Ознакомительная версия.
Некоторое время спустя заметил Добрынин, что инженер Вершинин стал чаще улыбаться, и лицо его приобрело какое-то довольное или самодовольное выражение. Может быть, конечно, это просто наступала его самая любимая пора — осень. Но почему-то улыбающийся Вершинин Добрынину нравился больше, чем прежний — вечно недовольный, и может быть, в связи с этим и так уже улучшившееся отношение народного контролера к инженеру улучшилось еще больше. Настолько улучшилось, что решил Добрынин поговорить с инженером об одной давно интересовавшей его мысли, а если быть точнее, то о деле. Захотел он предложить Вершинину придумать какойнибудь памятник майору Никифорову, но чтобы сделать его из долговечного прочного металла, может быть, даже из такого же, из какого лил он искусственные метеориты. И поставить этот памятник прямо по центру их каменной площадки.
Однажды после ужина Добрынин подошел к Вершинину и, набравшись решимости, предложил ему эту свою идею.
— Никифорову?! — чуть ли не вскричал возмущенный Вершинин, тут же перестав улыбаться. — Ему-то за что? А мне, мне кто памятник поставит? Кто мне хотя бы спасибо скажет за все, что я делаю? Мне хоть одну грамоту дали, хоть звание ударника? А?!
Добрынин испугался, что инженер спятил; он сначала отошел от раскричавшегося не на шутку выпускника кулибинского училища,а потом и вовсе скорыми шагами ушел к себе в домик и еще изнутри слышал, как Вершинин риторически спрашивал о чем-то и жаловался на что-то.
После этого зарекся Добрынин даже думать о Вершинине, хотя, конечно, не думать о нем время от времени не мог. Особенно когда узнал от капитана, что конструирует инженер новую форму искусственного метеорита, какую-то многогранную форму.
Вскоре первые отлитые образцы уже появились на рабочих столах цеха доводки. Были все эти заготовки одного размера, с хороший херсонский арбуз, и имели сотни шестиугольных граней, каждая из которых, однако, не была ровной. Тут уж пришлось глухонемым работать почти без перерывов. Необъяснимым казалось рвение, с которым принялись рабочие за новые заготовки. Уже и сам Добрынин думал: не пойти ли помочь им. Может, от жалости думал, а может, заразился от них верой в неминуемый успех этого важного дела. Но, надо сказать, не пошел. Ему и так хватало теперь работы. Приходилось осматривать каждую грань законченной заготовки, и практически на каждом метеорите находил он заусеницы или неровности, и тогда уже сам, взяв в руки напильник, доводил метеориты окончательно до идеально правильной формы.
Время шло. Ковинька варил борщ и жарил свинину. Капитан слушал американский голос. Полковник Ефимов время от времени звонил капитану и начинал расспрашивать о своем бывшем поваре, но всякий раз бросал трубку, когда капитан начинал рассказывать, что повар нынче готовит.
Изменилось за одну ночь направление ветра, и уже на следующий день небо заволокло темными тяжелыми тучами. Но ни дождя, ни снега не было.
В среду утром Медведев выдал всем жителям Высоты Н. по шинели. Шинели были одного размера и в принципе подошли всем, кроме Светланы. Но Светлана не растерялась — взяла ножницы, укоротила шинель сантиметров на двадцать, а потом и рукава подрезала.
Днем в среду очередной раз пришли солдаты с Высоты Ж. Они принесли заказанные поваром Ковинькой продукты и почту. А с собой унесли готовые к запуску четыре граненых метеорита, уложив их по два в добротный холщовый мешок.
В почте оказалось несколько писем для капитана Медведева и бандероль для народного контролера.
Добрынинстрашно обрадовался бандероли. Взял ее у капитана и сразу пошел к себе в комнату. Уселся за стол, успокоился и, разорвав бечевку, развернул пакет. Внутри была книжка и письмо от Волчанова, собственно даже не письмо, а коротенькая записка о том, что шлет он по его, Добрынина, просьбе книжку стихов нового молодого поэта Евтушенко.
Добрынин взял в руки книжечку, развернул наугад где-то посередине. Прочитал несколько строк, перевернул, попробовал другое стихотворение.
И странное дело — первый раз в своей жизни не ощутил Добрынин радости от чтения стихов, первый раз стихи ему не то чтобы совсем не понравились, но оказались какими-то чужими, сухими, словно не было у них того прежнего мускула, способного заставить читателя запере-живать или даже пустить слезу, а может, мечтательно вздохнуть. Не такие были эти стихи, и тем сильнее оказалось разочарование Добрынина, так сперва обрадовавшегося. Отложил он книжку и почувствовал внутри какую-то мысленную пустоту.
Зачесались руки. Посмотрел Добрынин вокруг, словно искал что-то в комнате. И понял он, что просто необходимо ему сейчас что-то хорошее, полезное или душевное прочитать, иначе Бог его знает, что произойдет с ним.
Вспомнил он о четвертой книжке «Рассказов про Ленина», посмертном подарке товарища Тверина.
Наклонился, вытащил из-под кровати вещмешок, достал из него книгу и вернулся за стол.
Раскрыл, полистал, потом вернулся к третьему по порядку рассказу, ведь эту книгу читал он не вразброд, как предыдущие, а согласно определенному страницами порядку.
Рассказ назывался «Умная игра». Добрынин настроился, наклонился чуть пониже к раскрытой книге и стал читать.
«Было Володе Ульянову лет пять, когда папа показал ему в первый раз, как играть в шахматы. Мальчик очень заинтересовался игрой и уже через несколько месяцев не только знал, как ходят разные шахматные фигуры, но и отлично играл, при этом часто выигрывая как у сверстников, так и у старших.
Уже в гимназии не было ему равных по шахматной игре, но в то время не по годам повзрослевший Володя обратил внимание на то, что победа в игре не приносит ему удовольствия и даже наоборот, огорчает его, как, само собой, огорчает и проигравшего противника. И тогда задумался Володя над этой древней игрой. Задумался и понял, что главное в игре — это не победа, главное — результат. И с тех пор еще больше полюбил он шахматы. Иногда днями не расставался с шахматной доской. Но самое удивительное — теперь он исключительно проигрывал, проигрывал всем, с кем играл. Проигрывал и получал удовольствие. Но самое интересное было то, что проигрывал он специально, однако никто из противников не замечал этого. Каждый думал, что он просто играет лучше, чем Володя, хотя на самом деле все было наоборот.
Теперь оба игрока получали от игры удовольствие. Противник — потому что выигрывал, а Володя потому, что, замечая хорошее настроение противника, имел с партнерами по игре интереснейшие беседы, а главное — никто на него не только не обижался, что было делом вполне обычным во времена его сплошных побед, а даже наоборот: игроки хвалили его ум, хвалили и его игру, несмотря на то, что все партии он проигрывал.
Но тот, кто знает шахматы, знает и то, что проигрыш в серьезной игре лучше простой или случайной победы.
Шло время, и Владимир Ильич научился проигрывать просто блестяще. Его партнеры, в то время уже члены ЦК РКП(б), обожали его стиль и имели о нем самое высокое мнение. Они, может, и не знали тогда, что именно из шахмат вырос великий вождь самой большой в мире страны. Они не знали, что из шахмат, из его увлечения этой древнейшей игрой сформировались политические взгляды Ленина.
Это сейчас легко увидеть связь между шахматным гением Владимира Ильича и заключенным им в 1918 году Брестским миром. Это сейчас можно понять, почему он разрешил после революции отделиться от бывшей Российской империи прибалтийским губерниям, Финляндии, Польше.
В то огнедышащее время никто, конечно, и не подумал бы об этом.
Шахматы для всех противников Ленина были просто возможностью отдохнуть в короткие мгновения спокойствия и мира.
И даже после окончания гражданской войны, после преодоления голода в Поволжье — всегда находил Ильич время для своей любимой игры. Куда бы он ни ехал, куда бы ни шел — всегда с ним вместе была шахматная доска: карманная, подаренная ему немецкими рабочими, деревянная, подаренная Надей, или же костяная с вырезанными из моржовой кости фигурками — подарок освобожденных народов Севера.
Еще много загадок осталось, загадок этой великой личности. Еще многое предстоит раскрыть историкам будущего, на многое предстоит пролить свет. В том числе и на несколько шахматных партий, сыгранных на итальянском острове Капри с великим русским советским писателем Максимом Горьким. По свидетельству очевидцев, изменив своему стилю, Владимир Ильич проиграл и соответственно выиграл в те дни ровно половину имевших место партий. Почему? Что это значило для него? Для страны? Для Максима Горького? На все эти вопросы еще предстоит ответить.» Дочитав рассказ, Добрынин хитровато улыбнулся. Мало того, что предварительно возникшая как бы душевная пустота заполнилась замечательнополезным смыслом прочитанного, но и сам рассказ очень понравился народному контролеру. Все в рассказе было ясно, понятно и так человечно. И эта главная мысль об умении Ленина выигрывать проигрывая! Такая неожиданная и в то ; же время несложная! Да и, без сомнения, очень поучительная мысль.
Ознакомительная версия.
