— Выражая общее мнение, — продолжал Лавр Федотович, — предлагаю товарищу Выбегалле в трехдневный срок разобрать и составить опись вновь поступивших заявок. Ответственный товарищ Хлебовводов. Предлагаю коменданту колонии товарищу Зубо завести новые дела в соответствии с поступившими заявками. Ответственный — товарищ… э-э… полковник. Товарищу Фарфуркису предлагается установить очередность дел и подготовить предварительные соображения по арбитражу. Другие предложения есть? Нет… На этом объединенное заседание Тройки и Подкомиссии по малым делам объявляю закрытым. Предлагаю Подкомиссии удалиться и приступить к исполнению своих обязанностей.
Поскольку я все порывался избавиться от Печати Молчания контрзаклинанием Израэля — Жукова, магистры сочли за благо превратить меня в три букета сирени и трансгрессироваться прямо в наш номер. Там я получил обратно свой естественный облик, способность двигаться и способность говорить.
И я говорил.
Когда я выдохся, Корнеев сказал:
— Ну и грубиян ты, Сашка. А я-то думал, ты у нас тихий, воспитанный.
— Нехорошо, нехорошо, — подтвердил Роман. — Да еще при посторонних…
Только теперь я заметил, что в номере, кроме нас, находятся еще двое молодых людей, судя по всему — младших научных сотрудников.
— Ну как? — спросил один из них с жадностью. — Выгорело?
— О да! — сказал Роман. — Разрешите представить вам председателя Подкомиссии по малым делам товарища Привалова. Александр Иванович, это представители, — мелочь всякая, крокодилы им там нужны, клопы и так далее… А вот не угодно ли вам, Александр Иванович, начать заседание? Что нам тратить народное время?
И я понял, что тратить народное время действительно не имеет никакого смысла. Я забрался с ногами на Витькину койку, упер руки в колени и оглядел всех мертвенным взглядом.
— Грррм, — сказал я. — Выражая общее мнение, предлагаю рационализировать дело номер девяносто семь, именуемое Черный Ящик, и передать его присутствующему здесь Привалову А.И. Другие предложения есть? Нет предложений. Принято. Протокол!
Передо мною лег протокол.
— Следующий, — провозгласил я. — Товарищ Корнеев, доложите!
Неустанно борясь с бюрократизмом и недооценкой собственных сил, мы за пять минут рационализировали и распределили Клопа Говорящего, Жидкого пришельца и спрута Спиридона. Затем, движимые стремлением внедрить здоровую критику и укрепить противопожарную безопасность, мы перераспределили снежного человека Федю лаборантом в отдел Эдика Амперяна. Ненависть к зазнайству и страстная любовь к трудовой дисциплине подвигнули нас отдать птеродактиля Кузьму под покровительство Володи Почкина. Письмо в Президиум Академии Наук об оказании помощи пришельцу Константину мы составили просто так, вне борьбы, из чистого альтруизма.
— А теперь, — сказал я злорадно, — долой обезличку! Да здравствует образцовое ведение отчетности! Сейчас мы переиграем старикашку Эдельвейса.
— Поздно, — сказал Роман. — Мне очень грустно, Саша, но Эдельвейса ты все равно что утратил. На него подана в общей совокупности двести одна заявка, и достанется он, несчастный, Кристобалю Хунте.
Я почтил память Эдельвейса минутой молчания, а потом спохватился.
— То есть как? — сказал я. — Разве заявки настоящие?
— Ну, естественно, — удивился Эдик. — За кого ты нас принимаешь?
— Обижаешь, начальник. Мы не уголовники какие-нибудь, — сказал Корнеев. — Мы работяги. Мы, если хочешь знать, всю научную общественность за эту ночь перетряхнули. Ты знаешь про такого зверя — солидарность научной общественности называется? Особенно когда дело касается товарища Вунюкова…
— О! — с чувством сказал я. — Это гениально.
Незнакомцы, сидевшие на подоконнике, деликатно, но нетерпеливо покашляли.
— Да, да, конечно, — сказал им Роман. — Времени у нас мало.
— Мало? — переспросил я. — Ты ошибаешься. Времени у нас нет вообще! У меня своих дел хватает, я не намерен заниматься председательствованием всю жизнь. Поэтому, вновь выражая всеобщее мнение, я объявляю первое и последнее заседание Подкомиссии в нынешнем ее составе закрытым. Предлагаю кооптировать вот этих типов на подоконнике в состав Подкомиссии, а всему нынешнему составу удалиться в длительный творческий отпуск.
— Правильное решение! — сказал один из этих типов, алчно потирая руки.
— Но имейте в виду, — сказал я. — Пока не прибудет следующая партия просителей, которых можно будет кооптировать, вы будете сидеть здесь, общаться с товарищем Вунюковым и набираться опыта на совместных заседаниях Тройки и Подкомиссии. Это вас закалит.
— Идет, — согласился другой из этих типов.
— И не забывайте содержать в полном порядке отчетность, — напомнил я. — Отчетность — это главное. — Я собрал протоколы и встал. — Ну ладно. Кто хочет, пусть ждет до понедельника. А я, председатель, сейчас пойду к Вунюкову и вышибу из него Большую Круглую Печать.
Я — рекомендатель этого благородного старика («французский диалект» Выбегаллы СМ. ПРИМ. Т.3. Стр. 501. — Прим. ред.).
Это прелестно, в этом есть нечто мелодичное…
Все понять — значит все простить.
Бывают исключения!
Это смешно, товарищ.
Поступай как следует, а там будь что будет.
Это тяжко, но это полезно.
Мне пришлось все это предусмотреть.
Браки совершаются на небесах.
Мы об этом тоже кое-что знаем.
В нашем положении существуют определенные обязанности.
И это все, что я могу вам сказать.
Я говорю вам это, положив руку на сердце!
Я вас спрашиваю.
Когда вино откупорено, его следует выпить.
Помогай себе сам, тогда и бог тебе поможет.
Вот воспитание, какое дают теперь молодым людям!
Таково наше мнение.
Мой дорогой, если вы будете здесь вести себя, как дома, вы кончите очень плохо.
