Влетел соленый ветер, занавески кружевные разметал, картинками на стенах зашелестел, досыпавшей последний сон Ясе волосы короткие взъерошил.
Как он и просил, Мира снова привела их к морю. Яся ведь так ждала этого заветного дня со странным именем «суббота».
На море тихо и шторм не шумит — верно, не так уж худо все у Горыни и Золотой Рыбки. Или подались они в моря южные на встречу с Синдбадом, и может Царь Морской отдохнуть от непутевой дочери немного.
Взял Ваня в руки окарину, уселся на подоконнике, да давай колыбельную Зельды наигрывать — пока Яся службу свою отслуживала, он тоже сложа руки не сидел.
Как никак, сегодня седмица с их знакомства прошла. Наконец не спешит Яся никуда, сняла этот неугомонный тикающий браслетик под названием часы с запястья и можно будет ее схватить в охапку, да на бережок сбежать, да купаться и брызгаться, а потом на кухне оладушки жарить и кофе варить, и не спешить наконец на всякие трамваи.
Тихомира и избушка никуда не деваются: спасибо Иван-царевичу, уже весь Переславль знает, что Иван-дурак в суженые толстую бабу Ягу с носом-крючком и в шляпе выбрал. На то он и дурак. Да ушла баба Яга на покой, мировое равновесие в норме, переславляне пересуды точат, да не кручинятся, а жизнь свою живут по привычной.
Впрочем, Ягу из Яси фиг выгонишь, даже без носа клеенного. Но за то и полюбилась она ему.
За эту старушку в девице и девицу в старушке.
Яся еще в полудреме слушала ветер, Ванину окарину и как ровно и спокойно бьется сердце в груди. В ее и в его. Вот так — счастья не ищешь, и приходит оно тихо.
И часов можно и вправду наконец не считать — только земли заморские, звезды на ладони и чашки чая на кухне до ночи.
Откуда не возьмись — кошка Мег: на одеяло Яси прыгнула, а оттуда — на подоконник, мимо Ивана, а потом — в окно!
— Мег! — воскликнул Ваня, роняя окарину, руки за ее пушистой белой шубкой простирая, да поздно.
— Что стряслось? — села в кровати Яся, глаза протирая.
Загородил Иван окно собою, заулыбался широко.
— Н-ничего… Спи, ясно солнышко!
— Иван?.. — голосом бабы Яги настороженно зазвучала Яся, да руки на груди сложила. — Что ты уже натворил?
— Ну, Яга…
— Ты же знаешь — не люблю, когда ты мне лапшу на уши благостную вешаешь, а потом лезешь к Горынычу. Что случилось, Ваня, толком скажи?
— Держите пропажу, — бросила Мира недовольную кошку Мег из окна Ясе на кровать.
Засмеялась Яся, схватила кошку Мег да к сердцу прижала:
— Ах вот оно что! Эх, Мег, несносная Мег…
Одеялом укутала, за ушком почесала. Недовольна Мег сначала была, но потом смилостивилась, замурчала. Головой о Ясину голову потерлась, и бодались они, пока не присоединился и Иван к этому делу веселому, и подставила кошка Мег им пузико, мягкое, как у кролика.
— За тобой, знаешь ли, тоже глаз да глаз. А то сядет в ступу и пестом размахивает, а я верю, что она дома спит и в безопасности, — сообщил Иван.
— Я против, чтобы ты себя подвергал опасности…
— Ты всегда против, Яга, — перегнулся через кошку Мег Ваня и ясно солнышко свое сладко поцеловал.
Ткнула Яся в него подушкой, смеясь.
— Пошли, Мег закинем домой и в море покупаемся.
— Не хочу-у, — возразила Мег.
— Ты купаться не будешь.
— Домой не хочу.
— Тетя Иоланта станет беспокоиться, маленькая. Нельзя так.
Только так начала вырываться Мег в чулане, что задела лапой флигелек, и замигал вдруг брильянтик на нем синим. Отворилась дверь, а там не подъезд тети Иоланты, а… вьюга снежная!
— Ой, — сказала Яся, поймав ветер в лицо.
— Мира… это что такое? — пробормотал Иван, рукой от слепящего снега заслоняясь.
— Сама не знаю… — ошеломленно проговорила избушка.
И дверь испуганно захлопнула.
— Намело… Растает, и лужи будут.
И тут же все снежные остатки прибрала.
— Значит, не только в одно место в этом флигельке портал открывается? — расширила глаза Яся.
И пусть в них и страху немного, и осторожности, но в остальном — тот же восторг и радость, какие Ваньку всегда перед неизведанным охватывают. И лезет он незнамо куда, и делает незнамо что, а потом счастье получается и краски яркие.
— Постой, открой еще раз… — попросил Ванька, да осторожно наружу-то вышел, снегу в руки набрал, на язык, носками по снегу протопал, по колено утопая. Все как есть: зима лютая.
Едва не потеряла Яся Ваню в метели, с ноги на ногу переступала, а на ногах этих тоже носки болотные зеленые. Олежкой обнаруженные и подаренные.
— Ваня! — прокричала в белую слепоту.
Забежал Иван обратно, да в Ясю снежок запустил коварно. Взвизгнула Яся, взвизгнула избушка. А Иван по плечам себя хлопал, прыгал на месте и хохотал весело, как снеговик белый.
Дверь Тихомира закрыла, причитая, сколько ей убирать, и Ивана высушивая.
— Все. Не открою. К тете Иоланте идите сначала, кошку отнести.
Смотрят все трое — а кошки Мег-то и нет!
— Сбежала! — ужаснулась Тихомира. И запаниковала: — В снег! В холод! В метель! Что тете Иоланте говорить будем?..
Ваня с Ясей переглянулись и расхохотались невольно.
— Открывай дверь обратно, Мира… Искать будем.
Ох уж эта несносная кошка Мег!
— Только котомку Ванину возьмите! И шубы… Куда ты шляпу, Ваня?! Шапки вам надо… У Фонарных столбов не стойте, к фавнам в на чай не ходите, львам златогривым не помогайте… Ах, все равно ведь не послушаетесь… Стойте! Меня возьмите… флюгером.
Но это уже совсем другая сказка.
