— Стой, стой! — неизвестно кого стал останавливать все понявший Миронов. — Мы вышли на улицу, когда уже было темно, ночью.
— Вот именно, — мрачным голосом произнес Веточкин, рассматривая слезящимися глазами полуденное солнце над Москвой…
— Я никогда не доверял августу в Москве, — сообщил поверенный в делах американского посольства морскому пехотинцу, охранявшему двор, — а самой Москве не доверяю в любое время дня, месяца и года, впрочем, как и американской прессе. «Вашингтон пост» сообщила, что меня назначают новым послом в России, а кончилось тем, что объявили персоной нон-грата и высылают. Теперь придется мерзнуть под кондиционером где-нибудь в Экваториальной Африке.
— Да, сэр, — невпопад ответил поверенному в делах Либерману морской пехотинец, — странное солнце.
— Ах да, солнце, — спохватился озабоченный служебными перипетиями Либерман, разглядывая полуденное солнце над Москвой в 23:50 местного времени, и, пожав плечами, сказал не столько охраннику, сколько себе: — Август, что вы хотите.
— Это называется — природный феномен, — терпеливо объяснял Борис Александрович внуку, стоя на лоджии восьмого этажа десятиэтажного дома. — Есть солнечное затмение, а есть наоборот.
— Тогда пошли в зоопарк, — предложил пятилетний Женька, решив использовать природный феномен на полную катушку. — Ты же сам говорил, что завтра пойдем.
— Сейчас — сегодня. — Дед показал на экран телевизора в глубине комнаты с появившимся циферблатом точного времени. — Почти двенадцать часов ночи. Ты уже давно должен спать.
— А солнце, — ткнул пальцем в небо внук, — почему светит?
— На то оно и солнце, — с досадой посмотрел на солнечную ночь Борис Александрович, — чтобы светить.
Всему свое место, свой час. Солнце всегда беспощадно к вечерне-ночному имиджу, а неожиданное солнце тем более. На улицах Москвы вдруг оказалось слишком много карнавального вида уродцев. Макияж женщин, юных и не очень, предназначенный для электрического света и ночи, под полуденным солнцем стал похож на грим, накладываемый на респектабельных уродцев в морге. Вечернее одеяние толстокошельковой публики, стекающейся к ночным развлечениям — клубам, ресторанам, театрам, барам, казино, — под солнцем приняло нафталинно-паноптикумный отталкивающий вид. Бриллианты, застигнутые врасплох, потеряли драгоценное мерцание тайны и блудливо засверкали стеклянно-плутоватой фальшивостью. Казавшиеся умными, энергичными, оригинальными и сексуально-привлекательными вечерне-талантливые люди богемно-мажорного типа под лучами парадоксального солнечного полдня резко сморщились, помрачнели, умственно сникли и лихорадочно начали искать освещенную электричеством темноту…
«Интересно, — подумал директор ФСБ, разглядывая из окна кабинета солнечную ночь, — причастны ли к этому мои люди?»
Он подошел к столу и соединился с секретаршей:
— Анна Сергеевна, какое время суток сейчас в США?
— Ночь, — коротко ответила ему секретарша.
1
Паники пока не было. Слишком грандиозным и неожиданным предстал перед человечеством феномен солнца. Ничего особо страшного не произошло, там, где ночь, воцарился день, там, где люди готовились к обеденному ленчу, обнаружилось, что они чересчур долго готовились и пора думать о глотке виски на ночь. Застигнутое врасплох дневное небо США и незаконно захваченное ночью население второй половины земного шара, включая наш Петропавловск-Камчатский, целых четыре секунды могли видеть в небе два месяца — один растущий, а второй убывающий, хотя на самом деле это был период полнолуния. Растущий месяц был цвета начавшей краснеть вишни, а стареющий, как Земля из космоса, был голубым. Через четыре секунды это недоразумение задернулось густой и низкой облачностью. Но паники по-прежнему не было. Лишь в Аргентине произошел случай коллективного суицида, застрелились пятнадцать членов астрономического общества, но, как выяснилось позже, они были членами не астрономического общества, а тоталитарной секты Муна Третьего, и рано или поздно все равно бы застрелились, независимо от смены дня и ночи и расположения лун на небе.
Совершенно необъяснимо повели себя СМИ. Они молчали. Только по каналам Си-эн-эн в сводке погоды улыбающаяся диктор сообщила: «Сегодня вы можете наблюдать облачную ночь вместо солнечного дня. Такое случалось и раньше. Еще Ницше говорил, что ночь — это тоже солнце. Такое явление очень естественно для Земли и происходит раз в сотни тысяч лет. А сейчас встречайте Лару Крофт, она вам объяснит разницу между женщиной в купальнике "змейка" и женщиной в купальнике модели "ультра"».
Контанио Джидо, конгрессмен, владелец «Вашингтон пост» и ряда других авторитетных изданий Америки, дзог предварительного посвящения, отмахнулся от осаждающих его главных редакторов потрясающей фразой:
— Я вас всех уволю. Вы хотите ввести в заблуждение граждан США. Выгляните в окно, на улице ночь. При чем здесь день?
С этим трудно было спорить, и все владельцы мировых СМИ были солидарны с Контанио Джидо. Ночь есть ночь, а день есть день.
Директор ЦРУ переговорил по линии правительственной связи с директором ФСБ.
— У вас какое время? — спросил директор ЦРУ.
— Ночь, — коротко ответил ему Волхв, разглядывая через окно солнечный московский день.
— А у нас — день, — похвалился директор ЦРУ, включая настольную лампу.
Главы государств быстро обменялись своими мнениями по поводу неадекватного поведения дня и ночи и приняли общее решение: «Ничего не произошло».
2
Бледные демиурги, гости из Рааая, элохимы, дзоги и жители подземной страны гениев напряженно погрузились в ожидание. Они понимали, что смена дня на ночь и наоборот — это демонстрация силы «лунных бабочек». Правители земной и человеческой цикличной жизни, аварийный экипаж звездной бригантины «Солнечная система», понимающие, что для того, чтобы правильно жить, нужно научиться правильно умирать, были смущены. Демонстрация силы их впечатлила и озадачила вопросом: «Как действовать?» Ведь еще не было даже известно, как поведет себя Черный Будда-Антихрист в условиях свободы и непредсказуемого мыслетворения. Мнение инертной, управляемой и жалко-похотливой шестимиллиардной толпы по имени Человечество хозяев Земли не интересовало, было лишь одно «но»… «Лунные бабочки» пришли не к хозяевам…
Само собой, возникновение дня посреди ночи и вхождение ночи в солнечный день было не пошлой демонстрацией силы аолиэтных лаоэров, а жесткой производственной необходимостью. Таким образом открывались пульсационно-пространственные проходы и дисциплинировалось вторичное время поверхности. Стефан Искра понимал вдумчивый шок своих нетрезвых друзей, увидевших солнце в ночи, но был уверен, что этот шок будет недолгим,
— Тарас, — Хромов упер руки в бока и стал похож на профессионального скандалиста, — и ты, Стефан, — полковник с негодованием повернулся к Стефану Искре. — Опять ваши фээсбэшные шуточки? Опять вы в стадии эксперимента? Куда подевалась ночь, я вас спрашиваю?
— Это белая горячка, — прямолинейно высказался Миронов и, сделав шаг в сторону Хромова, с чувством произнес: — Я с тобой, Леонид.
— Куда? — опешил Хромов, увидев в глазах Миронова готовность к подвигу, жертве и самоотдаче. — Я никуда не иду. И вообще стой пока на месте, — посоветовал он пьяному другу и посмотрел на Веточкина, ожидая ответа.
— Ну, знаешь, Леня! — возмутился Тарас Веточкин. — Ты думаешь, что говоришь? Зачем ФСБ солнце среди ночи, если оно иногда даже днем надоедает?
Аргументы Веточкина не выдерживали никакой критики. Он сам это понял и поэтому, позаимствовав у Хромова позу профессионального скандалиста, стал рядом с ним, лицом к Стефану Искре, и с упреком посмотрел на него. Миронов, удивленный такой постановкой вопроса, тоже упер руки в бока и, повернувшись спиной к друзьям, с возмущением взглянул на желтоглазого, похожего на карточного шулера кота, идущего по парапету Москвы-реки с видом респектабельного пройдохи. Но почему-то Миронов был похож не на профессионального скандалиста, а на флегматичного человека, который уложил свои сумки в багажник автомобиля, остановившегося перед ним под видом такси и сразу же уехавшего, оставив его без багажа посреди шоссе.
— Видите ли, — сказал Стефан Искра, — я бы все объяснил, но в этом нет никакого смысла. Хотя, — пожал он плечами, — давайте попробуем.
Стефан Искра сделал полшага в сторону и словно бы вошел в стену, половина его тела исчезла, а половина осталась…
Пришли, — равнодушно произнес призрак — хранитель Московского Кремля, сиренево-влажным лучом возникая посреди Георгиевского зала. — Я уже устал вас ждать среди этого занудства и скуки по имени Время.
— Катастрофа была неожиданной, грубой и странной, — ответил аолиэтный лаоэр, принявший образ в диапазонном времени призраков, — пришлось срочно накладывать пластырь времени, но скоро этому придет конец.
