Это похоже на то, как будто кару’у’ээ были способны воспринимать эхо прошлого, и бессознательно, возводя палимпсесты построек на давно созданных и давно забытых книгах, натыкались на смысл написанного, который не мог быть потерян, сколько бы времени не прошло.
Они читают, не зная, что же они читают.
* * *
Зоны разума сияют в холодной глубокой пустоте Вселенной как пузырьки в бескрайнем тёмном океане. Они кувыркаются, меняются, сливаются и разрушаются, но всегда за ними, поднимающимися к невидимой поверхности, остаются спиральные флюоресцирующие следы. И каждый из таких следов уникален как подпись.
Все изготавливают книги.
Перевёл с английского Илья Суханов
Ken Liu, «The Bookmaking Habits of Selected Species».
Рассказ впервые опубликован в журнале Lightspeed в августе 2012 г.
Кен Лю о китайской фантастике: ответы на наболевшие вопросы
Илья Суханов: Фактически вы в одиночку сумели познакомить англоязычных читателей с китайской фантастикой. Что помогло вам это сделать? Ведь рынок англоязычной фантастики самодостаточен. Что делает китайскую фантастику такой привлекательной для американских читателей?
Кен Лю: Справедливости ради, я сыграл в этом небольшую роль. В процессе представления китайской фантастики англоязычными читателям участвовало множество других людей. Например, профессор Сонг Минг Вэй из колледжа Уэллсли приложил немало усилий для перевода китайской фантастики на английский ещё задолго до того, как на сцене появился я.
Я оказался вовлечён в перевод совершенно случайно. Мой друг, Чен Цяфань, редактировал перевод на английский одного из своих рассказов, и попросил меня помочь. И я обнаружил, что мне проще сделать перевод самому. В итоге этот рассказ, «Рыба Лицзяня», стал лауреатом награды для переводчиков научной фантастики и фэнтези, и был тепло встречен критиками и читателями. К тому моменту я прочитал множество превосходных фантастических рассказов на китайском, и понял, что могу поделиться многими из них с англоязычными читателями.
Я не люблю разводить теории о том, почему читателям нравятся или не нравятся те или иные истории. На самом деле я думаю, что основную роль в популярности (или наоборот в непопулярности) книг играет просто удача. Сейчас я просто рад, что многие англоязычные читатели находят переведённые мной истории интересными и запоминающимися.
Илья Суханов: В этом году в США был опубликован ваш перевод знаменитого н/ф романа Лю Цыксина. Не могли бы вы рассказать русскоязычным читателям об этой книге и ваших дальнейших переводческих планах.
Кен Лю: Разрешите начать с цитаты из издательской аннотации романа «Проблема трёх тел» Лю Цыксина:
«В разгар Культурной революции в Китае начинает осуществляться секретный военный проект, занимающийся поисками контакта с инопланетными цивилизациями. Раса инопланетян находится на грани уничтожение и, получив сигнал с Земли, решает завоевать её. Люди, которые знают о происходящем, разделяются на лагерь тех, кто собирается воевать с завоевателями, и тех, кто готов помочь захватчикам получить контроль над Землёй.
НФ шедевр, написанный с огромным размахом и предвидением.»
Это только первая книга трилогии, следующие два романа гораздо более грандиозны по временному охвату. В них описана экспансия человечества к звёздам. Я переводил третью книгу, перевод второго романа выполнен Джоел Мартинсен. Решение отдать книги трилогии на перевод нескольким переводчикам было вызвано необходимостью выполнить эту работу в сжатые сроки.
Надеюсь, читатели получат от этих книг не меньше удовольствия, чем переводчики во время работы над ними.
Владимир АРЕНЕВ
«ТАКОЙ ЖЕ ЗЫБКИЙ ПРИЗРАК»
Антоний
Ты думаешь, перед тобой Антоний?
Эрос
Да, господин.
Антоний
Бывает иногда,
Что облако вдруг примет вид дракона,
Что пар сгустившийся напоминает
Медведя, льва иль крепостную стену,
Нависшую скалу иль горный кряж,
Иль синеватый мыс, поросший лесом. […]
Эрос
Бывает, господин мой.
Антоний
Добрый Эрос,
И я теперь — такой же зыбкий призрак.
Ещё Антоний я, но этот образ
теряется.
У. Шекспир. Антоний и Клеопатра
— Теперь извольте вопросы. — Профессор небрежно смёл ладонью все открытые «окна», развернул вирт-экран и затемнил так, чтобы аудитория не видела изображение. — Поспелов?
— Может, это покажется глупым, но всё-таки… — Паренёк кашлянул, оглянулся на однокурсников. — С первого года нас убеждали, что закон Брэдбери нарушать нельзя. Даже с учётом того, что до сих пор Второй гомеостатический срабатывал безотказно — и компенсировал возможные отклонения.
— Почти безотказно, — уточнил профессор. — К примеру, та история с картами для Колумба… хм-хм… Впрочем, не суть. И что же?
— Ещё мы наизусть вызубрили «Этический кодекс хронавта»… ну, знаете, принцип холодного сердца, семь заповедей работы в полевых условиях…
— Давайте ближе к сути, Поспелов.
— Даю. — Он снова кашлянул. — Всё это, извините, по-моему, не должно работать. Особенно «Кодекс». Извините.
— И почему же? — рассеянно бросил профессор, не отрывая взгляда от экрана. То ли почту проверял, то ли новости просматривал.
— Рано или поздно найдётся тот, кто его нарушит. «Кодекс», в смысле. Разговоры о благе человечества… ну… это слишком по-детски, согласитесь. Идеалистично. Никак не мотивированно. Если ты попадаешь в прошлое и можешь его изменить, ты делаешь это… да просто потому, что можешь!
Профессор кивнул.
— Резонно, — сказал он. — То есть, эгоистично — и поэтому очень по-человечески. И что, кто-нибудь готов ответить Поспелову? Ты, Хрущ?
Вскочила худенькая девочка, сверкнула брекетами, затарабанила:
— Первый гомеостатический утверждает: «Попытка вмешательства будет устранена, причём стремительно и безжалостно по отношению к вмешивающемуся». Ещё со школы мы помним историю о семье Кузьминых, которая проникла в девяностые позапрошлого века и…
Профессор снова зевнул, даже не скрываясь, — и махнул рукой:
— Правильно, правильно! Садись, Хрущ, молодец. Что скажешь, Поспелов?
— Система может дать сбой, — упрямо произнёс тот. — И чем больше нагрузка… а сейчас, сами знаете, количество рейсов увеличилось, значит, и шансы на сбой повысились. При нынешнем уровне пластической хирургии и оперативного обучения…
— Много тебе даст оперативное обучение, — проворчал профессор. Он раздражённо прошёлся пальцами по экрану и повернул его к аудитории. — Ну-ка, что у нас здесь?
— Картина Винценцо Камуччини, «Смерть Цезаря». Типичная для творчества Камуччини, он вообще любил античные мотивы. Собственно.
— Молодец, Гунько, молодец. А как звали Цезаря?.. Да, Хрущ?
— Юлий, конечно!
— Его звали Николай Витальевич Раменской. Не красней, Хрущ, — вы не могли этого знать, не должны… Даже — должны не. В общем. Раз уж об этом зашла речь — слушайте. — Он поднялся из-за стола и прошёлся вдоль стены, почти не прихрамывая. — Коля был одним из тех, кто стоял у истоков концепции мягкого внедрения.
— Но её же запретили! Как слишком опасную для здоровья и донора, и реципиента… — Гунько осёкся и покраснел. — Простите, Тарас Остапович.
— Запретили, верно. Однако тогда на неё возлагали огромные надежды: бесконтактная, дистанционная синхронизация с известной личностью, считывание мыслей и эмоций, — сами понимаете. Многие белые пятна истории таким образом можно было бы раз и навсегда устранить… многие — и устранили. Коля — в том числе: он оказался потрясающим психологом, умел вживаться в роль, понимать другого. Вам ведь уже читали «Особенности локальных форм мышления»?
— Сейчас как раз проходим викторианцев.
— Вот Раменской преодолевал психологический разрыв стремительно, потрясающий был интуит. И лингвист каких поискать… да и вообще — эрудит необычайный. Мог по памяти цитировать Плутарха, Шекспира, Кавафиса. Он работал по античке, дипломная у него была по Антонию… ну, с этого всё и началось. Коля влюбился — причём не столько безответно, сколько безнадёжно.
— Ой, неужели в саму Клеопатру?!
— Да, Семёнова, в Клеопатру. Его куратор обнаружил, что Раменской злоупотребляет мягким внедрением, последовало разбирательство, и в конце концов Николая отправили на одиннадцать лет назад. Совсем отстранять не стали — всё же он был высококлассным спецом. Дали ему в разработку Помпея. Лет пять Раменской трудился просто образцово — никаких нареканий, никаких нарушений, в общем, идеальный полевой сотрудник. Единственная подозрительная деталь — в продолжительные связи ни с кем не вступал, тем более — не женился.
