Манарбита заковали в цепи, последний раз ему руку пожали, и оставили в подвале, наедине с камнями холодными да улитками, по ним ползающими.
Настоящие сережки в антенну вставили, иголочку серебряную на место припаяли. Потом пошли в подвал, и Иван-дурак торжественно главную кнопку нажал.
Учинился тут шум да треск великий, стены мхом обросли, Манарбит в Кащея обратился да и завыл в своих цепях дурным голосом: «Уничтожу! Всех уничтожу! Все уничтожу!» Мумми-бластер у Ивана на поясе кладенцом обернулся, только не гнула уже к земле тяжесть его. Вновь силушка богатырская в Иване плясала! И события странные, что накануне случились, словно туманом подернулись. Вроде и помнилось все, но задумываться об этом не хотелось. Ну негр, ну богатырь не от рождения, а посредством чародейства. Ну и что? Главное — оптимизм!
— Ура, друзья! Вернулась ко мне силушка! — воскликнул Иван, да и повернулся.
За спиной у него кот сидел пушистый, грустно заканчивающий вылизываться, да утка, уже одно яйцо снесшая. Вздохнул Иван, взял своих незадачливых спутников под мышку, да и двинулся из замка Кащеиного прочь.
На том самом месте, где давеча Смолянин с Кубатаем в зверушек превратились, груз в руках Ивана потяжелел.
— Тормоза! — завопил толмач, обернувшийся вновь человеком. Кубатай выскользнул из рук Ивана, выгнул спину дугой, потом со вздохом поднялся на ноги.
— Что ж, — грустно сказал он. — Большая часть наших приключений закончена. Удивительное, что ни говори, ощущение, котом побыть...
— Ты бы яйца нести попробовал, — огрызнулся толмач. — Такие эмоции — опупеешь!
Но Кубатай его не слушал. Он мечтательно поглядел в небо и непонятно сказал:
— Теперь я лучше буду понимать ИХ. Гораздо лучше...
— Сфинксов, что ли? — вопросил Смолянин. — Ну и дела! Отважный диверсант Кубатай готов помириться с заклятыми врагами человечества!
Кубатаю, явно, было на все плевать. Он обнял Ивана за плечи и мечтательно произнес:
— Почему мы не птицы? Почему не летаем? Обернулся бы я голубем сизым, да полетел над Русью... Эх... И все бы на меня смотрели, говорили: «Это летит Кубатай. Он настоящий герой! Он летает!»
Ивану от такой лирики стало не по себе. Он отпихнул Кубатая, и, чтобы сгладить грубость, сказал:
— Да, мудрец. Герой ты, ничего не скажешь. Тяжко тебе пришлось.
— Ничего, — отмахнулся Кубатай. — Я ведь, если честно, кошек очень даже люблю. И они меня уважают. Стоял я однажды на кочке, ждал рейсового прыгохода... ну, повозки, в общем. И подошел ко мне котенок. Маленький, пушистый, ласковый. Стал об ноги тереться, мяукать. Следом увязался, домой пришел. Уж на что у меня домашние кошек не любили — и то умилились...
— Ты его воспитал, да? — растроганно спросил Иван. Кубатай понурился.
— На улицу выкинул. Через силу, да делать нечего. Мы ведь там, на большой земле, со сфинксами конфликтуем. А они вроде кошек больших. Посуди, как мне, генералу, дома кошку держать? Боевой дух упадет! Выкинул я его. В окно.
— Не беда, кошка всегда на ноги упадет, — утешил его Иван.
— Ты наших домов не видел, — тихо произнес Кубатай. — Ладно, хватит комплексы пережевывать! Мне очень помогло превращение в кота! Теперь я понимаю истоки своего неприязненного отношения к сфинксам. И смогу с ними бороться, не со сфинксами, конечно, а с истоками.
— Вот и ладно, вот и славненько, — залопотал Иван. — А теперь поспешим, хорошо? Василиса ждет...
— Дело, — заявил толмач. — Только знаешь, Иван, просьба к тебе есть. Я сейчас на пару шагов к Кащеиному замку подойду, обернусь уткой, да и снесу десяток яичек. А ты потом меня обратно вынеси. И яйца не забудь захватить. Я вот котомку под них подготовил, сложишь туда. Лады?
К болоту друзья пришли, когда стало вечереть. Кубатай твердо печатал шаг, держа руку на эфесе сабли и глядя вдаль. За ним шел Иван-дурак, размышляя о пережитом. Следом плелся толмач, одной рукой держась за поясницу, а другой придерживая котомку с яйцами. Золото тянуло его к земле-матушке, но он не сдавался.
— Алеша! — завопил Иван в клубящийся испарениями сумрак. — Попович! Друг! Выходь!
Болото молчало. Кубатай почесал затылок и заметил:
— Стоит позвать кикимору. Слух у нее тонкий, плюс магические способности... Услышит.
Иван вздохнул. Не хотелось ему с кикиморой коварной общаться, да что поделаешь...
— Лизавета! — крикнул он. — Русалочка болотная! Выплынь-ка на бережок, укажи, где мой дружок!
Тишина.
— Алексей! Алешенька! Дружок! — снова крикнул Иван. И тут болото забулькало, завоняло, образовало длинную цепочку кочек, и до Ивана донесся знакомый голос.
— Да здесь я, угомонись! Как дела? Кащея побили?
— Побили, побили... — прослезился на радостях Иван. — Алеша! Жив!
— Как видишь, — самодовольно заявил Попович, выходя из темноты.
— Отпустила тебя злыдня болотная, — радостно прошептал Иван. — Вот счастье-то!
— Но-но! — посуровел Алеша. — Не ругайся на жену мою будущую! Осерчаю!
— Что? — оторопел Иван.
— Невеста она моя, — отчеканил Алеша. — Сейчас пожиточки соберет, да и придет. Повенчаемся мы с ней в Киеве, да и заживем припеваючи. Она, пусть на жабу и похожа, зато без обмана — и днем и ночью одинакова.
— Ну, коли так, — смутился Иван. — Что ж, совет да любовь!
Алеша просветлел лицом и зашептал Ивану на ухо:
— А главное, теща со мной не поедет в Киев! Останется в этом болоте! Жену я нашел, тещи не будет! Чего еще богатырю желать?
По кочкам тем временем грациозно вышла на бережок кикимора. В кружевном платьице она показалась Ивану не такой уж уродливой. А что зеленая... Так ведь и сам — не беленький... Кубатай галантно подал даме руку и сказал:
— Рад за вас, очень рад. Примите мои поздравления, прелестница.
— Ох, льстец... — смущенно залопотала Лиза. Кубатай подхватил ее за пояс, и повел по кочкам. Следом двинулись Иван с Алешкой и покряхтывающий Смолянин.
— А у нас тут, на болоте, чудо дивное случилось, — делился впечатлениями Алеша. — Представь, почудилось вдруг мне, что никакой я не Алеша Попович, а простой мужичок по имени Васасек. И не богатырь я вовсе, а торговец мелкий, срамными картинками на базаре торговавший. Будто жил я в неведомой стране, а потом приехал на Остров Русь... — Алеша запнулся, и неуверенно продолжил: — ну да, вроде как на остров, и богатырем обернулся! Представляешь?
— Не бери в голову, Попович, — ласково успокоил его Иван. — То морок был, Кащеем напущенный. Ты — богатырь. Зовут тебя Алеша.
— Да, наверное, — задумчиво сказал Алеша. — Я богатырь. Зовусь Васа... тьфу, Алешей! Вот сволочь, Кащей! Ладно, рассказывай, как побил ты ворога?
И дурак принялся вдохновенно врать, понимая, что не стоит забивать другу голову неприглядной истиной. Так, за разговором, и болото форсировали. На берегу привал разбили, пожевали, да спать легли. А утром дальше в путь тронулись. Впятером оно куда веселее было...
Вскоре и рощица бамбуковая, посреди которой дуб могучий рос, показалась. А от дуба доносился посвист страшный, от которого бамбук словно ива плакучая гнулся.
— Худо дело! — воскликнул Алеша. — То Алена Соловейкина! Вспомнила папашины фокусы, да и стала Илюшку свистом пытать!
— На помощь! — крикнул Иван, выхватывая кладенец.
И друзья побежали к дубу, лавируя между гнущимися бамбучинами и придерживая шапки, норовящие улететь вдаль. Кубатай храбро размахивал сабелькой, и даже миролюбивый толмач воинственно крутил над головой увесистую котомку.
Только возле дуба остановились они, и рты в недоумении разинули. Потому что там, в огромном гнезде, сидели обнявшись Алена с Илюшей, да и свистели на два голоса, мечтательно в небо глядя.
— Ты губы трубочкой складывай, — поправляла Муромца Алена. — А язык в глотку подбери, тогда свист заливистый да могучий, как положено. Я же буду тебе подсвистывать, рулады выводить дивные...
Земля вокруг дуба была усеяна пустыми бутылками из-под зелена вина «Князь Владимир» и банановой кожурой. Видать, самобранка на славу потрудилась, чтобы помирить Илью с Аленой.
— Муромец! — заорал ошеломленный Иван. — Ты — свистишь?!
— Фрейдизм! — мудро изрек Кубатай, разглядывая насвистывающую парочку. — Вытеснение подсознательных комплексов. Илюша-то Соловья кончил, потому что сам слуха музыкального был лишен начисто. А теперь он преодолел свое эго...
— А, ребята! — радостно воскликнул Илья. — Полезайте на дуб, мы вас свистеть научим! Кстати, как там с Кащеем?
— Побили мы его, — хмуро сказал Иван. — Но не кончен еще труд наш богатырский! Надо сережки Василисе отдать, спасти ее от позора, а землю русскую — от междоусобицы.
— Надо, надо... — вздохнул Илья. — Видать не время мне еще от дел удаляться, да свистеть в свое удовольствие. Алена! Пойдешь за меня замуж?
— Еще спрашиваешь, охальник! — возмутилась Алена. — После всего, что у нас было! После того, как свистели на два голоса! Пойду!
