Двуединый город Анк-Морпорк, первый по значению из городов, лежащих у Круглого моря, был, само собой разумеется, пристанищем для огромного количества банд, воровских гильдий, синдикатов и других подобных организаций. Данное обстоятельство являлось одной из причин его процветания. Большая часть бедного люда, ютившегося в лабиринте переулков Морпорка, пополняла свои скромные доходы, оказывая те или иные мелкие услуги какой-нибудь из соперничающих группировок. Так вот и вышло, что к тому времени, как Хью и Двацветок вошли во двор «Порванного Барабана», главари многих банд уже прознали о неизвестном богатее, прибывшем в город. Донесения некоторых наиболее наблюдательных шпиков включали в себя описания книжечки, которая подсказывает чужеземцу нужные слова, и сундука, который ходит сам по себе. Однако на эти детали никто не обратил внимания. Ни один волшебник, способный на подобное волшебство, за милю не подойдет к морпоркским докам.
То был час, когда большинство горожан либо поднимались с постелей, либо как раз собирались укладываться спать, поэтому лишь немногие из завсегдатаев «Барабана» могли наблюдать то, как Двацветок спускается по лестнице в таверну. Когда же следом за чужеземцем появился Сундук и уверенно заковылял вниз по ступенькам, все клиенты, сидящие за грубыми деревянными столами, как один подозрительно покосились на свою выпивку.
Пузан как раз шпынял троллёнка, подметавшего зал, когда вся троица прошествовала мимо.
— Это ещё что, язви вас в корень, такое? — поинтересовался хозяин.
— Ты только не распространяйся никому, ладно? — прошипел Хью.
Двацветок принялся листать свою книжечку.
— Чего это он делает? — осведомился Пузан, скрестив руки на груди.
— Она подсказывает ему, что надо отвечать. Я понимаю, это, конечно, звучит глупо, но… — пробормотал Хью.
— Как может книжка подсказывать человеку, что ему говорить?
— Я желаю место, комнату, номер, меблированную комнату, полный пансион, чисто ли у вас? комнату с видом, сколько вы берете за ночь? — на одном дыхании выпалил Двацветок.
Пузан посмотрел на Хью. Попрошайка пожал плечами.
— У него денег как грязи, — пояснил он.
— Тогда скажи ему, что за ночь я беру три медяка. Но эту Хреновину придется поставить в конюшню.
— ? — спросил незнакомец.
Пузан поднял вверх три жирных багровых пальца, и лицо приезжего сразу просияло пониманием. Он запустил руку в кошелёк и выложил на ладонь Пузана три больших золотых кругляша.
Трактирщик, выпучив глаза, уставился на монеты. Сумма примерно в четыре раза превышала стоимость «Порванного Барабана», включая прислугу. Он перевёл взгляд на Хью, но понял, что от попрошайки ему помощи не дождаться. Пузан снова посмотрел на чужестранца. Сглотнул.
— Да, — наконец пропищал он неестественно тонким голоском. — Плюс питание. Э-э-э… Ну, вы меня понимаете? Пища. Вы едите. Нет?
Он воспроизвел соответствующие движения.
— Писча? — переспросил приезжий.
— Ага, — согласился Пузан, начиная обливаться потом. — Ты в книжечку-то загляни…
Чужестранец открыл свой талмуд и провёл пальцем по одной из страниц. Пузан, который кое-как умел различать буквы, краешком глаза заглянул в книжицу. Тарабарщина какая-то…
— Пи-ища, — протянул приезжий. — Да. Котлета, бефстроганов, отбивная, тушеное мясо, рагу, фрикассе, фарш, антрекот, суфле, клецки, бланманже, щербет, овсянка, колбаса, катиться колбаской, бобы и на бобах, сладости, желе, варенье. Гусиные потроха, — он послал Пузану лучезарную улыбку.
— Всё сразу? — слабым голосом уточнил трактирщик.
— Просто он так разговаривает, — объяснил Хью. — И не спрашивай меня, почему. Разговаривает, и всё тут.
Все глаза в комнате наблюдали за незнакомцем — все, за исключением тех, что принадлежали волшебнику Ринсвинду, который сидел в самом тёмном уголке и медленно потягивал из кружки разбавленное пиво.
Ринсвинд разглядывал Сундук.
А вы пока повнимательнее разглядите Ринсвинда.
Посмотрите на него. Тощий, подобно большинству волшебников, он одет в тёмно-красный балахон, по которому потускневшими блестками вышито несколько магических знаков. Кое-кто может принять его за простого ученика чародея, сбежавшего от хозяина из протеста, скуки, страха и ещё теплящегося желания женщин. Однако шею Ринсвинда украшает цепь с бронзовым октагоном, сразу выдающая выпускника Незримого Университета, высшей школы магии, чей перемещающийся в пространстве и времени трансцендентно-архитектурный комплекс находится одновременно и Там, и Тут. Выпускники этого учебного заведения обычно могут претендовать по меньшей мере на степень мага, но Ринсвинду — после одного злополучного события — пришлось покинуть Университет со знанием одного-единственного заклинания. Теперь волшебник болтался по городу, зарабатывая на жизнь своей врождённой способностью к языкам. Работать он особо не любил, но отличался живым умом и своими пронырливыми повадками напоминал смышлёного грызуна. Кроме того, он с первого взгляда мог распознать древесину груши разумной. Как раз сейчас он на неё и смотрел — смотрел и не мог поверить своим глазам.
Архимаг, приложив величайшие усилия и затратив огромное количество времени, мог надеяться в конечном итоге заполучить небольшой посох, сделанный из груши разумной. Это редкое дерево растет только там, где в древности водилась магия, поэтому даже во всех городах Круглого моря не найдется двух посохов из груши разумной. Что же касается огромного сундука… Ринсвинд провёл в уме быстрые подсчеты и пришел к выводу, что, даже если бы сундук был до отказа набит звёздными опалами и кусками золотоносной руды, всё равно его содержимое не стоило бы и десятой части его содержащего. На лбу волшебника запульсировала нервная жилка.
Ринсвинд поднялся на ноги и направился к троице у стойки.
— Могу я чем-нибудь помочь? — осведомился он.
— Отвали, Ринсвинд, — рявкнул Пузан.
— Я всего-навсего подумал, что, может, стоит обратиться к этому господину на его родном языке, — мягко предложил волшебник.
— Он прекрасно обходится без твоей помощи, — парировал трактирщик, но всё же отступил.
Ринсвинд вежливо улыбнулся чужестранцу и произнёс пару фраз по-химерски. Он гордился тем, что бегло говорит на химерском, но чужеземец лишь удивлённо поглядел на него.
— Ничего у тебя не выйдет, — знающе покачал головой Хью. — Видишь ли, всё дело в этой книжонке. Она советует ему, что сказать. Колдовство, одно слово.
Ринсвинд перешел на высоко-борогравийский, затем на ванглемешт, сумтри и даже на чёрно-оругуйский язык, в котором нет ни одного существительного и только одно прилагательное, да и то неприличное. Каждая попытка была встречена вежливым непониманием. Отчаявшись, Ринсвинд решил испробовать язык варваров Троба, и тут лицо маленького чужестранца расплылось в довольной улыбке.
— Ну наконец-то! — воскликнул он. — Мой добрый друг! Это замечательно![2]
— О чём это вы? — подозрительно осведомился Пузан.
— Что сказал трактирщик? — поинтересовался приезжий.
Ринсвинд сглотнул.
— Пузан, — сказал он, — чужеземец просит принести две кружки твоего лучшего эля.
— Ты понимаешь его?
— О, конечно.
— Скажи ему… скажи, что мы очень рады его прибытию. И скажи, что еда стоит… э-э… один золотой.
На какое-то мгновение лицо Пузана напряглось — словно некая ожесточенная внутренняя борьба происходила в трактирщике, — и после секундного колебания он во внезапном порыве щедрости добавил:
— Твой завтрак я тоже включу в его счёт.
— Чужеземец, — ровным голосом сказал Ринсвинд, — если ты останешься здесь, то к ночи тебя либо зарежут, либо отравят. Только не переставай улыбаться, иначе меня постигнет та же судьба.
— Да что вы! — воскликнул приезжий, оглядываясь по сторонам. — Здесь так очаровательно! Настоящий морпоркский трактир. Знаешь, я так много о них слышал. Ты посмотри, какие своеобразные старые балки. И такие солидные…
Ринсвинд быстро глянул вокруг себя на тот случай, если утечка магии из расположенного за рекой Квартала Волшебников вдруг перенесла их в какое-то другое место. Но нет, всё тот же зал «Барабана» — покрытые пятнами копоти стены; пол, устланный гниющим тростником, поверх которого валяются трупики безымянных жучков; прокисшее пиво, которое не столько покупалось, сколько бралось напрокат. Ринсвинд попробовал примерить этот образ к слову «своеобразный» или, скорее, к его ближайшему тробскому эквиваленту, звучащему как «эта приятная странность конструкции, встречающаяся в коралловых домиках, поедающих губки пигмеев с полуострова Орохаи».
