.
– Мне доставит удовольствие факт его удушья независимо от того, кто его отправит на тот свет.
Баррагин угукнул, соглашаясь, и снова задумался.
Фармавир потер руки и решил-таки проверить линзы в деле. Соблюдая максимальную осторожность, он подхватил пинцетом линзу, раздвинул пальцами веки и приложил линзу к глазу. На секунду стало щекотно и прохладно, зато окружающий мир стал выглядеть так, словно половина Фармавира перенеслась в вечернее время.
– Занятно, – прокомментировал он, надевая вторую линзу. Вечер «наступил» и в левом глазу. – Потрясающе!
Он налил воды в кружку, заглянул в нее и отшатнулся, увидев собственное отражение. На него смотрело привычное лицо, но серебристого цвета глаза с линзами выглядели пугающе. Фармавир бросил на Баррагина мимолетный взгляд – друг глубоко ушел в раздумья относительно своего ближайшего и далекого будущего.
В лабораторию вошел Альтарес, традиционно отворив двери пинком: какой-то идиот сказал ему, что так поступают исключительно могущественные люди. И даже мнение собственного отца Бумкаста, берегущего подотчетное хозяйство как свое собственное, он игнорировал.
– А вот и я, ботаники-зоологи! – возвестил он о своем появлении. – Между прочим, пока вы тут жжете вовсю, там народ массово хрипит и задыхается. До покоев короля дым еще не добрался, но я на вашем месте уже приготовился бы к аресту и ссылке в такую глушь, где даже раки не зимуют. Правда, если король все же окочурится, а вы вовремя присягнете наследнику, то ситуация кардинально изменится… если вступивший во владения государством наследник не забудет о сделанном вами добром деле, приведшему к его короне.
– Что ты языком мелешь? – воскликнул Баррагин. – Какие покои? У нас дым на улицу выходит.
– Я бы так не сказал, – ответил Альтарес. – Видишь ли, я только что оттуда. И там, откуда я пришел, сейчас в полной мере осознают, насколько тяжел ваш труд. Правда, желание свернуть вам шеи от этого только усиливается.
– Они сами виноваты, – отмахнулся Баррагин. – Нечего было строить лабораторию поближе, так сказать, к собственной рубашке. Хотя на тебя близость к королевским покоям не влияет совершенно.
– В смысле?
– Ты со своими желаниями покрасоваться перед смазливыми фрейлинами совсем забыл насчет обещанного королю создания философского камня.
– В таких делах спешка ни к чему, – ответил Альтарес. – Пока вы тут дурью маетесь, я завожу важные знакомства. Шаг за шагом – и скоро я стану первым помощником второго советника, а затем и самим вторым советником. Я делаю карьеру, а это намного лучше любого камня, что философского, что драгоценного. Учитесь, как надо жить: сегодня я познакомился с дочкой вельможи и веду ее на вечерний бал! А вы, братцы ботаники-зоологи, со своими опытами так и помрете в этой лаборатории, оставшись в бедности и безвестности. Ваши подружки и то уже вовсю с другими парнями знакомятся, не надеясь на ваш успех.
– Врешь! – воскликнул Баррагин.
– Не вру. Сам проверь, и узнаешь о своей подружке немало интересного. Она давно уже вместе с сыном вельможи наслаждается жизнью и держится тебя чисто формально.
– Если брешешь, я тебя своими заклинаниями в бараний рог… – стоявший спиной к выходу Фармавир не выдержал и повернулся к Альтаресу лицом. Тот вздрогнул.
– Ух, чтоб тебя… Ты что с собой сделал, маньяк недоделанный?! От тебя даже огородные пугала шарахаться будут!
– Испугался?
– Да тут в два счета заикой станешь! – изрядное количество дыма утянуло из лаборатории сквозняком, и Альтарес закрыл за собой дверь. Решительно прошел в лабораторию, сел на свободное кресло и сказал:
– Значит, так, парни. Я пришел сказать вам две новости. Одна традиционно хорошая, а вторая – хуже некуда. С какой начать?
– Давай с плохой, – предложил Баррагин. Он все еще раскачивался в кресле, словно слова Альтареса для него ничего не значили.
– Хорошо, ты сам предложил, – кивнул Альтарес. – Я покидаю ваш неудачный проект по созданию оружия против Горгоны. В него уже никто не верит, и до меня дошли слухи, что сам король уже в вас разуверился. Со дня на день потребует от вас отчета за все годы службы. Если повезет, вас спасет создание ковров-самолетов, и будете играться в своей песочнице дальше, ничего не имею против. А я уже вырос из младенческого возраста, пришла пора заняться серьезным делом.
– Ты уже им занимаешься, – напомнил Баррагин. – Создаешь философский камень.
– Та же хрень из песочницы для короля, – отмахнулся Альтарес. – Как было сказано ранее, я наконец-то познакомился с перспективной девушкой из самого высшего света, и передо мной открываются крайне положительные перспективы. Это, кстати, и есть хорошая новость. Хотя вам она ни хвостом, ни рылом.
