Ознакомительная версия.
— Раиса Петровна. — Директорша закрыла папку и отложила ее в сторону. — Скажите, это действительно так?
— Что именно? — напряглась Лариса. Аркадия Ефимовна вздохнула и даже слегка покраснела:
— Буквально час назад у меня была госпожа Червонцева, и то, что она рассказала, не укладывается ни в какие рамки…
— Что именно вам рассказала… госпожа Червонцева? — Напряжение растет. Кто знает, на что способна Вера? А если ее рассказ — рассказ об убийце Ларисе , явившейся в “Дворянское гнездо” для совершения подлого убийства? И Веру можно понять. Может, ей надоело ходить по лезвию, нет, сразу трем лезвиям бритвы “Жиллетт”. Может, она хочет избавиться от находящейся с ней бок о бок убийцы… Еще не зная, что эта убийца раздумала ее убивать.
— Это, конечно, ужасно. Мне не хочется в это верить…
Так.
— Но Вера сказала, что вы ночью пришли к ней, ища утешения как жертва сексуального насилия со стороны одного из наших… постояльцев!
Ффу. Спасибо тебе, Вера. Дай бог тебе еще написать кучу романов и получить все мыслимые литературные премии!
Лариса вздохнула и умело залилась слезами: не так чтоб ручьем лились вперемешку с соплями, а аккуратно, но впечатляюще — мол, порядочная женщина расстроена, унижена и оскорблена.
— Вера сказала вам правду. — Лариса приложила к щекам одноразовый платочек “Цепрусс”. — Для меня это такой шок… Это… изнасилование. Разве я могла предполагать, что, направляясь служить морферам, этим… существам благородной крови и происхождения, я столкнусь с проявлениями таких низменных инстинктов!
После Вериной лекции Лариса могла вот так легко рассуждать об этих проклятых морферах. Изображать осведомленность.
— Да-да, — покивала Аркадия Ефимовна. — А то, что насильником оказался князь Ежинский, — тоже правда?
— Совершенная. — Лариса решила, что время слез миновало и следует вести себя несколько иначе: деловито и с достоинством. И не забывать, что “оскорбленная сторона” — она.
— Вы узнали его во время… акта насилия?
Кажется, Вера рассказала не все. Но почему?
— Видите ли, Аркадия Ефимовна… Был момент, когда я попыталась отомстить насильнику. И тогда он начал… превращаться. И угрожать мне.
— Словесно угрожать? Лариса нервно улыбнулась:
— Когда перед вами встает исполинских размеров тварь, отдаленно напоминающая помесь жука и мясорубки, вряд ли вы подумаете, что она будет петь вам цыганские романсы.
— Вот даже как…
— Да. И от смерти меня спасло лишь своевременное появление князя Жупаева и барона Людвига фон Вымпеля!
Директриса была изумлена. И изображала это вполне искренне:
— Как?! Князь и барон тоже были у вас?!
— Они явились, чтобы защитить меня, — тоном гордой девственницы заявила Лариса. — Так они сами сказали. По их словам, они ведут наблюдение за князем Ежинским, поскольку тот известен в кругах морферов как безнравственное и распутное существо. И хотя они не успели предотвратить мое бесчестие, они предотвратили мою гибель. Разве Вера об этом не упомянула?
— Н-нет, — рассеянно ответила директриса.
— Странно. А между тем именно князь Жупаев и барон фон Вымпель на основании какого-то их закона арестовали князя Ежинского и сообщили мне, что я имею полное право требовать над ним Суда Чести и выступать в роли обвинительницы!
— И что вы собираетесь предпринять? — быстро спросила Аркадия Ефимовна.
А вот здесь не стоит торопиться с ответом. Можно крупно ошибиться. Нужен ли тебе, Лариса, Суд? Суд, на котором тебя саму могут осудить? Верный ответ: нет. Но и спустить обиду засранцу-морферу тоже нельзя.
Что же ответить?
Что?
— Я хотела бы посоветоваться по этому поводу с вами, Аркадия Ефимовна, — смиренно сказала Лариса и мгновенно поняла по глазам директрисы: ответ верный.
Настолько верный, что у Аркадии Ефимовны даже цвет лица стал оживленно-персиковым, а до того напоминал матирующий крем тона “бледная немочь”.
— Это правильно, Раечка, — улыбнулась директриса.
Ого.
Раечка?! Ну ладно.
— Видишь ли, Раечка, — директриса принялась вертеть в пальцах паркеровскую ручку, — наша зона отдыха — не просто курорт с приезжающими-отъезжаюшими и обслуживающим персоналом. Это семья. Одна большая семья. Семья, которая заботится о своей репутации.
— Я понимаю, — осторожно сказала Лариса, хотя направление мыслей директрисы на самом деле еще было ей неясно.
— И хотя мы являемся закрытой зоной (как ты уже знаешь), все равно не следует выносить сор из избы. Это породит нездоровое любопытство, слухи, недостойные сплетни, а их и без того предостаточно. Надо заботиться о репутации заведения.
Ага.
Лариса готова поспорить на съедение собственной зубной щетки, что директрисе тоже не нужен Суд. Это хорошо.
Однако, если Лариса не поломается немного и не набьет себе цену, получится, что она просто ничтожество, которую на скотном выгоне может всякий морфер отыметь.
Se rappelle I'honneur![25]
— Репутация заведения, — медленно произнесла Лариса, поджав губы, в точности как камеристка инфанты с портрета Рубенса. — А как же быть с моей репутацией?
Директорша просто заюлила:
— Раечка, пойми, я ведь не хочу сказать, что негодяй не будет наказан! Просто то, что случилось с тобой, — случилось в “Дворянском гнезде” впервые за всю его историю. И, возможно, больше никогда не случится. Так не проще ли замять это дело, не привлекая к нему…
— Суд Чести Общества Большой Охоты?
— Именно! Ведь ты даже не представляешь себе, что такое этот Суд! Жуткая волокита — раз. Экспертиза на предмет действительного совершения насилия над тобой — два. Только подумай, как унизительна для женщины одна перспектива подобной экспертизы!.. А самое ужасное — в “Гнездо” на Суд Чести соберутся все члены Общества Большой Охоты. То есть все чистопородные морферы со всего мира! А это…
— Что?
— Гибель неприкосновенности курортной зоны. — обреченно сказала Аркадия Ефимовна. — И, возможно, самое страшное: нарушение тайны существования морферов! Ведь только избранные люди вроде нас с тобой знают, что на земле есть эти существа!
— Сущности.
— Да, сущности. Раиса, я тебя прошу… Лариса изобразила напряженную борьбу страстей в своем сердце. На самом деле она уже приняла решение. Почти.
Se rappelle I'honneur, mais noublie pas et le profit![26]
Так-то.
— Хорошо, — сказала Лариса. — Вы правы: выносить сор из избы — последнее дело. Для того чтобы начался Суд, я, кажется, должна подать заявление, так? Я его не подам. Но это не значит, что я собираюсь ходить неотмщенной, этакой обесчещенной Лукрецией. Я требую компенсации.
— Вот это уже деловой разговор, — усмехнулась Аркадия Ефимовна. — Какая компенсация тебя устроит, Раечка? Короче, сколько?
— Речь не о деньгах, — говорит гордо Лариса, а сама думает, что ей в последнее время все лучше и убедительнее удаются роли добродетельных и донельзя оскорбленных женщин.
— Тогда чего ты хочешь?
Лариса чуть помедлила. Чтобы пауза придана весомость ее следующей реплике:
— Я хочу увидеться с Ежинским. Приватно. Я знаю, что он находится под домашним арестом, но, думаю, вы можете это устроить. Это и будет компенсация.
— Не понимаю… Зачем тебе это… свидание?
И тут Лариса посмотрела на директоршу самым честным из арсенала своих взглядов:
— Зачем? Я потребую от него клятвенного обещания жениться на мне!
И тут Аркадия расхохоталась:
— Раечка, ты сама-то веришь в то, что говоришь?! Заставить морфера!!! Да еще жениться!!!
— У меня нет другого выхода, — скорбно сказала Лариса. — Или Суд Чести и всеобщий позор и огласка, или брак с Ежинским. Фиктивный брак.
Тут директриса успокоилась:
— Что ж ты сразу не сказала, что фиктивный?
— Я думала, вы поймете. Нужен мне Ежинский в качестве муженька, как же! А вот титул его пригодится. И полагающаяся жене доля состояния. Ведь наверняка в их законах решены вопросы о том, сколько каждому супругу в браке полагается движимости, недвижимости и прочей золотой пыли.
— Толково мыслишь, Раечка… Я просто восхищена.
— Приходится, — вздохнула “Раечка”. — Кто еще позаботится о сиротке, кроме нее самой?
— Ладно, сиротка. Этот вопрос мы решим. Ежинский вряд ли будет упираться — Суд Чести и ему не надобен. Вот тебе мое личное разрешение, — директриса подписала какую-то бумажку, — на беспрепятственные свидания с Ежинским. Можешь идти к нему хоть прямо сейчас. Так даже будет лучше.
— Почему?
— Боюсь, эти двое поборников чести, Жупаев и фон Вымпель, весь курорт перебаламутят, не преминут поставить в известность каждого соплеменника и даже человека о проступке Ежинского и о том, что грядет Суд Чести. А нам это надо?
Ознакомительная версия.
