— Ну, миленький, — не слишком, но все же достаточно громко говорила она в наиболее критические моменты. — Ну, немножко осталось.
И Коля (а кто же это мог быть еще?) заставлял дрожащие пальцы крепче цепляться за подоконник, а нетренированные ноги еще сильнее сжимать жестяной хобот трубы.
— Ну, что там? Что? — Алина словно не замечала, как прыгают губы несчастного верхолаза и как стыдно трясутся его сведенные коленки.
— К-кажется… поликлиника, — ответил он, придерживая оцарапанную щеку.
— Коля, вы что, сбрендили? — не выдержала соучастница.
— Вот, пожалуйста, я все записал, — непослушной рукой он полез в карман брюк и достал красненькую записную книжицу с московским кремлем на обложке, — вот… на последней странице.
Алина нетерпеливо распахнула книжицу, даже не обратив внимания, что рядом с последней страницей уютно расположилась ее фотография, прилаженная к пластмассовой обложке прозрачной изолентой, и прочитала: «Комиссия по желудочно-кишечному тракту», «Комиссия по дыхательным путям».
— Коля, что это? — растерялась она.
— Я же говорил, — постепенно приходя в себя и обуваясь, отозвался Николай. — Наверное, спецполиклинику организовали, а от народа скрывают.
— «Комиссия по мочеполовой системе», «Комиссия по центральной и вегетативной нервным системам», — продолжала читать Алина. — «Комиссия по костно-мышечной…» Я ничего не понимаю.
— Да я же вам говорю, — занервничал Коля.
— Знаете что, — Алина захлопнула записную книжку. — Мы оба переволновались, поэтому давайте так: утро вечера мудренее. А сейчас нам нужно успокоиться и отдохнуть. Поэтому я вас приглашаю…
Инженер Попеко с надеждой посмотрел на красавицу.
— Я приглашаю вас погулять у озера.
Прогулка у озера была рискованным предприятием. Не говоря уже об ядовитых испарениях, встававших над его водами, о чем упоминалось уже в начале этого произведения, район, примыкавший непосредственно к озеру, последние несколько лет пользовался дрянной славой не столько по причине экологической загрязненности, сколько из-за наличия в нем немногочисленной, но подозрительной публики. Ходили слухи, что в часы, когда воздух над озером становится особенно насыщенным всяческой дрянью, на скамеечках рядом с водой, подобно осиным роям, возникают скопления нюхачей, которые радостно отказались от полиэтиленовых пакетов, смазанных изнутри клеем «Момент», различных аэрозолей и прочего необходимого, но трудно доставаемого для кайфования реквизита, и с удовольствием пользовались бесплатным, но от этого не менее ядреным воздухом, который бил по мозга, и вроде бы не слишком сильно разрушал серое мозговое вещество. Власти города боролись с нюхачами, устраивая облавы и засады, но пока безуспешно, хотя социальных причин порока в городе, вроде бы, и не существовало.
Итак, гулять у озера было опасно по нескольким причинам:
1. Можно было, не желая того, нанюхаться испарений и проснуться наутро с ватной головой.
2. Можно было стать жертвой подозрительных и агрессивных нюхачей.
3. Можно было случайно попасть в засаду или облаву.
Из вышеперечисленного напрашивается вывод, что прогулка у озера никак не могла быть средством успокоения и отдохновения, поэтому Коля посмотрел на Алину с удивлением.
Алина же скорым шагом направилась к озеру, и Коле ничего не оставалось, как следовать за ней.
Черные воды озера таили в себе тихую жуть. Берега были мертвы. Ничто, даже бессмысленная возня городских нюхачей, не нарушало тяжелого покоя. Алина легко и даже грациозно преодолела крутой спуск и подошла к воде. Николай, пользуясь темнотой, спустился почти на корточках, судорожно цепляясь за жухлую траву. Возможно, миазмы, источаемые озером, подействовали на тормозящие центры Колиного мозга, и он, подойдя сзади, неожиданно для себя обнял Алину, но те же миазмы подействовали, видимо, и на вестибулярный аппарат, так как Коля, потеряв равновесие, развязно навалился на красавицу.
— Ах, бросьте, — нетерпеливо отмахнулась женщина, — я из-за вас туфли чуть не замочила. Прыгаете, как обезьяна, ей-богу. Тихо! — погрозила она вдруг кулаком оторопевшему Николаю. Этот деревенский жест так не шел к изящному облику Алины. — Тихо, я сказала!.. — шикнула та, увидев, что инженер Попеко хочет что-то возразить и не убирает руки.
Над озером пронесся громкий шипящий звук, словно гигантский мастер каратэ делал над озером свои удивительные дыхательные упражнения.
— Что это? — сказали они одновременно.
С середины озера повеяло эфиром. Алина вцепилась в руку своего спутника, прижалась к нему, прячась от страшного, и только большущие глаза ее удивительным светом горели в темноте, всматриваясь в озерную гладь.
— Что это было? — снова прошептала она.
Коля почувствовал себя сильным и умным: ведь это не он кинулся к Алине, ища защиты, это она держалась сейчас за его локоть, она прижималась к нему, а не наоборот. Нужно было закрепить успех, остановить мгновение.
— Я думаю, — серьезно сказал Николай. — Думаю, что это что-то… — но думать совершенно не хотелось. Было одно желание — стоять вот так долго-долго, и чтобы Алина прижималась к нему в поисках защиты, и (но это глубоко внутри) чтобы не было никакой реальной опасности.
— Думаю… — в третий раз сказал он, наслаждаясь минутой.
— Думаю-думаю, — обидно передразнила Алина и отодвинулась. — Я все поняла, идемте отсюда.
— Что, что вы поняли? — канючил Николай, карабкаясь сзади по осыпающемуся берегу.
Алина выбралась наверх и остановилась на краю так, что Коле волей-неволей пришлось оставаться на скользком склоне.
— Как это что? Как это — что, глупый вы, примитивный человек! Ведь это же и ежику понятно: Эклога уже здесь! Эклога в Гулькином озере! Ее привезли незаметно ночью и выпустили в воду. А сейчас она высунула голову из-под воды и вздохнула.
Коля выбрался, наконец, на ровное место.
— Ностальгия у нее, видно, раз вздыхает…
— Вы мне не верите. А между тем так всегда и бывает: пока вы тут протестовали…
— Я не протестовал, я наоборот…
— Неважно. Многие были против. А нас решили поставить перед фактом. Не везти же животное обратно. И с исполкомом теперь тоже понятно. Они под это дело целый этаж выделили и всяких комиссий насажали. «Комиссия по желудочно-кишечному тракту», — передразнила она кого-то невидимого. — Надо же. Представляю, сколько они деньжищ под это дело огребли. Представляю! А вы, Коля, — неожиданно обратилась к нему Алина. Коля перестал отряхивать брюки. — Вот вы! Сидите в отделе этой дебилки Стуловой, получаете нищенское жалованье, да еще и радуетесь, что вас пока не сокращают. А те, кто поумней, быстренько пронюхали и уже разбились на разные комиссии по правой ноге да по левому уху. На них сейчас, знаете, какие блага посыпятся? И деньги, и квартиры, и льготы, и слава! А мы будем прозябать дальше!
Коля понурился. Вообще-то он не возражал бы против совместного с красавицей Алиной прозябания, но вида показать не смел.
— Вот и прозябайте, — как-то чрезмерно проницательно усмехнулась она. — Но только без меня. Я еще покажу, всем покажу, на что способен человек с головой. Я знаю, что делать.
И ушла в темноту.
* * *
После развода с Курабье в жизни Алины произошла странная метаморфоза. Пока под боком был нелюбимый, но уютный муж, телефоны красавицы как рабочие, так и домашний, кажется, багровели от нагрузки. Многочисленные поклонники пытались назначить свидание, поджидали ее в самых неожиданных местах. Мясник из соседнего гастронома, завидев Алину в очереди, делал ей значительное лицо, и она шла в подсобку, где галантный работник прилавка выдавал ей грудинку, лопатку или даже филейную часть. При этом он, кося огненным взглядом, намекал, что при более тесной дружбе те же части коровьего тела будут доставаться прекрасной женщине бесплатно. Алина мясо брала, но деньги всегда оставляла.
И вот после развода, когда свободная женщина решила разобраться в своей личной жизни и отделить агнцев от козлищ, оказалось, что разбираться-то почти не в нем. И агнцы, и козлища, напуганные Алининой свободой, повернулись к ней своими филейными частями и принялись надменно жевать свою жвачку. Первый и Второй Голоса остались только благодаря ее инициативе. Постоянным оказался лишь мясник, которого, кажется, вообще ничего не интересовало по причине злоупотребления спиртными напитками, да еще инженер Коля Попеко, который был человеком молодым, восторженным и благородным. Оказавшись в вакууме, Алина иногда со светлой печалью вспоминала оставленного супруга, в глубине души рассматривая его как возможность вернуться в заранее выкопанный, сухой и обжитой окоп. Но вернуться туда можно было, только использовав все свои возможности, попробовав себя на многих поприщах, где нужна свобода, и чтобы примитивный домашний Курабье не виснул ядром на ноге. B частности, то предприятие, которое Алина задумала теперь, предполагало полную независимость.
