Ознакомительная версия.
– Арбитр? Это еще кто?
– Тот, кто будет наблюдать за вами. Видишь телебашню?
– Останкинскую?
– Да. Он там. Это – запретное место для всех. В том числе и для тебя. И еще: никто не должен знать, что ты – Магистр правил. Иначе ты будешь наказан… И Игра может затянуться надолго. Что тоже не очень-то приятно. Особенно для простых жителей города.
– Ничего себе! Я вообще-то, не давал еще своего согласия…
– Его у тебя никто и не спрашивает. Быть Магистром правил – обязанность, а не привилегия. Так же, как и быть Арбитром… На тебя пал выбор – ты специально был взят из-за пределов города, таким, каков ты есть…
– Ну и каков я?
– Я этого не знаю. Ну, допустим, у тебя самое сбалансированное сочетание чувства справедливости, знания права, отсутствия чрезмерных амбиций и здоровой провинциальности…
– Чего?!
– Ничего. Коренной москвич на эту роль не подходит. Нужен свежий взгляд. Да и откуда мне знать, почему Дух решил именно так? Значит так надо. И вообще, я слишком много с тобой уже общаюсь, могу и нарушить чистоту Игры. Все, что тебе нужно, есть в конверте. Удачи!
Мэр подмигнул Славе, после чего открыл дверцу и шагнул в бездну. Мелькнуло вздувшееся пальто и сорванная ветром кепка. На губах Славы застыл немой вопль. А через миг, он почувствовал, что машина падает.
Слава в ужасе схватился за руль и принялся вертеть его, что, конечно, принесло не много пользы. В сознании вместо полагающихся в таких случаях значимых моментов жизни мелькнули кадры из «Бриллиантовой руки» с бессмертным Папановским «Сядем усе!».
– Тпру! Стоять, я сказал! – заорал Слава, вспомнив слова Мэра при взлете. Машина послушно затормозила падение, и, сделав крутой вираж, с мягким толчком замерла на твердой поверхности.
Слава вылез из машины, огляделся. И судорожно вздохнул
Машина, свесив одно крутящееся еще колесо, словно мальчишка ногу в кроссовке, стояла на крыше Мавзолея.
Красная площадь была пуста. Слава уже понял: никто не появится, пока он не даст Игре старт. Это понимание уже жило в нем. Осталось только вскрыть послание, которое, как оказалось, было адресовано именно ему.
Слава присел на краешек гранитной плиты и открыл конверт.
Внутри оказался сложенный вчетверо кусок пергамента или чего-то напоминающего пергамент в представлении Славы.
Читая текст, он сначала удивленно вскинул брови, затем нахмурился.
Это было странная Игра. Странная и унизительная. Все разговоры Мэра о ее пользе для спасения заблудшего человечества сводились «на нет» тем, что Игра эта была слишком жестока. Игра человеческими чувствами, а может, и жизнями.
Все это напоминало гигантское «реалити-шоу».
Какая насмешка! Москвичи, привыкшие, расслабившись и попивая сладкий чаек, наблюдать вполглаза за страстями запертых под прицелом камер людей, теперь сами оказались на гигантской съемочной площадке, за которой наблюдали неизвестные сильные мира сего… Только никто не предлагал наблюдаемым пройти кастинг…
Людей словно тестировали на сопротивляемость внешней, причем, чужеродной для них, среде. Понятно, почему это зрелище ханжески назвали Игрой. Эксперименты на мышах – тоже для кого-то забава…
Изложенная на пергаменте формула Игры своим хитросплетением неизменно сводила любые установленные Магистром правила к перемещению эпицентра испытаний и опасностей на тех или иных Игроков. Опасностей не могло становиться меньше. Их можно было только множить.
Здесь явно крылся какой-то подвох, отвечать за который придется Славе. Или его совести.
Слава в отчаянии скрипнул зубами. Перед таким выбором стоять ему еще не приходилось.
Отказаться от роли Магистра правил – пусть даже ценой обещанного непонятного наказания своей персоны – не означало выхода. Это было бы просто переводом ответственности на другого.
Этого нельзя было допустить – надо было самому найти выход, такой, чтобы Игра не превратилась в какую-нибудь «войнушку» или «казаков-разбойников» с тяжкими последствиями.
Нет, маги знали, кого выбирать в магистры. Слава не мог просто отойти в сторону. Не мог. Не так, оказывается, он был устроен.
Слава замер и долго пребывал в состоянии угрюмой задумчивости. Создание правил было слишком жестоким упражнением для него. Постепенно в его душе созревало чувство ненависти к этим неизвестным «старшим братьям».
Он искал выход, угрюмо рассматривая старинные камни площади. Мысли его путались, то и дело, упираясь в унылые тупики. Казалось, все предопределено в этой Игре….
Рядом раздалось знакомое курлыканье. Слава обернулся. Из вентиляционного окна Мавзолея неуверенно выпрыгнул голубь и, подергивая головой, уставился на незваного гостя глупым глазом.
Славу осенила необычная идея. И сразу же испугала. Ведь он уже слишком много знал о предстоящей Игре. Но в душе, кроме ненависти проснулся вдруг неведомый ранее азарт.
Слава криво ухмыльнулся и встал.
Он вскинул голову, глядя в ослепительно синее небо, и, как того требовала формула, громко заговорил:
– Арбитр, слушай меня! Властью Магистра, данной мне Великим Духом на время Игры в городе Москва, с этого момента, до введения Магистром окончательных правил, я устанавливаю следующее…
Генерал смотрел на город в стереотрубу и не видел ничего такого, что хоть как-то иллюстрировало бы сложившуюся ситуацию.
Кто бы мог подумать еще вчера, что ему придется осматривать столицу взглядом то ли Наполеона, то ли недобитого немецкого главнокомандующего.
Ситуация была дурацкая и довольно страшненькая, если подумать. Прямой угрозы ни от кого пока не исходило, но государство вмиг оказалось в положении того петуха, что бегает по курятнику с отрубленной головой: столичные органы власти были напрочь отрезаны от остальной страны. Из регионов начали поступать робкие пока вопросы. На вопросы эти следовало отвечать либо попросту пресекать сами попытки их задавать. В стране в любую минуту могла начаться паника.
– Мать его так раз так! – выругался генерал и обернулся к подчиненным, которые нервно толпились, едва помещаясь в командирской палатке. – Что физиономии такие кислые? Стоит столица, вон она, на месте стоит. Ни тебе стрельбы, ни дыма, ни паники. Так какого ж хрена разведка ничего сказать не может?
– Товарищ генерал, – заговорил бледный полковник, суетливо разворачивая на походном столе карту. – Разведка уже определила примерные границы Локализации…
– Локализации… – скривился генерал. – Придумали словечко – думают, сразу все на свои места стало? Что вообще представляет из себя эта «локализация», и где отправленные в город три разведроты? Вертолеты где?
– Так это… Не знает никто… Никакой связи нет, – развел руками полковник. – Консультанты говорят – это не нападение. Это какая-то природная или искусственная аномалия…
– А ну, давайте сюда этих консультантов! – приказал генерал. – И чаю мне покрепче. Чтоб мозги прочистило… Николаев! Как там кольцо оцепления?
– Почти замкнули! Никакого движения со стороны города нет, на радарах – вообще пустота…
– Спецсвязь с Верховным Главнокомандующим?
– Никакой…
– Что по ядерным силам? Как граница? ПВО?
– Усилен контроль, особые меры безопасности. Повышена боевая готовность на случай возможных провокаций. Весь комсостав, что был за пределами Москвы, обещал прибыть на совещание вовремя… И еще… Спецназ будет здесь через полчаса…
– Ладно… На них только и надежда… ГРУ пусть следит, чтобы ни один журналюга сюда не пронырнул. Не хватало, чтобы слухи поползли, что мы без президента остались…
– Так… Э… Упустили одного. Ушел туда, за МКАД. Только назад-то у него все равно не получится…
– Вот-вот. Весь вопрос в том – почему не получится. Вообще – бред какой-то с этой Локализацией… А это еще кто такие?
– Это они и есть. Консультанты.
Генерал восседал на массивном больничном стуле, свирепо прихлебывая чай из граненого стакана с подстаканником. Перед ним неловко топтались двое гражданских – бородатый седой мужчина в очках и потертой ветровке и длинный худой юноша во всем джинсовом и драном. Тоже в очках.
– Так что это у нас происходит со столицей-то, господа консультанты, а? – спросил генерал с таким видом, будто выполнял пустую формальность – эти двое своим лепетом не могли заменить полноценных разведданных.
– Можем сказать только одно: это не оружие. По крайней мере – не земное. Нет у нас таких технологий, – сказал седой и, сняв очки, принялся протирать их подолом куртки.
Молодой лишь закивал в ответ.
– А почему вы так решили? – спросил генерал. – У нас, скажем, нет, а у американцев, допустим, таких технологий хоть пруд пруди, а?
– Мы имеет представление о физических процессах и о наших возможностях в этой сфере, – твердо заявил седой, – То, что материальные предметы не могут покинуть город, означает, что мы столкнулись с чем-то совершенно новым, о чем до сих пор не имели представления…
Ознакомительная версия.
