— Что вы заговариваете мне зубы, — ответил принц, кажется, пытаясь проделать взглядом в ведьме дырку.
— Почему-то я так и подумала, — не без сожаления ответила таинственная дама. — Хотя было бы забавно понаблюдать, как вы выполняете подобные условия.
— Подобные условия я обычно выполняю молча. Без молитв, песнопений и прочего выражения эмоций, — заверил ее Дарин, явно начиная раздражаться.
— И это я предвидела. Мне нужна вещь, которая близко соприкасалась с родителем ребенка. Желательно с матерью. У нее с дитя связь сильнее. Было бы неплохо получить клок волос, кровь, слюну или мочу этой женщины.
Замученный герцог брезгливо икнул, прикрывая рот рукой, чтобы обед не вздумал от него удрать. И с грустью вспомнил, что он сегодня вообще не обедал. И не ужинал.
— Но можно обойтись украшением, которое она долго носила. Или нижним бельем.
Его Высочество ничего не ответил, снова разглядывая пол. Но теперь его мрачность носила чуть другую окраску. Далан готов был спорить, что его брат в данный момент что-то очень тщательно обдумывал. Точнее, даже на что-то решался. И, судя по недовольному, вскользь брошенному взгляду, мешало ему решиться именно присутствие младшенького.
Под белокурыми локонами герцога зароились нехорошие подозрения. Вряд ли принц, при всей его эксцентричности, мог носить с собой части Лареллы. В крайнем случае — голову или сердце горячо любимой супруги в изящном ларце. Но, насколько красавчик знал, Ее Высочество, находясь в добром здравии, возносила молитвы Матери.
Украшений, которые бы принцесса носила постоянно, Далан на ней тоже не приметил. И тут неопределенные, не оформившиеся мысли герцога обрели вполне устойчивый образ страшной догадки. Представив, как его мрачный брат вытаскивает из-за пазухи корсет, а то и панталоны дражайшей супруги, бедный красавчик едва не скончался.
Воображение у него было богатое, а нрав — легкий. И сдержаться, чтобы не захохотать во все горло, в подобной ситуации было совсем непросто. Но и даже улыбки герцог позволить себе не мог. Потому что брат, заметив ее, тут же выяснил бы причину веселья. И жизненный путь юного Далана на этом и оборвался бы.
Поэтому герцог просто прикрылся ладонью, делая вид, что тщательно маскирует зевок. И поблагодарил брата-короля за невольно подсказанный им жест, который спас младшенькому жизнь.
А тем временем, пока белокурый герцог сражался с собой, Дарин на что-то решился. Бросив на блондина еще один угрожающий взгляд, он достал из кармана… Нет, не корсет, к сожалению. И даже не панталоны. Всего лишь подвязку. Но и этого хватило.
Далан, как не крепился, как не стискивал зубы и кусал губы, все же не выдержал и расхохотался. До слез. К счастью, веселье столь одолело его, что он так и не смог спросить, где братец хранит срезанный локон возлюбленной. Как прячет ее портретик, вздыхая над ним темными ночами. И что он делает с надушенной подвязкой.
И хорошо, что он не смог поинтересоваться всеми этими, несомненно, любопытными вещами. А то Дарина чувство юмора покинуло окончательно.
Глава 11
О том, куда может завести месть и о любовных обманах, приводящих к серьёзным последствиям
«Какая же я все-таки противоречивая! Порой мне себя сложно понять», — грустно вздохнула юная принцесса, выворачивая ночную вазу на голову служанки.
Слышал ли ты когда-нибудь, дружок, что нынешние люди не могут чувствовать также остро, как наши предки? Конечно, слышал. И в этом утверждении очень много правды. В те стародавние времена умели жить, не то, что сейчас. Прекрасные дамы и благородные кавалеры минувших эпох жили без оглядки на скучные и рутинные правила. Каждый их поступок искрился фейерверком, фонтаном эмоций!
Мстя врагу, они погружались в расплату, как в пучину. Порой теряя голову в прямом, а вовсе не переносном смысле этого слова. Но увлечённость не мешала им строить поистине тонкие, как дорогое вино или духи возлюбленной, интриги. Их удары казались уколами шпаги, а не размахом дубины пахнущего истлевшей бумагой судопроизводства. Какие ходы они изобретали, как хитроумны повороты их утончённой мысли! Нам никогда не разобраться в этих хитросплетениях. И не насладиться дивным букетом истинной мести.
Но ведь и любили они с такой же страстью и искушённостью! Что наши письма и тайные признания? Знаешь ли ты, мой юный друг, что раньше у любви существовал свой язык? О нет, он обходился без слов и ему не требовались словари. Это был язык взглядов, жестов. А один единственный цветок рассказывал о чувствах больше, чем целая поэма.
Как жаль, что мы утеряли столь тонкое искусство. Поэтому и отношения наши утратили остроту, браки — надёжность, а любовь — чувственность. Теперь мы можем только вспоминать об истинных страстях, которыми жили наши герои.
Так насладимся тем, что нам доступно! Вперёд, мой друг. Пока мы отсутствовали, храбрые героини наверняка успели многое. Догоним же их!
* * *
К тюрьмам у нежнейшей Лареллы отношение было совсем неоднозначное. С одной стороны, эти заведения на неё, как и на всякое нежное и утончённое существо, нагоняли тоску и депрессию. Рикошетом раня зрение, слух, обоняние и чувство прекрасного. А кому может понравиться хроническая скудность освещения, дурные запахи и нервирующие стенания заключённых?
Но с другой стороны, казематы вызывали у принцессы живейшее любопытство. Где как не тут можно узнать о самых страшных человеческих тайнах и пороках, так легко возбуждающих интерес у существа невинного и в целом чистого? Да и методы дознания тоже были весьма интересными, разнообразными и открывающими простор для изучения.
Причём ум любопытствующий из тюремных практик мог подчерпнуть новое и доселе неизведанное в таких областях, как: философия, анатомия и даже лингвистика. Так как заключённые, особенно при общении с почтенными палачами, склонны изобретать новые словоформы, речевые обороты и забавные оксюмороны[17]. А Её Высочество слыла девушкой не только образованной, но и открытой всему новому.
Вот потому-то, идя вслед за начальником тюрьмы, Лара представляла собой сплошное противоречие. Изящный носик принцессы брезгливо морщился, тонкие брови страдальчески изгибались, пальчики придерживали полы плаща, дабы не запачкать его о стены. И в то же время девушка с любопытством оглядывалась, а глаза её горели лихорадочной восторженностью исследователя.
Верная Фрейда, интересов своей госпожи не разделяющая, старалась держаться поближе к принцессе. Бедна фрейлина поминутно испуганно вздрагивала, косясь как норовистая кобылка на пляшущие тени от факелов. Которые корчились в судорогах, как истинные грешники в аду.
И только тюремщик был равнодушен и преступно безучастен. То, что для его посетителей казалось новым, для него самого давно стало прозой. Причём написанной языком скучным, сухим и начисто лишённым изобретательности.
— Тута он, блудодей ваш, — начальник тюрьмы, сильно смахивающий на утомлённого жизнью хорька, остановился возле очередной двери, перетянутой полосами ржавого металла. — Вы как, вместе пойдёте, али по отдельности?
Кажется, интересовался этим «хорёк» ради одному ему известной проформы. И больше всего мужчину занимал не ответ, а приступ чесотки, который одолел его гульфик. По крайней мере, тюремщик, вперев водянистые глаза в арочный потолок, скрёб грязными ногтями именно эту деталь своего костюма.
— А есть разница? — холодно поинтересовалась Ларелла, не переносящая скотства во всех его проявлениях.
— Да мне-то без разницы, — лениво отозвался хорёк, — Хошь ротой топай. Токмо ежели вдвоём, то накинуть надо. Орать же он чай будет, блудодей-то ваш. Значится, мне придётся ухи заткнуть. А затыкание ухов денег стоит.
— С чего бы ему орать? — вполне искренне удивилась принцесса, так как в её планы не входило делать что-то, способное вызвать у заключённого столь бурную реакцию.
— Ну, ежели бы ко мне сразу два мужика подкатили, то я тоже орать начал, — ухмыльнулся тюремщик, продемонстрировав полный набор зубов. Правда, гнилых. — Ране-то к нему все бабы бегали. Непривычный, наверное, он.
— А если к тебе подкатит один мужик, то орать ты не будешь? — поинтересовалась Ларелла, доставая из кошеля ещё один полновесный золотой.
— Не-а, одному то я в морду дам, — отозвался хорёк простодушно и попробовал монету на зуб.
Этот способ определения фальшивых денег Её Высочество всегда искренне веселил. Помнится, она сама перекусала немало предметов, пытаясь отличить золото от серебра, бронзу от меди, а благородный металл от неблагородного. Большой разницы принцесса не заметила. Но, возможно, гнилые моляры давали черни преимущества. Или слюна работала катализатором, вызывая алхимическую реакцию распознавания?
Так или иначе, а анализом своим тюремщик остался доволен, сунул монету за грязный кушак под ремнём и, деловито побрякивая связкой ключей, отпёр дверь.
