Это были люди, обожающие выпить и закусить (особенно за чужой счет), не пропускавшие ни одной юбки и свысока смотрящие на «неотесанных солдафонов».
Но никто из них, тех, с кем она сталкивалась, не был способен ударить или даже просто грубо оскорбить женщину. И вот теперь опыт первый раз ее подвел.
Отлетев к стене, девушка несколько секунд оторопело смотрела на Крикса, машинально потирая ноющую челюсть.
— Ну что, сучка, — высокомерно процедил он, — получила?
Несколько секунд она была в растерянности.
Дело в том, что Орландину не били никогда в жизни. Нет, конечно, и в боях, и на учениях ей случалось получать крепкие удары. Но чтобы ее били? Вот так, просто, по лицу…
В Сераписском легионе розгами пороли только в одном случае — перед тем как с позором выгоняли со службы за воровство у товарищей или еще что-то подобное. Матушка тоже никогда не наказывала ее. Был лишь один раз, когда та ее отхлестала ремнем, — когда в тринадцать лет застала с очередным ухажером, шестнадцатилетним Сервием, за курением конопли.
Сервию тоже крепко влетело, даром, что он был племянником и одним из лучших учеников самого Теренция, учителя кулачного боя. У сопляка хватило ума пожаловаться дяде, после чего его вздули вторично. Во-первых, за то, что курил дурманное зелье, во-вторых, что жаловался на то, что избит женщиной.
Когда растерянность прошла, Орландина вовсе не кинулась на обидчика, вопя от ярости и норовя вцепиться в глаза. Вся подобравшись, она осторожно двинулась в его сторону. Дешевые понты, как говорят в определенных кругах, оставим дешевым шлюхам, а сейчас пойдет серьезный разговор.
Перед ней стоял, хотя жирный и грузный, как ниппонский борец, но еще вовсе не старый и достаточно сильный человек. «Раза в полтора тяжелее меня будет, если не в два», — определила Орландина. И, судя по остановившимся глазам, он не только нажрался, но еще чего-то накурился. Ну что ж, тем лучше.
Видя, что его жертва собирается с ним моментально расправиться, Пульхерий слегка наклонился, протягивая вперед руки. Видать, этот актеришка кое-чему учился.
Но и мы не лыком шиты!
Подпрыгнув, она взмахнула ногой, метя в пах. Крикс был готов к этому и попытался перехватить ее сапог и резко вывернуть вбок, свалив девушку на пол.
Не тут-то было — ее нога резко вернулась назад, а затем устремилась вверх. Антрепренер попытался поставить блок, но поздно — подбитый медью каблук ударил его в подбородок.
Упав на спину (пол вздрогнул, словно от падения десятипудового тюка с шерстью), он растерянно пытался удержать выбитую из сустава челюсть.
Орландина всегда аккуратно возвращала долги, что денежные, что другие.
Пульхерий было взвыл, хватаясь за низ живота, но тут же замолк, подавившись криком и хватая ртом воздух — носок сапога амазонки вонзился ему в солнечное сплетение.
Оставалось только высоко подпрыгнуть, отталкиваясь обеими ногами, и приземлиться на его грудную клетку, после чего хозяин труппы тупых мимов и певичек, которым красная цена — сестерций за час, был бы трупом.
— Сестра, ты чего, сестра! — обхватила ее сзади Орланда. — Ты же убьешь его! Сестра, сестра, прекрати, ты его убьешь!
Наклонившись над корчащимся антрепренером, амазонка ткнула его носком сапога, как падаль.
— Смотри на меня, урод, деланный тремя медведями и пьяной свиньей!! — прошипела Орландина, старясь изобразить самый зверский оскал, на который была способна. — Смотри и слушай! Если вздумаешь настучать стражникам или, не дай святой Симаргл, пойти в суд, то завтра тебя вытащат из канавы с перерезанным горлом. Понял? И скажи спасибо, что сейчас у меня полно других дел и заниматься тобой нет времени. И если не хочешь, чтобы тобой занялись здешние ребятишки, забудь обо мне и о сестре! Понял, нет?!
Антрепренер только жалобно закивал.
— Ну гляди…
Подхватив сестру за руку, Орландина утащила ее в номер.
Корчась и обливаясь кровью из разбитого носа, Пульхерий, несмотря на то что проклятое зелье уже изрядно попортило его мозги, ясно понимал; он жив только потому, что у Орландины под рукой не оказалось кинжала или другого острого предмета. Сейчас надо встать, добраться до номера и проглотить щепотку этого волшебного синего зелья. Но только щепотку, ведь если жрать его много, то можно стать настоящим наркоманом…
Тем временем отошедшая от боевого ража воительница не на шутку обеспокоилась. Ладно, если Крикс испугается ее угроз. А если нет? Вот пойдет и пожалуется на злых девок! Конечно, вряд ли стража и судьи поверят в то, что она первая на него напала. В крайнем случае можно откупиться теми камешками, что у них есть. Но вдруг дело получит огласку?
Кроме того, ее угораздило сослаться на местных преступников. А этот народ очень не любит, когда посторонние пытаются к ним примазаться. Ох, не любят!
И защитить их некому, что самое обидное. Не побежишь же жаловаться квестору!
Ремесленника защищает цех. Земледельца — община. Легионера — центурия (не говоря уже обо всем прочем). Наемника — его товарищи. Даже нищего — его убогое братство. Даже раба нельзя обижать безнаказанно, ибо тогда за него вступится господин.
А вот им и опереться не на кого. Они одни-одинешеньки.
А против них Арторий с Мерланиусом, Драко с бандюками и даже вот этот паршивый распутник.
Словом, почти весь мир.
Сбросив одежду, она полезла в постель, рассудив, что утро вечера мудренее.
— Ты чего, сестра?!
— В смысле? — приподнялась Орландина.
— Ну ты что, без ничего ложишься?
— А что, я одетая спать должна? Надоело уже.
— Ну а вдруг кто-то войдет?
— И что с того? Я ж под одеялом.
— А все-таки…
— Да и увидит, ничего страшного.
— А если… этот… полезет к тебе?
— За попытку изнасилования по тартесским законам полагается каторга с предварительным отрезанием того, что так ценят в себе все мужики. А тут и отчекрыживать ничего не придется. Сама видела, как я его уделала!
…Снилось ей что-то мутное и противное.
Будто она на какой-то войне, в лагере среди болот под низким облачным небом, сочащимся холодным дождем. Что за война и как она сюда попала, Орландина не помнила и никак не могла вспомнить.
А тут как назло затрубили боевые трубы и рога, поднимая тревогу. И нужно было куда-то бежать и с кем-то сражаться…
Амазонка вынырнула из серого сна и вначале не поняла, в чем дело. А в следующий миг вскочила с кровати и, как была голая, подлетела к окну.
Внизу, по улице торопливо пробегали какие-то люди; размахивая факелами, протопал патруль с вечной лампой.
А над Тартессом плыл громкий тревожный рев боевых труб-букцинов.
Пять коротких, перерыв, еще два подряд и вновь пять взвизгов.
Один из самых неприятных сигналов, означающий «Враг у ворот».
Святой Симаргл и все боги войны! Да откуда тут может взяться враг?! Ближайшая граница в пяти сотнях миль южнее, за Мелькартовыми столпами, да и та — с друзьями-маврами. Норманны высадили десант? Да какие сейчас норманны?!
— Сестра, что такое?! — Испуганный голосок Орланды вернул девушку к реальности.
— Не знаю пока, — фыркнула она. — Но помолись хорошенько своему богу, потому как, чую, плохи дела.
В коридоре послышались шаги и чье-то горестное кряхтение и причитание.
Небрежно прикрывшись одеялом, Орландина сбросила крюк засова и выглянула за дверь. У входа в соседний номер бренчал ключами пожилой мужчина с кривым мечом на поясе.
— Уважаемый, что там происходит? — поинтересовалась она.
Сосед обернулся, и девушка с удивлением узнала в нем своего недавнего знакомого, пана Будрю из Большого Дупла.
— А, юная воительница? — визгливо бросил он. — Не знал, цо мы живем в одной гостинице. Жаль, жаль! — Он по-молодецки разгладил седые усы, стрельнув глазами по тем частям тела, которые не были прикрыты одеялом. — Вы хотите знать, что там? Там происходит очередной конец света! Плебеи взбунтовались. Говорят — царь ненастоящий! О, горе мне! — по-бабьи всплеснул он руками. —Сегодня я как раз был записан в царскую гвардию! За год мне должны были заплатить чуть поменьше, чем приносило Большое Дупло! И вот на тебе! Ведь предупреждали меня, что тут неспокойно! О-о!! Мой отец, который дожил до девяноста семи лет и трех месяцев и сохранил свою жизнь даже тогда, когда Ракшаву захватил этот злодей Атаульф, говорил мне: «Будря, не вздумай соваться туда, где пахнет хорошей войной! Потому что хорошая война — это самое плохое, что может быть с тобой и твоей задницей! И упаси тебя Перкунас, — говорил мне мой родитель, — пытаться на войне заработать! Потому что заработать там можно вдвое, а проиграть — вдесятеро, и причем еще и свою голову! Будря, говорил он мне, запомни, что если ты потеряешь деньги, то это будет полбеды. Но если какой-нибудь пьяный холоп таки отрежет тебе голову, то тебе не поможет даже Перкунас! Потому что никто не помнит, чтобы бог твоих отцов пришил кому-то башку, пусть и самую шляхетную!»
