Ушел…
Ушел?!
УШЕЛ!!!
И я его отпустила. Сама. Считая, что мне это просто снится…
– Петра, я должен покинуть тебя, – виновато.
– Нет, я пойду с тобой, – требовательно.
– Тебе со мной нельзя, – как с маленьким ребенком.
– Почему? – капризно.
– Завтра важный день в твоей жизни, а мне надо идти сейчас, – доходчиво.
– Я знаю. Но я не хочу с тобой расставаться, – жалобно.
– Это ненадолго, – уверенно.
– Ты не бросаешь меня, нет? – испуганно.
– Ну что ты, любовь моя, конечно, нет, – ободряюще.
– И я скоро тебя увижу? – с надеждой.
– Обещаю, что это обязательно случится, – с сомнением…
Мне не нравится его словно прощающийся навсегда взгляд. Я смотрю на него, на золотые искорки в его глазах, и мне становится так тоскливо, что хочется завыть.
– Ы-ы-ы, – не сдерживая чувств, выпускаю тоску на волю.
Вольф обнимает меня и целует, целует, целует… глаза, волосы, губы… Его движения так неистовы и суматошны, что я опасаюсь за него. Что это? Не может больше переносить воздержание? Так я согласна, если от этого зависит его душевное состояние. Я согласна, только не уходи…
Я не говорю этого вслух, но он понимает. Нам теперь не нужны слова, потому что мы разговариваем сердцами. Вольф знает, что я разрываюсь на молекулы от мысли, что он уйдет и я больше не увижу его. Я знаю эту тоску. Я чувствовала ее, когда была королевой Мелиссой. И я не хочу ее судьбы!
Он успокаивается, и мы долго сидим обнявшись, шепча друг другу нежные слова. Меня начинает одолевать сон. Я сопротивляюсь ему, но глаза закрываются, сознание меркнет, и лишь долгий прощальный поцелуй остается в памяти. И запах…
Это был не сон! Это было настоящее прощание.
Почему он поступил со мной так? Ведь я не понимала тогда, что все происходит на самом деле! Он снова воспользовался моим беспомощным состоянием!
Вольф! Почему ты покинул меня? Почему ничего не объяснил? Я бы поняла…
ВО-О-ОЛЬФ!!!
Все бесполезно… Он не ответит на мой зов. Он слишком далеко.
– Рихтер, я хочу домой. Я устала от постоянного напряжения. Я хочу покоя.
Брат, он всегда меня понимал. Понимал, когда я с мальчишками лазила по деревьям и оставляла клочки штанов на чужих заборах. Понимал, когда я выбрала своей профессией алхимию, а не экономику, принятую в нашей семье. Понимал, когда вместо балов и светских приемов я сбегала в Темские пески.
Рихтер уладил все дела, которые касались моего последующего места проживания и трудоустройства с Его Величеством, и увез меня домой. Точнее, увел. Через портал в кабинете ректора нашего университета. Не дал господину фон Вальдеку ни одного шанса взять у меня интервью, разогнал всех любопытствующих, оберегая меня от внешнего мира.
Все потом. Интервью, вопросы, ответы, откровения…
Все потом…
– Мадемуазель, от вас что, водкой пахнет?
– Угу.
– Вы что, пьете?
– Нет, я умывалась.
Фильм «Турецкий гамбит»
Мелкий осенний дождь за окном. Дробный стук капель по подоконнику заставляет открыть глаза и встретить очередной день… без него. Я заставляю себя не считать их, но календарь безжалостно напоминает мне об этом.
Неделя… Десять дней… Полмесяца… с того дня, как я умерла. Меня захоронили в фамильном склепе вместе с моей прапрапрапрабабушкой королевой Мелиссой. Моя душа покоится там, в душной тесноте, под тяжелой каменной плитой.
А тело живет. Оно ест, спит, пьет, посещает ванную комнату. Оно даже умудряется улыбаться при встрече с университетскими друзьями-приятелями, делиться впечатлениями о жизни во дворце, подробно и обстоятельно рассказывать о выдающемся гении господине Сарториусе.
Сокурсники даже затащили меня на студенческую вечеринку, где мне пришлось быть гвоздем программы, рассказывая леденящую кровь историю о поисках королевы Мелиссы и героической битве с призраком.
Романтичные барышни закатывали глаза от страха, охали и падали в объятия смышленых кавалеров. Прожженные алхимики размышляли о способах уничтожения умертвия особо изощренными способами. Скептики сомневались в достоверности моего рассказа. В общем, было весело.
О моей душевной драме не знал никто. Я не делилась этим с сокурсниками. Мне было вполне достаточно ежедневных излияний по этому поводу по комперу от подруг и задушевных бесед с Лизеттой. Иначе не стал бы петь наш голосистый Хантон душевную песню о любви, которая заставила рыдать мое сердце, потому что это была наша история…
Соприкоснулись души наши лишь на миг.
Глаза в глаза, и новый мир вокруг возник.
Но как мираж растаял дымкой голубой.
И не понять, ну почему ты не со мной?
Нас развела судьба по разным городам,
Только любовь забвенью лет я не отдам.
Жизнь без тебя сжигает серой пустотой.
Ну почему ты не со мной, не со мной?
Лишь огонь вдали
Счастьем нас манит.
С ним моя душа горит!
Горит!
Все решено за нас уже на небесах,
Быть или нет – на звездных взвешено весах.
Мы смело путь пройдем, назначенный судьбой.
Я лишь молю, чтоб быть с тобой, с тобой!
Ы-ы-ы! Это что, такой оскал судьбы-злодейки? Я и так тоннами вливаю в себя валерьянку, пустырник, даже фенобарбиталом иногда пользуюсь… нечасто. А меня по оголенным нервам плетьми хлещут! За что?
– Хантон, что это за песня? – хватило сил спокойно задать вопрос.
– Понравилась? Услышал где-то…
– Угу… Не знаешь, кто автор?
– Да я не интересовался… Что, еще спеть?
Ребята стали просить его исполнить что-нибудь веселое, а я отправилась домой.
Из веселого в моей голове сейчас остались только междометия и экспрессивные звукосочетания.
– …ять!
– …здец!
и
– Йух!
Выздоравливаю? Или осеннее обострение?
Распустилась ты, Петра! Ходишь, сопли на кулак наматываешь, вместо того чтобы предпринять хоть что-то!
А вот и нет! Я всю Сеть пролазила, выискивая свежие сведения о профессоре Сарториусе!
Сарториус… Со дня похорон королевы я ни разу не назвала его по имени… Даже когда набирала запрос в поисковике компера, руки непроизвольно дрожали.
Ну если он так не хочет, чтобы ты его нашла, пойди человеку навстречу – оставь его в покое! Займись чем-нибудь полезным, продуктивным!
Чем? Если мне даже в университете каникулы продлили и половину экзаменов за следующий семестр поставили. Для этого мне хватило нескольких прочитанных лекций для студентов и преподавателей о моей научной работе под руководством профессора… ы-ы-ы… Сарториуса, медного купороса ему на завтрак!
Крестиком, что ли, научиться вышивать? Или вместе с Лизеттой начать вязать пинетки будущему племяннику?
В жутком расположении духа я вернулась домой, где гадина-судьба добила меня визитом позднего гостя. Глядя на посетителя, я мысленно перебирала способы его медленного умерщвления. Нет, я не кровожадная. Но я плотоядная, и мне что-то сильно не хватает протеина!
Мой испепеляющий взгляд абсолютно не возымел на него никакого действия.
Алберт мирно распивал коньяк в обществе моей семьи и вел с ними легкую непринужденную беседу. Разъяренная фурия в исполнении Петры Олмарк-Леманской не имела успеха у зрителей. Они словно меня не замечали.
– Добрый вечер, – прорычала фурия, изображая крайнюю степень недовольства.
– Добрый вечер, Петра! – радостно отозвался Алберт.
Ну и зачем надо ТАК улыбаться? Добиваемся эффекта самовозгорания? Только что-то огнетушителей рядом не вижу или брандспойта растянутого. Я же еще и керосинчику добавить могу! Нет, улыбается, глазами зелеными сверкает!
Очень хотелось спросить: «Че надо, бари-и-ин?» Сдержалась. Мелькнула мысль, что он привез сведения о местонахождении Сарториуса, которого по распоряжению принца искали все службы королевства. Но вовремя поняла, что для этой миссии Жорж вряд ли послал бы ко мне Алберта. Или он по личной инициативе, так сказать?
– Нам надо поговорить, – спокойный голос, дружелюбный взгляд.
Не обманывает? Хм… Видно будет.
– Я догадалась, – успокаиваюсь. – Ри, – поворачиваюсь к брату, – мы займем твой кабинет?
– Пожалуйста… Ужинать будешь?
– А гость уже ужинал?
По лицу Алберта пробегает волна недовольства, но он быстро берет себя в руки и улыбается так же ослепительно.
– Да.
– Тогда не буду. Идем… Алберт, – говорю, делая усилие над собой. Ведь собиралась обратиться к нему на «вы» и «господин Ланге».
Благодарный взгляд. Как хочется верить этим насмешливым зеленым глазам, которые могут быть такими искренними.
– Присаживайся…
В кабинете брата уютно. В детстве я любила играть под огромным дубовым письменным столом, сооружая из него пещеру первобытного человека. При желании на внутренних стенках тумб до сих пор можно найти процарапанные силуэты животных. Да, я предпочитала реализм и делала наскальные рисунки мелом. А вход в мою пещеру закрывала шкура бурого медведя…
